Вывод войск Международных сил содействия безопасности из Афганистана завершится к концу 2014 года. За 13 лет масштабной военной операции в Афганистане решить проблему терроризма в стране не удалось. Армия и полиция страны насчитывает около 350 тысяч человек, но содержать национальные силы безопасности в стране без боевой и финансовой поддержки Кабул не может. Более того, велика опасность распада страны. О ситуации в стране накануне вывода войск и после президентских выборов в интервью российским журналистам рассказал посол РФ в Афганистане Андрей Аветисян.
— Вывод войск из Афганистана, о котором мы говорим последние несколько лет, должен завершиться уже в ближайшие месяцы. Особенно остро стоит проблема терроризма в стране и его влияние на весь регион. По вашей оценке, насколько национальные силы безопасности реально могут обеспечивать безопасность в стране? Не поторопились ли НАТО и, в частности, США с выводом контингента?
Солдатам и офицерам надо элементарно платить зарплату. Большое, если не решающее значение в том, что афганская армия и полиция показывают на данный момент хорошие результаты, играет авиаподдержка. Афганская армия не имеет боевой авиации. И вся авиационная поддержка осуществляется силами международной коалиции. Их уход будет большой проблемой для армии. Если будет продолжаться поддержка, подготовка, обучение и оснащение, а главное — содержание и финансирование афганской армии, то положительный результат возможен. Если нет, могут быть большие проблемы. Армия, которой перестанут платить, это опасное явление.
Россия оказывает содействие афганской армии и прежде всего полиции в обучении кадров. Ежегодно по линии МВД России мы принимаем на учебу более двухсот офицеров афганской полиции, в том числе антинаркотической полиции. Также по линии МВД за последние четыре года мы безвозмездно поставили полиции порядка 37 тысяч стволов огнестрельного стрелкового оружия: автоматов Калашникова, пулеметов и боеприпасов к ним.
В рамках сотрудничества с НАТО мы обучали в России экипажи афганских военных вертолетов, техников, поставляли им запчасти. Но так как теперь НАТО решило свернуть сотрудничество с Россией, это, к сожалению, напрямую отразится на обеспечении боеспособности афганской армии. Это, очевидно, недальновидный подход со стороны натовских партнеров, что ударит по ним самим. Афганская армия не будет набирать необходимую боеспособность.
Вторым крупным проектом, который успешно осуществлялся вместе с НАТО, была подготовка афганских наркополициейских на базе Всероссийского института повышения квалификации МВД и нескольких учебных заведений ФСКН России. Оба проекта непосредственно пострадали от решения США и НАТО прекратить сотрудничество с РФ. Но мы эти проекты будем продолжать. Наш подход — ответственный. Мы решили содействовать борьбе с терроризмом и наркотиками в Афганистане, и политическая конъюнктура нас не остановит. Эти проекты мы будем продолжать из своих собственных средств, а также будем искать партнеров.
— В связи с выводом войск из Афганистана координируются ли с вами американцы по базе в Ульяновске? Какова судьба этого перевалочного пункта НАТО?
— Это делается по другим каналам, поэтому не могу быть уверен. Я думаю, она им будет нужна, потому что это хороший путь для переброски живой силы и техники. Конечно, не самый дешевый — через Пакистан дешевле, но зато самый надежный, потому что мы свои обязательства выполняем. Если мы дали согласие, поддержав резолюцию Совета безопасности ООН, оказывать содействие международным силам безопасности, то мы это продолжаем делать, несмотря на какие-то политические процессы в других частях света. Если заинтересованность в этом транзите будет, я думаю, он будет продолжаться.
— Вы говорите о нехватке боевой авиации афганской армии. Может ли Россия развернуть программу, по которой мы обучаем специалистов и поставляем боевую технику?
— Только за это кто-то должен заплатить. Одно дело, когда мы безвозмездно поставляем автоматы Калашникова, и, как можно представить, они у нас в большом количестве. Другое дело — современные истребители-бомбардировщики. На это, я думаю, российское правительство идти не готово, это огромные издержки.
США покупали у нас вертолеты и передавали афганской армии. Контракт еще продолжается. Но это опять же транспортные вертолеты (МИ-17). А не хватает именно боевой авиации. Современная война в Афганистане значительно отличается от периода пребывания в стране советских войск. Основная решающая сила — это авиационные удары, сейчас еще беспилотники.
