Новый учебный год — это праздник не только для тех, кто в первый раз пошел в школу, но и для тех, кто, преодолев множество страхов и трудностей, наконец-то может назвать себя студентом вуза. Среди тех, кто поступил в этом году в высшие учебные заведения, есть те, кто в скором будущем сможет не без гордости назвать себя религиоведами — адептами науки, вызывающей и сегодня множество вопросов и изучающей феномен веры и религии. О том, что такое религиоведение, каков предмет его исследования и почему эта наука является "опасной", в интервью РИА Новости рассказал старший преподаватель кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ имени М.В Ломоносова, главный редактор журнала "Религиоведческие исследования" Павел Костылев. Беседовала Милена Фаустова.
— Сколько студентов поступило в этом году на отделение религиоведения?
— Последние несколько лет в Московском университете на отделении религиоведения философского факультета открыт набор на 10 бюджетных мест. Все они заполняются. Регулярно бывают студенты, которые учатся и на внебюджетных местах — по договору. В этом году нашими студентами стали 11 абитуриентов, и есть основание полагать, что эта тенденция сохранится.
С одной стороны, в Москве получить религиоведческое образование как первое высшее можно в нескольких вузах, прежде всего в МГУ и в РГГУ. С другой — религиовед не такая профессия, ради которой имеет смысл сотням людей штурмовать бастионы. Это очень сложная и даже опасная профессия, вызывающая у представителей нашего общества определенные вопросы. В такой ситуации десять бюджетных мест — это оптимальный вариант.
— А кто сегодня вообще поступает на философский факультет и, в частности, на отделение религиоведения? Каков он, современный студент гуманитарных факультетов МГУ?
— Первокурсники становятся все моложе. Много шестнадцати-семнадцатилетних. В советское время на философский факультет шли в основном состоявшиеся люди с профессиональным и жизненным опытом, которые хотели познать себя, обрести богатство философского знания, постичь глубину религиозных традиций. То есть это был ответственный выбор взрослых людей.
Сегодня абитуриенты могут подавать к нам документы одновременно на историю, философию, религиоведение и социологию. И дальше возникает вопрос, куда они пройдут по баллам. Например, дополнительное испытание для тех, кто хочет пойти учиться на отделение религиоведения, — история. А на философии — обществознание. Соответственно, люди, которые выбирают обществознание, пока никак не могут поступать на религиоведение. А религиоведы конкурируют, скорее, с историками, чем с другими абитуриентами философского факультета.
Более того, представление о гуманитарном образовании и его перспективах у абитуриентов и их родителей сегодня тоже не вполне отчетливое. Непонятно, кем по окончанию вуза будет работать религиовед или философ. Хотя наши выпускники, как показывает опыт, могут работать кем угодно и где угодно.
— Вы сказали, что религиовед — опасная профессия. Почему?
— Опасная в хорошем смысле слова — как опасна всякая сложная, трудная и неоднозначная профессия. Религиовед имеет дело, наверное, с самым сложным и возвышенным феноменом всей человеческой культуры, а именно с религией и религиозными традициями. И в силу своей профессиональной специализации он должен ставить под сомнение мировоззренческий выбор человека, задавая ему вопрос "почему?"
Например, приходит религиовед или социолог религии к респонденту и задает вопрос: почему вы верите в Бога? И человек, который, быть может, никогда в жизни об этом не задумывался, либо испытает радость от того, что он должен поделиться своим мнением с чужим человеком, либо этот вопрос вызовет у него агрессивную реакцию.
Еще одна опасность профессии — религиоведение очень содержательно нагруженная дисциплина. В каком-то смысле религиовед должен быть и философом, и историком, и социологом, то есть должен быть этаким Леонардо да Винчи. Это не многим по плечу.
— Что изучает религиоведение?
— Это наука, которая изучает религию как понятие и концепцию. Это и конкретные религиозные традиции в их истории и современном состоянии, и отдельные религиозные феномены, включая так называемые квазирелигиозные. Последние могут быть религией, а могут ей и не являться — в зависимости от точки зрения исследователя, но ими наполнен сегодняшний сложный мир.
