Каким станет будущее без антибиотиков

Прошло 85 лет, и антибиотики теряют свою силу. Какой же будет медицина, сельское хозяйство и повседневная жизнь, если мы полностью утратим эти лекарства?

Материал подготовлен редакцией ИноСМИ специально для раздела РИА Наука >>

Мэрин Маккенна (Maryn McKenna)

Несколько лет тому назад я начала искать онлайн-информацию об истории своей семьи, пытаясь заполнить те пробелы, о которых никто никогда не говорил. Я зарегистрировалась на сайте Ancestry.com, ввела то небольшое количество информации, которое было мне известно, и вскоре меня нашла троюродная сестра, о существовании которой я не подозревала. Это была внучка старшей сестры моего дедушки. Мы начали обмениваться документами: копиями свидетельств о рождении, фотографиями из старого свадебного альбома. Спустя несколько месяцев она прислала мне нечто тревожное.

Это была черно-белая отсканированная статья, вырезанная из давно уже почившей в бозе газеты Argus of Rockaway Beach. Шрифт на отсканированном изображении был блеклый, а там, где газетная бумага износилась до дыр, текст вообще отсутствовал. Эту вырезку наверняка несколько раз свернули и долгое время носили где-то в кармане, после чего склеили обрывки и убрали их куда-то на хранение.

Статья была о моем двоюродном дедушке Джо, младшем брате бабушки моей троюродной сестры и моего дедушки. В моей семье, которая редко говорила о прошлом, его обсуждали даже реже, чем остальных. Я знала, что он работал пожарным в Нью-Йорке и умер молодым, а также что эта смерть принесла огромное горе его семье, от которого она так и не смогла оправиться. Я знала, что моей отец был маленьким ребенком, когда умер его дядя, и многие говорили, что он очень похож на него. Я также знала, что когда мой отец спустя несколько лет проходил католическое таинство миропомазания или конфирмации, он выбрал в качестве духовного заступника того святого, именем которого был назван его дядя – святого Иосифа, покровителя умирающих.

Я слышала, что Джо получил травму на работе. Это был не ожог, это была рана и порез от того, что на него упал тяжелый медный брандспойт. В статье говорилось о том, что произошло дальше. Через одну из царапин в организм проникла инфекция. Спустя несколько дней у Джо появилась боль в плече, потом поднялась температура. Жена и местный доктор две недели ухаживали за ним, но затем взяли такси и отвезли его за 25 километров в госпиталь в родной городок Джо. Он пробыл там еще одну неделю, дрожа от озноба и бормоча что-то в бреду, а потом впал в кому, и его организм начал давать сбои. Отчаянно пытаясь спасти ему жизнь, друзья-пожарные пришли сдавать кровь. Но ничто не могло ему помочь. Джо умер в марте 1938 года в возрасте 30 лет.

Эта дата важна. Спустя пять лет после смерти моего двоюродного дедушки появился пенициллин, который навсегда изменил медицину. Инфекции, ранее являвшиеся смертным приговором, – от боевых ранений, от несчастных случаев на производстве, от родов – стало возможно излечивать буквально за несколько дней. Поэтому, когда я в первый раз прочла историю о смерти Джо, мне вдруг стало понятнее, какой была жизнь до того, как нас начали спасать антибиотики.

Но позднее я прочла ее иначе. В истории Джо я увидела, какой может стать наша жизнь, если у нас больше не будет антибиотиков.

Прогнозы о том, что мы можем лишиться этого чуда, появились почти сразу после изобретения антибиотиков. Пенициллин открыли в 1928 году, а раненые на поле боя стали получать первые не экспериментальные дозы в 1943-м. Врачи начали быстро спасать солдат, которые были близки к смерти. А спустя всего два года изобретатель этого препарата сэр Александр Флеминг (Alexander Fleming) выступил с предостережением о том, что благоприятное воздействие пенициллина может оказаться недолговечным. Принимая в 1945 году Нобелевскую премию по медицине, он сказал: «Нетрудно создать в лаборатории микробы, стойкие к воздействию пенициллина. Для этого достаточно подвергнуть их таким концентрациям, которых недостаточно для того, чтобы убить их… Есть опасность, что несведущий человек примет недостаточную дозу, благодаря чему микробы, получив несмертельное количество препарата, станут стойкими к его воздействию».