Впрочем, помимо боевой авиации, афганской армии не хватает и тяжелого вооружения: танков, артиллерии. Все это мы можем поставить, ни о каких ограничениях с нашей стороны речь не идет. Но Россия — не Советский Союз, который раздавал это бесплатно, что обернулось большими финансовыми проблемами. Все это мы можем поставить, но для этого нужны как двусторонний, так и многосторонний форматы сотрудничества. Россия не будет на себе вытягивать то, что бросили после 13 лет пребывания в Афганистане натовцы. Начали с борьбы с терроризмом: 13 лет прошло, а терроризм и ныне там.
— То есть без боевой авиации, танков и артиллерии терроризм в Афганистане не победить?
— Армия должна быть нормальной, сильной. Тогда государство будет чувствовать уверенность в себе. Конечно, нужны и современные антитеррористические способы ведения боевых действий. Но чтобы армия, государство и правительство чувствовали себя уверенно, они должны обладать всей необходимой мощью. В 80-х годах афганская армия была одной из сильнейших в регионе благодаря, конечно, тому, что давал ей СССР.
К сожалению, проблема терроризма как была в Афганистане, так и остается на сегодняшний день. С точки зрения ситуации на месте 2014 год выбран совершенно произвольно. Можно сказать, что он выбран по внутриполитическим соображениям в Америке, но для Афганистана 2014 год мало чем отличается от любого другого.
— Как сейчас складывается ситуация в стране с учетом недавних президентских выборов? Их результаты пока не объявлены, но уже раздаются взаимные обвинения в фальсификациях. Не грозит ли дестабилизация сейчас, по итогам этой кампании?
— Конечно, никому не хотелось бы, чтобы выборы закончились дестабилизацией обстановки. У Афганистана и так достаточно проблем. Выборы сами по себе вещь хорошая и позитивная. Тут уже что-то похожее на Украину.
— Чтобы все регионы участвовали?
— Именно! Важно, чтобы победитель смог сделать свою победу инклюзивной, чтобы основные политические и этнические силы, а в Афганистане это совпадает, не чувствовали себя обделенными. Если в результате выборов какая-то крупная политическая или этническая сила останется за бортом, это может привести к осложнению ситуации. Но пока что мы слышим от обоих кандидатов готовность к такому широкому охвату политических сил в случае победы. Очень на это надеюсь. Если это удастся, тогда выборы будут способствовать укреплению Афганистана как единой нации, как независимой страны. Это очень важно для Афганистана, потому что опасность распада страны существует. Распад этой страны будет самым опасным сценарием развития событий, потому что в этом регионе очень многое взаимосвязано. Распад Афганистана приведет к цепной реакции во многих соседних странах и в регионе в целом. Поэтому все ответственные политические силы в Афганистане и за его пределами должны приложить все усилия к тому, чтобы Афганистан сохранился единым государством.
— Если в стране останутся международные силы — ранее звучало, что США намерены оставить около 10 тысяч своих военных, а общий международный контингент около 2 тысяч, — убережет ли это страну от распада?
— Присутствие иностранных войск — не главный фактор. Главное — чтобы внутриполитическое развитие не привело к распаду. Что касается остающихся сил: во-первых, что не могли сделать 150 тысяч — это примерная цифра иностранных войск на пике, то вряд ли это сделают 12 тысяч. То, что 150 тысяч не сделали за 13 лет, 12 тысяч за два года точно не сделают. Остаются они там до конца 2016 года, а это всего ничего. Их главная задача, как мы понимаем, — обучать, советовать при некой минимальной антитеррористической составляющей. Но терроризм в Афганистане — это не какие-то единичные группы или террористы-смертники, о которых мы ежедневно слышим. Это силы, которые воюют против иностранных войск уже много лет. Поэтому надеяться на эти 10 или 12 тысяч я бы не стал.
Главная задача — укрепление самого афганского государства, правительства и вооруженных сил. Но даже при этом окончательно решить проблему можно только путем национального примирения, диалога со всеми политическими силами, с вооруженными группами, которые готовы на этот диалог. С непримиримыми же бороться до конца, но для этого нужна сильная армия и полиция. Я убежден, что мир в Афганистане не может быть достигнут силой оружия — ни иностранного, ни своего афганского. Мир в Афганистане может быть достигнут только путем широкого инклюзивного общенационального диалога, и выборы могут стать важнейшим шагом на пути в этому.
— Не создается ли опасной ситуации, угрозы разделения еще и потому, что вышедшие во второй тур президентских выборов Абдулла Абдулла по национальности таджик, Ахмадзай Ашраф Гани — пуштун?
