Иногда они умирают

Захар Виноградов вспоминает о погибшем на востоке Украины коллеге, фотокорреспонденте МИА "Россия сегодня" Андрее Стенине, с которым мы простились в пятницу, 5 сентября.

Захар Виноградов, МИА "Россия сегодня"

Сегодня ровно месяц с того дня, когда мы узнали, что Андрей Стенин исчез.

Было это так. Мы ждали начала пресс-конференции в здании правительства ДНР и Верховного совета самопровозглашенной республики. Ночь перед этим ехали в Донецк в медленном и душном поезде из Киева, в общем, не выспались, а еще целый день бегали по городу, общались, пропитывались впечатлениями. Это только так кажется, что наша проклятая работа очень интересная. Устаешь даже от того, что в обычной жизни большинству нравится — от впечатлений, от общения с мало- или совсем незнакомыми людьми. Не всегда это интересно, иногда ощущаешь, что есть предел даже любопытству. А впереди еще пресс-конференция, а потом ночь, гарантированно бессонная, потому что надо будет все, что накопилось за день, изложить в связанном тексте. Поэтому по старой, еще армейской, привычке каждую свободную минуту бережно использую для отдыха. И вот, почти засыпая, сквозь дрему услышал, как коллеги обсуждали обыденно:

— Тут Андрей Стенин что-то не выходит на связь, уехал пару дней назад куда-то под Шахтерск, кажется. И не отвечает по мобилке.

— Ну, может, там связь плохая.

Сейчас пытаюсь вспомнить, вызвало ли это у меня беспокойство, кольнуло ли что-то?

Нет, честно говоря, не кольнуло.

Это в нашей профессии — вещь вполне типичная. Иногда специально отключаешь телефон в сложной командировке, чтобы ничто не отвлекало. И потом, все мы, проработавшие не один год, а кто и не один десяток лет в журналистике, знаем, что, идя в горячую точку, нужно все продумать, проверить, чтобы обезопаситься. Андрей, подумалось тогда сквозь дрему, — человек опытный, прошел не одну горячую точку, знает, как организовать работу… Потому что "спасение утопающих — дело рук самих утопающих".

Вот как-то так, может быть, и цинично, и обыденно, но честно.

На другой день, как выяснилось, — опять никакой информации о пропавшем коллеге. Это уже беспокоило. На третий, а это были уже четвертые или пятые сутки, волнение переросло в тревогу. Мой коллега, уткнувшись в ноутбук, начал собирать всю возможную информацию о тех местах, куда Андрей ушел на съемки. Потом появились слухи, что его задержали в зоне АТО. Начали их проверять, искать телефоны старых знакомых, кто мог дать хоть какую-то информацию о том, где он может находиться. В СБУ? У "Правого сектора"? В МВД? Где-то еще?

Да, мы пока не знаем точно, как он погиб и что это было. Не хочется гадать. Знаю точно, что рано или поздно эта информация просочится сквозь все заслоны. Почему знаю? Потому что мы живем в очень тесном и очень маленьком мире, в котором то, что знают двое, когда-нибудь узнают все.

Очень обидно было, когда в интернете появилась клевета про Андрея, что, мол, был пособником террористов, прославлял издевательства и так далее. Даже сейчас повторять всю эту чушь неприятно. Все это легко опровергалось. Да, и как можно было на основании фотографий, сделанных фотожурналистом, обвинять его в преступлении? Его из свидетеля событий заочно попытались сделать преступником. Делали это люди, явно далекие и от нашей профессии, и от реальной, как у нас говорят, "работы в поле". А может, писали гадости специально? Не хочу в этой грязи копаться. Бог им судья.

Мы же провели свое небольшое расследование, и все эти нелепые обвинения рассыпались как карточный домик…

Мы тогда ведь еще ждали, искренне и с надеждой верили: еще чуть-чуть, вот-вот и станет известно, что его задержали или, может быть, что он ранен и лежит в больнице?

Да, еще были надежды.

Верили в это еще и потому, что один украинский чиновник прямо указывал на эти обвинения, выуженные из интернета. И мы думали тогда, раз обвиняют, "шьют дело", значит, он жив, значит, его еще можно спасти, "вытащить с холода"…

И потому мы, пытаясь как-то помочь Андрею, обратились к своим украинским коллегам с просьбой. Нет, не проводить пикеты, не ходить по инстанциям, не требовать невозможного, а просто публично выразить свою профессиональную солидарность, дать понять чиновникам, а главное, тем, кто принимает решения, что журналист, фиксирующий события, неважно, как он это делает: с помощью фотоаппарата, видеокамеры или шариковой ручки и диктофона, — не может быть задержан и обвинен в соучастии в преступлении, которое он фиксирует. Это ведь и есть наша проклятая работа, от которой устаешь иной раз больше, чем грузчик, таскающий всю смену мешки…