Будучи биологом, Флеминг понимал, что эволюция неизбежна: рано или поздно бактерии выработают средства защиты от тех веществ, которые нацелила на них зарождавшаяся фармацевтическая промышленность. Но больше всего его тревожило то, что неправильное применение препарата ускорит этот процесс. Любой неверный рецепт, любая недостаточная доза лекарства будет убивать слабые бактерии, а сильные бактерии выживут. (Это аналогично стимуляторам роста, применяемым в сельском хозяйстве в микроскопических дозах и изобретенным спустя несколько лет после выступления Флеминга.) Бактерии могут произвести на свет новое поколение всего за двадцать минут. А когда десятки тысяч поколений в год станут разрабатывать стратегии выживания, организмы очень скоро победят новые сильные лекарства.

Флеминг оказался прав со своими прогнозами. В 1940 году появился устойчивый к воздействию пенициллина стафилококк, хотя в то время пенициллин давали очень немногим пациентам. В 1950 году появился тетрациклин, а резистентная к нему шигелла возникла в 1959 году. Эритромицин поступил в продажу в 1953 году, а в 1968-м появился устойчивый к его воздействию стрептококк. Когда антибиотики стали более доступными и их начали чаще применять, бактерии быстро создали механизмы защиты. В 1960 году появился метициллин, а устойчивость к этому лекарству возникла в 1962 году. Антибиотик левофлоксацин начали использовать в 1996 году, и в том же году были отмечены первые случаи устойчивости к этому препарату. Синтетический линезолид пришел в медицину в 2000 году, а устойчивость к нему появилась в 2001-м. В 2003-м был получен даптомицин, а в 2004-м появились первые признаки сопротивляемости этому лекарству.

Поскольку антибиотики быстро теряют свои лечебные свойства, не окупая те средства в сумме 1 миллиарда долларов, что тратятся на создание каждого препарата, фармацевтическая промышленность теряет интерес к их производству. В 2004 году разрабатывалось всего пять новых антибиотиков по сравнению с 500 лекарствами от хронических заболеваний, для которых сопротивляемость не вопрос, и которые в отличие от антибиотиков принимаются на протяжении многих лет, а не нескольких дней. С тех пор число резистентных бактерий выросло, и бороться с ними сегодня сложнее, поскольку антибиотиков стало меньше. Начиная с 2009 года ученые из Европы и США с тревогой заговорили о зловещей форме невосприимчивости, известной как CRE, на которую воздействует только один антибиотик.

Органам здравоохранения не удается убедить общество в том, что ситуация кризисная. В сентябре директор Центров контроля и профилактики заболеваний США доктор Томас Фриден (Thomas Frieden) выступил с резким предостережением: «Если мы не проявим осторожность, то скоро окажемся в эпохе без антибиотиков. Для некоторых пациентов и микробов эта эпоха уже наступила». Главный санитарный врач Великобритании Салли Дэвис (Sally Davies), называющая устойчивость к антибиотикам такой же серьезной угрозой, как и терроризм, недавно опубликовала книгу, в которой рисует картину того, что может произойти дальше. Она описывает воображаемый мир, в котором инфекция настолько опасна, что любого человека даже с самыми незначительными симптомами приходится изолировать до тех пор, пока он не выздоровеет или не умрет. Прогноз мрачный, имеющий целью смутить и взволновать людей. Но на самом деле Дэвис в своей книге даже преуменьшает то, что может означать утрата антибиотиков.