— Так было всегда — править Афганистаном мог только пуштун. Но времена меняются. Кроме того, в команде Абдуллы Абдуллы есть люди всех национальностей, много видных пуштунов, узбеки, таджики. Кстати, сам Абдулла Абдулла наполовину пуштун, просто принято считать его таджиком, потому что он был изначально соратником Ахмад Шаха Масуда — самого известного таджикского моджахеда. Так же у Ашрафа Гани представлены в команде все группы.
Хотя у значительной части электората предпочтения определяются очень просто: будь ты хоть семи пядей во лбу, но если ты другой национальности, то (шансов) нет. В этом парадокс афганских выборов этого года. До сих пор никто не может дать точного прогноза — как с самого начала, когда было десять кандидатов, так и сейчас, когда их осталось двое. Давать прогноз никто не хочет, и я в том числе.
— Можно ли ожидать, что при новом президенте, кто бы он ни был, внешнеполитический курс Афганистана как-то изменится? У Хамида Карзая в последнее время были сложные отношения с США.
— Думаю, нового курса афганской внешней политики быть не может. Афганистан долгое время будет зависеть от иностранной помощи, поэтому портить отношения ни с кем не надо, особенно с Соединенными Штатами, которые на сегодняшний день остаются главным донором и спонсором страны. Рубить сук, на котором сидишь, никто не собирается. Но в то же время в последние годы в политике президента Карзая был больший акцент на развитие связей с регионом. Оба нынешних кандидата говорили нам о том же: что будущее Афганистана — в регионе и бесконечно зависеть от помощи далеких друзей невозможно. Будущее — в развитии региональных связей, экономическое будущее — в развитии региона в целом. Стабильный регион — уже основа для того, чтобы совместно победить терроризм и наркотики.
— В этом вас оба кандидата заверили?
— Я с ними в регулярном контакте и не только на этапе предвыборной гонки. Это известные в Афганистане политики, и у нас в России, и у меня лично с ними обоими прекрасные контакты. Я с ними встречался регулярно, поэтому знаю их позицию. Они (вышедшие во второй тур президентских выборов) говорили о намерении развивать отношения с Россией, о добрых чувствах в отношении России, которые испытывают как они лично, так и афганский народ. Поэтому в отношении российско-афганских отношений у меня нет больших опасений в плане изменения курса.
— Какую силу сегодня из себя представляют талибы? Те же американцы пытаются с ними договариваться.
— Талибы и, например, "Аль-Каида" — это разные вещи. Талибы все-таки афганское национальное движение. В силу ряда причин они тесно сотрудничали и до сих пор сотрудничают с "Аль-Каидой" и с другими террористическими организациями, поэтому обелять мы их не будем. Практически все руководители высшего и среднего звена находятся в антитеррористическом санкционном списке Совбеза ООН. Есть и Исламское движение Узбекистана, и Исламское движение Восточного Туркменистана, и там немало наших сбежавших бандитов. Талибы поняли, что дикими методами заставить народ жить по их правилам невозможно. Поэтому, конечно, они видоизменяются, подводят политическую платформу, и отсюда попытки открытия разных политических офисов, чтобы придать себе некую благообразность. Я думаю, что они изменились.
Кроме того, я не вижу талибов в качестве единой сплоченной организации, она достаточно аморфная. Многие полевые командиры действуют так, как им кажется правильным и нужным. Многие на местах договариваются и с местными старейшинами, и с властью, хотя официальная политика талибов — никаких переговоров и контактов с "марионеточной властью". На деле это гораздо сложнее. Я не могу сказать, что они превратились в политическую силу и политическое движение, но если сравнивать с серединой 90-х годов, то это уже более спокойный вариант, хотя официальные цели остались прежними. Я думаю, что руководство талибов, те, кто старается реально смотреть на вещи, уже давно поняли, что таким "красноармейским" наскоком своих целей не достичь.
— Россия и США также проводили совместные операции по борьбе с наркотрафиком из Афганистана. Как здесь будут обстоять дела, в связи с заметным охлаждением отношений США и России? Можно ли ждать новых совместных антинаркотических операций?
— Ждать можно, но не нужно. Неизвестно, как будет дальше развиваться (сотрудничество), а проблема наркотиков она уже здесь, глубоко в нашей стране. В Америке она так не чувствуется, там другая проблема — латиноамериканский кокаин. Афганский героин — это проблема, прежде всего, самого Афганистана. По некоторым оценкам, в стране до 1,5 миллиона наркозависимых. Это совершенно дикая цифра. Это сравнимо с тем, сколько у нас в России, при том, что население почти в десять раз больше. Нам ни в коем случае нельзя ждать, как переменится ветер в Вашингтоне в этом плане, надо продолжать (борьбу) на двусторонней основе, в рамках других форматов.