Кстати, потом уже выяснилось, что и преступления-то не было — ни пыток, ни издевательств. Был просто раненый солдат, которого он, фотожурналист Стенин, сфотографировал в тот самый тяжелый момент. Тяжелый, уверен, и для Андрея. Сейчас, рассматривая его фотографии, вижу, как он болел и сердцем, и душой за тех, кому было больно, тяжело и мерзко на этой очередной войне, в этой очередной для него горячей точке…

Так вот, я про украинских журналистов. Несколько наших коллег, да что там коллег, моих личных и давних друзей, с которыми много вместе прожито, пропито и продумано, неожиданно отказались. Один, пообещав написать, отключил телефон, другой был где-то на жарком заграничном пляже и не захотел искать интернет. Еще хуже сделали другие — написали едкие заметки о политической целесообразности наказания и профессиональной ответственности журналиста за политические конфликты властей.

Нет, были и те, кто добросовестно и чистосердечно поддержал Андрея, откликнулся на нашу просьбу. Меньшинство, если честно, а когда пишешь о человеке, которого уже нет, — надо честно. Таких, которые выразили нам ясную поддержку и не побоялись опубликовать свое мнение, было двое. Даже, вернее полтора. Потому что один из двоих упомянул Андрея в своем недельном обзоре. Ну что ж, и на том спасибо.

А точнее всех выразил общее мнение Савик Шустер, к которому я пришел на эфир, чтобы рассказать про исчезнувшего Андрея Стенина. Савик тогда мне слова так и не дал, хотя пару раз, кажется, пытался. А после эфира скорбно прошептал: "Русские журналисты, Захар, даже пропавшие, в этой аудитории сочувствия не найдут"…

Кстати, Савик тогда уже знал, что Андрея в живых нет.

…Когда стало официально известно, что Андрея нет, невольно стал вспоминать и оглядываться: сколько их, моих коллег и товарищей, уже больше нет рядом, уже никогда не позвонят, не напишут в "личку", не "сфоткают" на память?

Одного забили насмерть на остановке, потому что, будучи честным и искренним журналистом, не мог пройти мимо хулиганов. Мы его хоронили зимой, прямо во время прощания копали могилу, потому что запившие в этот день могильщики не вышли на работу…

Другой писал очерк на очень сложную, болезненную для него тему про человека сталинской эпохи. Прямо за столом упал и умер. Сердечный приступ. Через два дня я его нашел лежащим на полу с шариковой ручкой в руке.

Третьего забили неизвестные бандиты, про которых он писал расследование. Вернее, бандиты известные, но доказать ничего не смогли.

Еще один, много лет занимавшийся Чечней, неоднократно там бывавший и выживший, прошедший две чеченских кампании, вдруг запил. Говорил, что не может спать, что мучают кошмары. Замерз на улице в центре Москвы, где круглые сутки гуляет народ и ездят дорогие иномарки. Судя по маршруту, он шел ко мне домой.

Еще одного нашли на вокзале. Мертвого. Что он там делал и почему погиб, никто не знает. Во всяком случае, пока…

Почти год назад умер здесь, в Киеве, Серёга Тышковец. Снимал Майдан, случайно порвал связки. Находясь на больничной койке, продолжал работать. А потом, когда пошел снимать гипс, умер на лестнице больницы — оторвался и закупорил сердце тромб, образовавшийся из-за раны.

А еще… Впрочем, наверное, у каждого из нас есть свой мартиролог. Мир становится все более сложным и более непредсказуемым. И наша проклятая, такая любимая профессия тоже становится все более опасной. И еще жертвенной, что ли. Потому что если ты не пишешь сердцем, тогда зачем вообще пишешь?

Главное, чтобы смерть твоих товарищей не становилась обыденной и привычной. Главное, чтобы ты сам понимал, что смерть каждого из нас, не важно — в горячей точке или за письменным столом от мучительных переживаний, не делала тебя черствее, равнодушнее, не превращалась в повод сводить политические счеты. Ведь это — смерть такого же, как ты, человека, такого же, как ты, журналиста. Просто ему не повезло, и он наткнулся на нож, не смог предусмотреть случайного разрыва мины или агрессии "политически мотивированного идиота".

…Сегодня вечером в Киеве мы выпьем водки и помянем нашего коллегу. Нет, он не умер. Он все равно с нами, пока мы живы. Пока мы сами живы, все они, ушедшие от нас коллеги, живут с нами, в нас, в нашей проклятой и такой любимой профессии.

Только за украинских журналистов, попытавшихся свести политические счеты, используя историю Андрея, мы пить не будем. Хотя они точно умерли. И даже не заметили — как.