В 2009 году три нью-йоркских врача лечили 67-летнего мужчину, который перенес серьезную операцию, а потом подхватил больничную инфекцию, оказавшуюся «пан-резистентной», то есть такой, которая не лечится никакими антибиотиками. Через 14 дней пациент умер. Когда врачи спустя несколько месяцев описывали этот случай в медицинском журнале, они по-прежнему были в состоянии шока. «Это крайне редкий случай для врача в развитом мире, когда его пациент умирает от непреодолимой инфекции, излечить которую медицина не в силах», — написали они. Смерть этого человека врачи назвали «первым случаем в нашей клинической практике, когда мы не могли предложить никакого эффективного лечения».

Они не единственные, кому приходится сталкиваться с безысходностью. Доктор Брэд Спеллберг (Brad Spellberg), работающий на медицинском факультете им. Дэвида Геффена в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, пришел в такую ярость от неэффективности антибиотиков, что написал об этом книгу.

«Сидеть с семьей и пытаться объяснить им, что у тебя уже ничего не осталось для лечения их умирающего родственника – это оставляет на тебе несмываемую печать, — говорит он. – Это не рак, это обычное инфекционное заболевание, которое успешно лечили на протяжении многих лет».

Пусть внутрибольничные смерти от резистентных инфекций и кажутся страшными, им довольно легко можно дать разумное объяснение: может, эти люди были просто старые, уже больные, чем-то отличающиеся от всех нас. Но такого рода смерти меняют медицину. Чтобы защитить себя, больницы сразу отмечают поступающих к ним пациентов, у которых могут оказаться неизлечимые бактериальные инфекции. Большинство таких пациентов поступают из домов престарелых и из учреждений «долговременной интенсивной терапии» (это такая альтернатива реанимации, где человек, нуждающийся в вентиляции, может находиться на протяжении нескольких недель и месяцев). Пациентов с антибиотикоустойчивыми бактериями в этих учреждениях так много, что работники больниц изолируют их при поступлении и жалуются на то, какую серьезную опасность они представляют для остальных. А поскольку инфекционные заболевания становятся более опасными, здравоохранение проявляет все меньше желания и готовности идти на такой риск.

Учет рисков не ограничивается регистрацией потенциальных инфекционных больных из домов инвалидов и престарелых. Лишившись защиты антибиотиков, медицина вынуждена переосмысливать очень многое в лечебной практике.

Многие методы лечения требуют подавления иммунной системы, что помогает уничтожить рак или сохранить жизнеспособность пересаженного органа. Из-за такого подавления у людей появляется необычайная восприимчивость к инфекциям. Антибиотики уменьшают эту угрозу. Без них химиотерапия или лучевая терапия станет такой же опасной, как и рак, лечить который они призваны. Доктор Майкл Белл (Michael Bell), возглавляющий отдел профилактики инфекционных заболеваний в Центрах контроля и профилактики заболеваний США, сказал мне: «Сейчас мы имеем дело именно с таким риском, прописывая пациентам в больших количествах антибиотики широкого спектра действия, причем иногда давая их на протяжении нескольких недель подряд. Если этого не делать, то возникнут проблемы этического характера. То же самое с трансплантацией. Да и сильные ожоги также очень сильно подвержены инфекционному заражению. Ожоговым центрам будет очень и очень трудно бороться за сохранение человеческих жизней».

Если не использовать антибиотики, то врачи в своей повседневной практике будут сталкиваться с огромными рисками инфекционного заражения. Вот основные из них. Любое лечение, требующее внутривенных инъекций, открывает бактериям прямой путь к сердцу и мозгу. В этом случае интенсивная терапия с ее вентиляцией, катетерами и уколами исключается. Но исключается и такая прозаическая вещь как почечный диализ, обеспечивающий механическую фильтрацию крови.

Идем дальше. Поговорим об операциях, особенно на таких органах, где в большом количестве присутствуют бактерии, скажем, на кишечнике и мочевыводящих путях. Эти бактерии являются доброкачественными, находясь в предназначенных для них органах. Но стоит им попасть в кровь, что нередко случается во время операции, и инфекция пациенту практически гарантирована. А ведь есть еще и вживляемые устройства, на поверхности которых бактерии могут образовывать липкую пленку, уничтожаемую только при помощи антибиотиков.