Было несколько успешных операций, но это были не российско-американские операции, а операции афганской антинаркотической полиции при содействии США и России. Россия предоставляет информацию, США или, скорее, НАТО — авиаподдержку, но сами операции на земле проводились исключительно силами афганской полиции. В ходе последней такой в мае было уничтожено несколько лабораторий по производству героина на севере Афганистана.
— Ранее глава ФСКН Виктор Иванов заявил, что Москва планирует оказать помощь в подготовке спецназа МВД Афганистана, построить в этой стране кинологический и реабилитационные центры. Какие еще шаги могут быть предприняты?
— Речь идет не о реабилитационном центре, а о центре антинаркотической полиции в провинции Кундуз, которую до сих пор финансировали США, но сейчас финансирование прекратили. Думаю, что именно о том, что Россия возьмет на себя поддержку этой базы, и говорил Виктор Петрович (Иванов). В наших планах есть и строительство кинологического центра в Кабуле. Но все наши отдельные операции не решат проблемы афганских наркотиков. Если не навалиться всем миром, ничего не выйдет. Наркопроизводство и незаконный оборот наркотиков достиг таких объемов, что нужно искреннее честное сотрудничество мирового сообщества, но в первую очередь самого афганского правительства. Афганцы стараются, делают много, но возможностей у них все меньше. Уже сейчас финансирование многих программ помощи Афганистану сокращается, и я не сомневаюсь, что с уходом войск помощь тех государств, войска которых там присутствуют, будет также быстро сокращаться. Может, не до нуля, но, я думаю, им просто будет трудно убеждать свои парламенты и общественное мнение продолжать тратить большие средства, когда это не угрожает жизни их солдат и граждан.
— В этом году отмечается 25-летие вывода советских войск из Афганистана. Каково сейчас в Афганистане отношение к прошлым событиям?
— Больше помнят не о дате вывода, а о самом пребывании советских войск. Особенно в сравнении с пребыванием других иностранных войск в стране. К сожалению, такая судьба у Афганистана, что одни сменяют там других. Надеюсь, что эта последовательность когда-то прервется. Главное отличие того времени от нынешнего в том, что Советский Союз не только воевал, но и продолжал строить и что-то создавать. Это, конечно, принесла не советская армия. Это была особенность советско-афганских отношений на протяжении десятилетий.
К тому времени, когда были введены советские войска в Афганистан, практически вся экономика, индустрия и сельское хозяйство держались на объектах, созданных при помощи нашей страны. И все эти объекты продолжали функционировать: учебные заведения, заводы, фабрики, фермы. И когда в 80-х годах была война, все это и работало, и создавалось.
Афганская армия на тот момент была исключительно профессиональной. Офицерский корпус, подготовленный в военных академиях СССР, был исключительно квалифицированным. И на сегодняшний день большинство образованных генералов в Афганистане — это те, кто учился еще в Советском Союзе. Вот в этом отличие. Пребывание советских войск в Афганистане сейчас воспринимается без какого-то отторжения. По крайней мере, каких-либо антироссийских проявлений в связи с тем, что было, я не встретил за многие годы работы в Афганистане. А проявления дружеских чувств и некой даже ностальгии встретил много и продолжаю встречать и сейчас. Но, конечно, война — это плохо в любом случае, и нельзя сказать, что та война была лучше, чем эта война. Но тогда было еще и что-то другое.
— А как могут в дальнейшем выстраиваться отношения с Афганистаном у Пакистана? Здесь ведь тоже много сложностей.
— На протяжении всего существования Пакистана — с 1947 года — у Афганистана с Пакистаном периодически были периоды резкого осложнения отношений. Сейчас, пожалуй, один из тех периодов. Но этот вопрос, кроме как эти две страны сами, никто не может урегулировать. И этот вопрос им придется урегулировать мирным путем, потому что другого пути нет. Без экономического развития обеим странам не продвинуться. Поспособствовать нормализации их отношений может реализация многосторонних проектов. Например, проект передачи электроэнергии из Таджикистана через Афганистан в Пакистан и Индию (CASA-1000) и проект газопровода из Туркмении через Афганистан, Пакистан в Индию (ТАПИ). Когда эти две страны да и все государства региона будут связаны такими тесными экономическими узами, у них будет больше оснований крепко подумать, прежде чем идти на обострение.