Предмет изучения религиоведа — все религиозное, все аспекты веры и мировоззрения. Есть и определенная профессиональная специфика, когда, наблюдая за игрой детей на детской площадке, автоматически видишь в ней некое отправление религиозного культа или что-то, напоминающее культ. Но такая деформация свойственна любому человеку, глубоко погруженному в свою профессию, это часто становится предметом для шуток и профессионального юмора.
— Религиоведение иногда сравнивают с богословием. В чем разница между ними и в чем они схожи?
— Богословие — это система знаний, которые чрезвычайно трудно эмпирически подтвердить. Вряд ли кто-то будет ждать от богослова на государственном аттестационном экзамене чуда или доказательства бытия Бога. Фактически богослов, или теолог — фигура, которая частично интегрирована в религиозную общину и говорит о религии изнутри своей религиозной традиции. С другой стороны — богослов пытается выстроить свое знание как научную дисциплину.
Религиовед же не нуждается в апелляции к религиозной традиции, сверхъестественным существам, Писанию и догматике. Это человек, который, пользуясь наработками религиоведения и других научных дисциплин, пытается изучать вполне конкретные вещи, имеющие отношение к религии, — и представления людей, и религиозные тексты, и сложную и неоднозначную жизнь религиозных организаций, а также те или иные состояния, которые люди интерпретируют в религиозном ключе.
Поэтому богослов неотделим от религиозной традиции, а религиовед свободен в своем выборе, он может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой.
— А в каких сферах сегодня востребованы религиоведы?
— Я приведу три примера. Первый — государство и общество нуждаются в специалистах по взаимодействию религиозных организаций, с одной стороны, и государства или общества — с другой. Они нужны и органам власти, и профессиональным ассоциациям при государстве, чаще имеющим юридический характер.
Второе — в них нуждаются люди, желающие культурно развиваться и знать нечто об окружающем нас мире, в том числе какие есть религии, как они развиты и что с ними происходит сегодня. Если такой человек хочет узнать о Яблочном Спасе, таинстве исповеди или жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа, он может пойти в церковь или духовную семинарию и задать там свои вопросы. Но если он интересуется "дальними", умершими или редкими религиями, например, религией вуду, ему придется обратиться либо к историкам, либо к религиоведам, но никак не к тому же православному священнику, который в области религии вуду некомпетентен.
Третий пример. Существуют дисциплины, которые не дают нам ничего прагматически конкретного, например роста ВВП. Религиоведение также относится к комплексу подобных дисциплин, поскольку оно увеличивает сумму человеческих знаний о человеческой же культуре.
Научное изучение религии углубляет понимание человеком самого себя. В каком-то смысле это экзистенциальная потребность. Конечно, это и необходимый минимум рациональности, связанной с безопасностью в сфере религиозного выбора. Человек не может понять, с чем он имеет дело, пока хотя бы минимально не изучит предмет.
— Может ли религиоведение способствовать налаживанию межконфессиональных взаимоотношений, а также укреплять межэтнический мир в государстве?
— Безусловно, поскольку люди, сконцентрированные на своей собственной религиозной традиции, часто имеют абсолютно мифические и неправдоподобные представления о "соседней" религиозной традиции. Христиане думают странные вещи о мусульманах, у мусульман существует иногда не вполне понятное, ложное представление о христианах; в рамках христианства православие, католицизм и различные варианты протестантизма также с трудом могут договориться между собой, прежде всего потому, что они настроены на защиту своих представлений и на отрицание чуждой им религиозно-культурной специфики. И здесь религиовед может выступить в качестве идеального посредника.
У корректно ведущего себя ученого нет, точнее, не проявляется мировоззренческих предпочтений, которые чрезвычайно сложно не проявлять, скажем, теологу той или иной конфессии. А в силу своей подготовки религиовед в состоянии корректировать, координировать и помогать разным конфессиям вести друг с другом диалог, добиваясь межрелигиозного согласия.
