Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета, для МИА "Россия Сегодня".
Однако, отдавая должное мастерству дипломатов, их готовности отойти от максималистских планок и перейти к поиску компромиссов, следует заметить, что сама по себе деэскалация является лишь тактическим инструментом.
Она не в состоянии решить ни кризиса самого украинского национально-государственного проекта, ни проблем украинской идентичности, ни формирования новых правил игры на международной арене.
Продолжается распад СССР
Ситуация на Украине в последние месяцы вытеснила все сколько-нибудь значимые события из топов информационных агентств и первых полос газет. Даже положение дел на Ближнем Востоке отошло на второй план. Для такого пристального внимания есть более чем серьезные основания.
После серии балканских войн безопасность в Европе не подвергалась столь жестким испытаниям. И есть от чего впасть в отчаяние, видя погружение в хаос и властный коллапс пятой по численности населения и второй по площади европейской страны. Государства, играющего роль мостика между условным Западом и Россией. И речь не только об энергетическом транзите, но и о своеобразном буфере между РФ и НАТО с Евросоюзом.
Какие же проблемы обострил сверх всякого предела стремительно разворачивающийся на Украине кризис? "Украинская смута" отчетливо продемонстрировала, что распад Советского Союза продолжается. И этот тезис не является просто красивой метафорой для усиления эмоционального воздействия на читателя.
Конечно, СССР как государства и как субъекта международного права не существует уже более двух десятков лет. Уже два поколения школьников получили среднее образования в новых независимых государствах. Сформированы предпринимательские, политические и гуманитарные элиты, чье становление и карьерный рост пришлись на последние два десятилетия.
Однако распад некогда единой страны не может рассматриваться лишь как формально-юридический акт. Подписание Беловежских соглашений положило конец СССР, но оно не создало и не могло создать новых государственных и гражданских идентичностей. Между тем, недостаточно было назвать себя Украиной, Молдовой или Грузией. Как в середине XIX века справедливо отмечал первый премьер-министр Италии Камило Кавур, "Италию мы создали, теперь надо создавать итальянцев". И на подобном пути фактически все республики бывшего СССР, ставшие новыми независимыми государствами, подстерегали немалые проблемы.
Политические элиты, вставшие в их главе, постоянно испытывали серьезнейшее внутреннее противоречие. Они любили (и продолжают любить) те границы, которые были во много искусственно и без всякого учета народного мнения и волеизъявления нарезаны большевиками, но при этом не осознавали, что для сохранения своих стран в этих пределах нужна намного большая гибкость и нелинейность, по сравнению с советским государством.
СССР мог позволить себе обеспечивать "территориальную целостность" Украины, Азербайджана, Грузии, Молдовы, опираясь на репрессивный аппарат и мощную пропаганду. Но после 1991 года вновь возникшие государства должны были искать новые пути для формирования новых граждан.
О национальном единстве Львова и Донецка
Украина не пошла по пути региональной диверсификации, которая смогла бы учесть интересы таких разных частей страны, как Галиция и Донбасс, Крым и Волынь, Буковина и Слободская Украина. По справедливому замечанию известного американского специалиста по политической географии, профессора Университета Колорадо Джона О’Локлина, "проект по строительству украинской идентичности сопровождался продвижением украинского языка и культуры на восток страны (и в Крым). Но он вызывал тревогу и обеспокоенность среди русскоязычного населения, которое там доминировало".
До тех пор, пока украинская власть обеспечивала баланс интересов разных элитных групп, "національна єдність" сохранялась. Как только киевский Майдан разрушил привычный статус-кво, центробежные тенденции стали набирать обороты.
Россия также вынуждена реагировать не некоторые вызовы, а не только производить их сама. В том же 2008 году Россия вскоре после "пятидневной войны" на Кавказе пролонгировала "большой договор" с Украиной, основанный на признании ее границ. Не пыталась она переиграть беловежские принципы взаимного признания межреспубликанских рубежей и в 1994-1995 годах, когда крымское пророссийское общественное движение было на подъеме. Просто потому, что в Киеве была хотя и неудобная, но власть, способная осуществлять практическое руководство всей территорией страны и имеющая монополию на насилие и правоприменение.
Диалог против "посреднических войн"
И здесь самое время обозначить второй принципиально важный тезис, до предела обостренный нынешним украинским кризисом. Внешняя политика новых независимых стран Евразии не может реализовываться при жесткой конфронтации с Россией. Дело в том, что значительные сегменты этих стран не готовы к интеграции с Западом путем отталкивания от РФ.
И в этой связи возникает резонный вопрос: можно ли ставить перед новыми независимыми странами жесткий выбор: "или-или", как это было сделано в канун подписания Украиной соглашения об ассоциации с ЕС.
Стоит признать, что в постсоветских государствах есть серьезный запрос на европейскую и натовскую интеграцию. Но в них также присутствует и запрос на кооперацию и даже союзничество с Россией. Как решить эту головоломку?
Ясное дело, договариваться о спорных сюжетах будет непросто. Взять хотя бы внеблоковый статус Украины. Но если не превращать диалог в выяснение, кто из нас святее Папы Римского, а вести его в контексте прагматики и взаимного выигрыша, шансы есть.
Хорошо, если бы женевские договоренности стали первым шагом именно в этом направлении. Вторые Балканы в Европе принесут всем одни лишь проигрыши. Притом в долгосрочной перспективе.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