Член Американского колледжа хирургов доктор Дональд Фрай (Donald Fry), окончивший медицинский факультет в 1972 году, рассказывает: «За свою профессиональную карьеру я с восхищением наблюдал за тем, что можно сделать с синтетическими протезными материалами, такими как суставы, сосуды, сердечные клапаны. Но для таких операций инфекция является катастрофой». Британские экономисты из области здравоохранения выражают аналогичную обеспокоенность. Недавно они подсчитали убытки от невосприимчивости к антибиотикам. Чтобы понять, как это повлияет на хирургию, они взяли обычную операцию по эндопротезированию тазобедренного сустава, которые часто делают весьма спортивным людям из поколения «беби бума». Согласно их оценкам, без антибиотиков умрет каждый шестой пациент, получивший такой протез.

Антибиотики назначают и в качестве профилактической меры перед такими серьезными хирургическими вмешательствами как операции на открытом сердце, кесарево сечение и биопсия простаты. Без антибиотиков риск от этих операций увеличится, как увеличится и вероятность того, что хирурги станут от них отказываться.

«При нашей нынешней порочной практике разве захочет врач пересаживать костный мозг, зная, что в таких случаях высока вероятность инфекционного заражения, которое не удастся ликвидировать? – задает вопрос доктор Люис Райс (Louis Rice), заведующий кафедрой лекарственных средств на медицинском факультете Брауновского университета. – Плюс к этому, сейчас наше здравоохранение работает в условиях свободного рынка, в условиях платной системы. Люди заинтересованы в проведении различных процедур, потому что надо зарабатывать деньги. Но лет через пять-десять мы можем оказаться в такой ситуации, когда за лечение можно будет брать только фиксированную сумму. И вот тогда кто-то может решить, что эти процедуры не стоят связанного с ними риска».

Лечебные процедуры могут быть связаны с большим риском инфекционного заражения, но и наша повседневная жизнь тоже довольно рискованна. Одним из первых людей, получивших в ходе эксперимента пенициллин, был британский полисмен Альберт Александр (Albert Alexander). У него была настолько страшная инфекция, что из кожи головы сочился гной, и ему пришлось удалить один глаз. А причина заболевания была элементарная: он поцарапался о розовый куст. (Пенициллина в то время было очень мало, и хотя вначале Александру стало лучше, вскоре после этого антибиотик закончился, и полицейский скончался.)

До появления антибиотиков при родах умирало пять женщин из тысячи. Умирал каждый девятый с кожной инфекцией, которую можно было получить от пустяковой царапины или укуса насекомого. Умирали тридцать процентов людей, заболевших пневмонией. Инфекционные заболевания уха приводили к глухоте, за ангиной мог последовать инфаркт. Когда не будет антибиотиков, захотите ли вы работать с электроинструментом? Позволите ли вы своим детям лазить по деревьям? И захочется ли вам рожать?

«Сегодня, если ты хочешь выглядеть как крутой хипстер с татуировкой, ты не подвергаешь свою жизнь большой опасности, — говорит доктор Белл. – А вот инъекции ботокса, липосакция – все это может создать угрозу для жизни. Опасно даже ездить за рулем на работу: мы полагаемся на антибиотики, считая, что они помогут нам выкарабкаться после серьезной аварии, и не думаем, что это может стать смертным приговором».

Прогнозы Белла сегодня носят лишь гипотетический характер, однако инфекция, способная противостоять даже сильным антибиотикам, уже вошла в нашу повседневную жизнь. Десятки спортсменов, как любителей, так и профессионалов, (последний пример – Лоуренс Тайнс (Lawrence Tynes) из команды «Тампа Бэй Баккэнирс») пропускают игры и целые сезоны из-за инфекций, вызванных стойким к лекарствам стафилококком MRSA (метициллин-резистентный золотистый стафилококк). Девушки, соглашающиеся на постоянную косметическую татуировку, теряют брови от инфекций. В прошлом году три члена одной семьи из Мэриленда – пожилая женщина и двое ее взрослых детей – умерли от резистентной пневмонии, полученной после обычной простуды.