— Известно, что религиоведение, как наука, появилось сначала в Европе. Как оно прижилось на российской почве?
— Мировому религиоведению примерно полтора века. В России это слово впервые, судя по всему, употребил граф Лев Николаевич Толстой в разговоре с одним из своих конфидентов. Это было в 1908 году. Можно сказать, что в российском религиоведении было три основных этапа — дореволюционный, советский и современный. И для каждого характерен свой взгляд на то, что такое религиоведение, как его необходимо развивать и что с ним происходит.
До революции были попытки создать кафедры истории религии. Одна из них появилась на факультете общественных наук МГУ в 1919 году. Мало кто знает, что знаменитый философ Ильин, который потом, в начале 1920-х годов, уехал за рубеж на философском пароходе в связи с известными политическими событиями, вел на ней курс "Введение в историю религий".
В советское время религиоведение превратилось в дисциплину, направленную на изучение религиозных представлений, прежде всего сельского населения, а до 1950-х годов — и на ликвидацию религий. Однако потом, когда стало понятно, что ликвидировать их не так-то просто, советские религиоведы стали еще более внимательно исследовать религиозные традиции. Именно тогда появились известные по сей день кафедры религиоведения.
Первая из них — кафедра истории и теории атеизма и религии философского факультета Московского университета, которая возникла в сентябре 1959 года и успешно существует до сих пор; сегодня это кафедра философии религии и религиоведения. Потом появились аналогичные кафедры в Киеве и Санкт-Петербурге. Сегодня по всей России существует более тридцати кафедр религиоведения.
— Чем отличается российская школа от европейской?
— У современного российского религиоведения есть два главных лейтмотива, которые отличают его от западного. Первый — это необходимость вобрать в себя достижения мирового религиоведения, в котором никакого перерыва на советский период не было и развивалось оно достаточно линейно, и адаптировать их к философским и социологическим находкам советской школы.
В СССР, а теперь в Российской Федерации, а также в ряде стран Восточной Европы религиоведение представлено как одна из дисциплин философского цикла. Кстати, эта ситуация довольно редка, поскольку во всем мире религиоведение — либо историческая, либо филологическая дисциплина. Мы же в качестве базовой поддерживаем преимущественно философскую и отчасти социологическую традицию изучения религий.
Второй лейтмотив отечественного религиоведения — это попытки найти свое социальное применение. Религиоведы то бросаются в изучение новых религиозных движений, которые всегда актуальны, потому что являются беспокоящим общественность элементом религиозного дискурса и религиозной же практики. То пытаются выстраивать государственно-конфессиональную политику РФ или консолидировать свои усилия с разными религиозными организациями, изучать и развивать духовно-патриотическое наследие народов России. Но фактически религиоведение в стране сегодня не ищет свой предмет и свой метод, а находится в процессе приумножения своей аудитории.
На Западе таких проблем нет. В образовательном смысле религиоведение существует с 1873 года — с момента создания первой кафедры религиоведения в Женеве — и развивается оно достаточно спокойно. Ему нет нужды в постоянном самоопределении и определении своей аудитории: почти все понимают, чем религиоведение отличается от богословия. В России же ситуация более хаотичная, но в ней больше исследовательских и научных возможностей.
— Что изучают на отделении религиоведения в МГУ?
— У нас два основных направления исследований. Первое — это все то, что можно отнести к философско-религиоведческому, теоретическому комплексу. Это и разные гипотезы становления религии в культуре и цивилизации, и то, как изменяются религии в современном мире, и возникновение интересных переходных форм — "квазирелигий", иронических религий, fiction religions (выдуманных религий) — всего того, что интересно молодежи и общественности. Здесь есть и серьезное переосмысление основных религиозных понятий, и базового религиоведческого словаря и программ.
А второй момент — это изучение конкретных религиозных традиций.
— В 2010 году в школах, сначала в качестве эксперимента, а потом и на постоянной основе ввели предмет "Основы религиозных культур и светской этики" (ОРКСЭ). Не проще ли было вместо разных модулей этого предмета ввести курс религиоведения?