Спеллберг из Калифорнийского университета Лос-Анджелеса лечил женщину от казалось бы элементарной инфекции мочевых путей. Но ее не удалось подавить ни первой серией антибиотиков, ни второй. К моменту осмотра она была в состоянии септического шока, и инфекция разрушила кости в ее позвоночнике. Спасти жизнь женщине удалось в последний момент, использовав единственный оставшийся антибиотик. Но она стала инвалидом и не может ходить. «Вот что нам грозит, — говорит Спеллберг. – Люди, живущие обычной нормальной жизнью, могут заразиться почти неизлечимой инфекцией».

В 2009 году у 54-летнего конькобежца и культуриста Тома Дьюкса (Tom Dukes) возник дивертикулез. Это довольно распространенное заболевание, при котором в стенке кишки образуются небольшие мешковидные выпячивания (дивертикулы). Он справлялся со своей болезнью, сидел на диете и следил за симптомами. Но внезапно у Дьюкса возникли страшные спазмы, и ему вызвали скорую помощь. Оказалось, что одна из дивертикул на истонченной стенке прорвалась, и в брюшную полость попали кишечные бактерии. Однако по причинам, которые никто не мог объяснить, это были не обычные кишечные палочки, а исключительно лекарственно-устойчивые. Врачи срочно сделали операцию и удалили у Дьюкса 20 сантиметров толстой кишки. Через несколько месяцев он поправился благодаря антибиотикам, которые ему вводили внутривенно. Но после этого он страдал от истощения и боли. «Я вел нормальный, здоровый образ жизни, — говорит Дьюкс. – Мне и в голову не приходило, что со мной может произойти такое».

У него нет доказательств, но Дьюкс считает, что бактерии в его кишечнике стали лекарственно-устойчивыми из-за того, что он ел мясо животных, которых выращивали с применением антибиотиков. Это вполне возможно, потому что основную часть мяса в США получают именно таким путем. В зависимости от размера и возраста крупный рогатый скот, свиньи и куры в США (а в некоторых странах также рыба и креветки) регулярно получают различные дозы антибиотиков, которые ускоряют рост, увеличивают вес и защищают от болезней.

Из общего объема антибиотиков, ежегодно реализуемых в США, 80% (по весу) используется в сельском хозяйстве главным образом для откорма животных на убой и их защиты от болезней в тех условиях, где их выращивают.

Сегодня появляется все больше научных работ, в которых применение антибиотиков в животноводстве связывается с появлением резистентных бактерий. Эти бактерии живут и размножаются в кишечнике у животных, в навозе, который фермеры используют на полях или хранят у себя на земле, а также в организме у человека во время болезни. Устойчивые к лекарствам бактерии попадают от животного к человеку через грунтовые воды и пыль, с мухами, а также через мясо забитых животных.

Управление по контролю за продуктами и лекарствами США в рамках обширного проекта по обследованию животных, мяса и людских болезней с участием Центров контроля и профилактики заболеваний и Министерства сельского хозяйства ежегодно проводит анализ мяса, поступающего в розничную продажу. Резистентные организмы оно находит там каждый год. В своем отчете за 2011 год, который был опубликован в феврале прошлого года, Управление по контролю за продуктами и лекарствами сообщило, что в 65% куриных грудок и в 44% говяжьего фарша имеются бактерии, устойчивые к тетрациклину, а в 11% свиных отбивных содержатся бактерии, невосприимчивые к пяти видам лекарств. Мясо доставляет эти бактерии к вам на кухню, если вы обрабатываете его не очень тщательно, а также к вам в организм, если вы его недостаточно проварите или прожарите. И в результате появляется лекарственно-резистентная инфекция.

Ученые и активисты на протяжении десятилетий пытаются заставить Управление по контролю за продуктами и лекарствами остановить фермеров, в чрезмерных количествах применяющих антибиотики. Но в основном эти действия не приносят результата. В 1970-х годах управление пыталось контролировать применение антибиотиков в сельском хозяйстве, запретив использовать пенициллин и тетрациклин в качестве стимуляторов роста. Но далеко в этом деле оно не пошло. Сельское хозяйство и ветеринарно-фармацевтическая отрасль воспротивились этим усилиям, заявляя, что применение антибиотиков в сельскохозяйственном производстве не оказывает заметного воздействия на здоровье человека.

Однако мало кто задает вопросы о том, чем появление резистентных бактерий может обернуться для животных на фермах. А эпоха без антибиотиков создает опасность не только для медицины, но и в равной степени для сельского хозяйства. В животноводстве антибиотики используются не только как стимуляторы роста, но и для лечения отдельных животных, и в качестве профилактического средства для защиты целого стада. Если антибиотики утратят свою силу, от этого пострадают животные. Их невозможно будет лечить от болезней, а если не изменить условия на фермах, где животных выращивают в скученных условиях, то болезни будут распространяться.

Но если с утратой антибиотиков изменятся условия разведения скота, то пострадают и фермеры. Применение других методов для защиты животных от болезней, таких как увеличение размеров скотных дворов, расширение загонов, продление сроков вскармливания материнским молоком обойдется дорого, а размеры прибыли в сельском хозяйстве и без того невелики. В 2002 году экономисты из Национального Совета производителей свинины посчитали, что в случае исключения антибиотиков из рациона домашних свиней расходы фермеров вырастут на четыре с половиной доллара в расчете на голову, и эти затраты перейдут на потребителя.

Ветеринарный эпидемиолог Х. Морган Скотт (H. Morgan Scott) из Канзасского университета раскрыл мне глаза на то, как используются антибиотики для контроля над респираторной инфекцией крупного рогатого скота, являющейся одним из основных заболеваний в животноводстве. «Если владелец скотоводческого хозяйства решает, что телят надо отлучить от матери сразу осенью, чтобы продать их, то это очень рискованный процесс для теленка, и в таких случаях продолжают применять антибиотики, — сказал он. – Если бы этих антибиотиков не было, за телят платили бы более низкую цену, либо фермер оставлял бы их на зиму, тратя дополнительный средства на прокорм. То есть без антибиотиков фермер столкнется либо со снижением прибыли, либо с увеличением затрат».

Разведение крупного рогатого скота — это не единственная область производства пищевых продуктов, полагающаяся на антибиотики и могущая оказаться в опасности, если они не будут больше действовать. Эти лекарства регулярно используют в рыбных хозяйствах и на фермах по разведению креветок, особенно в Азии, чтобы защитить их от бактерий, которые размножаются в водоемах, где выращивают морепродукты. В результате аквакультуре приходится бороться с болезнями рыбы, возникающими от антибиотикорезистентных бактерий, а также заниматься поисками альтернатив. В США антибиотики применяются для защиты фруктовых растений от болезней, но такая защита тоже дает сбои. В 2000 году устойчивая к стрептомицину болезнь под названием бактериальный ожог плодовых деревьев почти полностью уничтожила яблоневые и грушевые сады в Мичигане. А в прошлом году она впервые появилась в садах штата Нью-Йорк, где выращивается наибольшее количество яблок (после Мичигана). «Наши растениеводы никогда с этим не сталкивались и оказались к этому не готовы, — говорит профессор фитопатологии из Корнельского университета Херб Олдуинкл (Herb Aldwinckle). – Насколько мы понимаем, остался всего один действующий антибиотик».

В таких странах, как Дания, Норвегия и Голландия, государственное регулирование в области применения медицинских и сельскохозяйственных антибиотиков помогает сдержать эволюцию бактерий и возникновение на их основе неизлечимых болезней. Но Соединенные Штаты никогда не проявляли ни желания, ни готовности к законодательному введению таких мер контроля. А рыночная альтернатива, состоящая в просьбах к врачам и пациентам сдержаннее применять антибиотики, использовалась десятилетиями, но не принесла большого успеха. Что касается давних усилий по сокращению применения антибиотиков на фермах, то Управление по контролю за продуктами и лекарствами скоро издаст новые правила для сельского хозяйства. Но издаст оно их в виде «отраслевой директивы» для добровольного исполнения, но не как нормативный акт, имеющий силу закона.