— Здесь вопрос в том, для какой возрастной группы можно вводить этот предмет. Согласно принятому решению, ОРКСЭ читается ученикам 4-5 классов. Я не уверен, что 11-12 летним детям необходимо рассказывать про богатство мировых религиозных традиций. Дети сразу начнут спрашивать, а почему мы верим в это, а не в это, а во что надо или правильно верить? Тут нет посыла. Мы можем объяснить, зачем нужна математика, зачем нужна культурология. Но мы не сможем объяснить ребенку, зачем нужно религиоведение.
Конечно, можно сказать: для того, чтобы понимать своего неверующего или инаковерующего соседа по парте, но это довольно сложно выстраиваемый смысл для 11-12 летних детей. Если бы предмет "Религии мира", как это было еще несколько лет назад, когда его экспериментально вводили в 10-11 классах, снова ввели в старших классах, это было бы идеально. Потому что в этом возрасте человек начинает задаваться экзистенциальными вопросами, и ему было бы интересно узнать о разных религиозных традициях. В таком возрасте возникает представление о толерантности и, если не о равенстве, то о равновозможности разных религиозных традиций. А в четвертом классе это рассказывать бессмысленно.
— То есть вы считаете, что школьникам 4-5 классов необходимы именно ОРКСЭ?
— Я считаю, что это лучше, чем если бы мы стали читать им введение в общее религиоведение. Другое дело, что сам предмет ОРКСЭ — он теологический, а не научный. А учитывая сообщения с мест, особенно из регионов, кто и как его читает, не исключено, что лет через десять мы будем иметь очередную волну новых религиозных движений. Люди могут не захотеть верить в то, что им в 12 лет криво и неправильно рассказали неспециалисты и начать искать другие направления.
Но, как религиовед, я уже сегодня могу это прогнозировать, потому что этим школьникам что-то наподобие "Библии для детей" рассказывают не священники, а учителя, далекие от религиоведения и воспринимающие этот предмет как дополнительную нагрузку. Они вынуждены его преподавать, хотя мало что в нем понимают. Это немного странно, на мой взгляд. Конечно, имело бы смысл пригласить преподавать этот предмет религиоведов, но позиция школ такова, что учить в средних учебных заведениях могут только люди с педагогическим образованием, которого, к сожалению, у религиоведов нет.
— Не так давно при Московском инженерно-физическом институте (МИФИ) была открыта кафедра теологии. Насколько это правомерно в светском вузе и насколько вообще корректно сочетание светского и духовного в высшем учебном заведении?
— Это проект введения теологии связан с задачами укрепления национальной идентичности и усиления патриотического воспитания. С одной стороны, мне не кажется, что у нас возникает серьезная клерикализация образования. С другой стороны, я бы сказал, что государственная власть и профильные министерства не вполне понимают ту опасность, которую может представлять линейное наложение православной догматики на ум подростка или молодого человека, закаленного боями с троллями в интернете. Недаром большинство верующих в нашей стране — это люди зрелого и пожилого возраста.
Введение теологии в вузы как средство воцерковить молодежь — не самый лучший сценарий и стратегия. Есть опасность, что теология станет для них еще одним скучным предметом наподобие "Основ безопасности жизнедеятельности" или "Защиты населения в чрезвычайных ситуациях", которые нужно отсидеть, а потом — забыть. Вполне возможно, что искренне верующий студент, послушав человека, преподающего у него теологию, может перестать быть искренне верующим.
А вот если он встретит религиоведа, то этого не произойдет, поскольку религиовед не затрагивает основ мировоззренческого выбора человека. Он не доказывает, не убеждает и не проповедует. Он просто рассказывает, передает определенное знание. Религиоведение — это информирующая специальность, тогда как теология — убеждающая. Мне кажется, что намного практичнее и целесообразнее было бы ввести в МИФИ курс религиоведения. Вообще, такие курсы не помешали бы ни одному вузу и ни одной специальности в качестве дополнительного гуманитарного курса.