Предотвратить на какое-то время апокалипсис помогут новые антибиотики. Но сначала фармацевтические компании надо будет заманить обратно на тот рынок, который они считают нерентабельным. Потребность в новых составах может вынудить федеральное правительство ввести дополнительные стимулы для разработки препаратов, такие как продление патентов или изменения в требованиях к клиническим испытаниям. Но даже если фармацевтические исследования в этой сфере удастся возродить, время от замысла до аптечной полки составит как минимум 10 лет. В ближайшее время не будет лекарств, способных решить эту проблему, а учитывая то, насколько неумолимо идет процесс эволюции бактерий, не будет и таких препаратов, которые смогут решить ее навсегда. Между тем медицина возвращается к старым способам борьбы с инфекциями, занимаясь активным обеззараживанием и уборкой в больницах, а также испытывает новые идеи, такие как автоматическая проверка рецептов через компьютеризованную систему медицинской документации, и разрабатывает экспресс-анализы, чтобы врачи не выписывали лекарства, когда они не нужны. Угроза кончины антибиотиков может даже заставить нас пересмотреть концепцию бактериофагов – этот изготавливаемый в индивидуальном порядке коктейль из вирусов, который активно применяла советская медицина в годы холодной войны. Пока Управление по контролю за продуктами и лекарствами США разрешает использовать их на американском рынке только в качестве препаратов, обеспечивающих безопасность продуктов питания, но не для лечения от инфекционных болезней.

Но чтобы осуществить все это, надо очень серьезно отнестись к возможности наступления эпохи без антибиотиков. Однако те, кто следят за тенденциями в этой области, говорят, что такое пока маловероятно. «Никто не может представить себя лежащим в реанимации с искусственной вентиляцией легких, — говорит Райс из Брауновского университета. – А если такое случится, они постараются побыстрее забыть об этом».

Когда я думаю о том, как предотвратить такое печальное будущее, я перечитываю некролог моего двоюродного дедушки и обдумываю старомодный газетный стиль, в котором таится мощный заряд горя маленького городка.

Мир состоит из «простых» людей, и наверное по этой причине о них никто не пишет редакционные статьи. Но в среде этих простых людей, не являющихся «великими» в таких специализированных областях как политика, религия, общественная жизнь, экономика и прочее, есть порой те, кто поднимается над остальными благодаря своим неосязаемым качествам, которые мы не в силах увидеть и ощутить.

Таким человеком был Джо Маккенна, скончавшийся в пятницу в расцвете сил. Джо не был из разряда «великих». Но, наверное, найдется мало таких, как этот рыжеволосый молодой человек, людей, которых их соседи будут оплакивать с большей скорбью и искренностью.

Я провожу курсором по поблекшим газетным строчкам. Обтрепанные края говорят о том, что кто-то долгие годы носил эту вырезку с собой. Я представляю себе, как жена моего двоюродного дедушки нежно разворачивает эту заметку из газеты, будто гладит своего мечущегося в лихорадке мужа по голове, как она перечитывает эти заученные наизусть добрые строки, а затем аккуратно складывает ее. Я помню немногочисленные рассказы отца о том, как смерть Джо потрясла его семью, как она наполнила горечью сердце моего деда, как от этого замкнулась в себе от горя их мать.

Я представляю себе, что он мог подумать – тридцатилетний, недавно создавший семью, обожаемый братом и сестрой, получивший хорошую работу,– если бы знал, что спустя несколько лет его жизнь можно будет спасти за считанные часы. Думаю, он пришел бы в восхищение от антибиотиков, мечтал бы о них, а наше пренебрежение к ним посчитал бы огромной глупостью. И я тоже так считаю.

Данная статья была написана Мэрин Маккенна (Maryn McKenna) в сотрудничестве с независимой, некоммерческой организацией Food & Environment Reporting Network, которая занимается журналистскими расследованиями в сфере питания, сельского хозяйства и состояния окружающей среды. Впервые она была опубликована в онлайн-издании Medium.