Константин Богданов, обозреватель РИА Новости.
Романтик с миллионными тиражами
"Я пишу только ради развлечения, и буду писать до тех пор, пока это развлекает меня", – сказал Клэнси на заре своей писательской карьеры. Наивно смотрится на фоне его тиражей и успеха в последующие годы. Но Клэнси с литературной точки зрения был романтиком, точнее, техноромантиком.
Писал он удивительно киногенично – не случайно уже при жизни получил столько экранизаций, включая широко известные "Игры патриотов" и "Прямую и явную угрозу". В его книгах – военно-политические детективные сюжеты, шпионские интриги, глобальный терроризм. Завораживающая по масштабам и фантазии эпопея "Красного шторма" – лучшего с художественной точки зрения литературного описания возможной войны НАТО и ОВД в Европе.
И писал умно. "Войны начинают напуганные люди. Они боятся войны, но куда больше – того, что случится, если они не начнут воевать", – эту цитату можно вешать прямо над входом в зал заседаний Совбеза ООН.
О, его крыли на орехи – и в Америке, и у нас. За ляпы в описании боевых действий и технические ошибки, за "развесистую клюкву", за культурные и политические натяжки в конструировании фабулы, за неизменные "рояли в кустах". Потом переводили дух и заключали: но на фоне того, что пишут все остальные, в общем-то, мужик молодец. И этим, в сущности, можно начать и закончить любые рассуждения о роли и месте Тома Клэнси в современной беллетристике.
Лучший друг советского народа
Остановиться хотелось бы только вот на чем. Том Клэнси отечественному читателю интересен еще и тем, что, по сути, он – чуть ли не единственный из числа заметных американских литераторов, сценаристов или режиссеров последних лет сорока, у которого в произведениях русские были похожи на нормальных людей. А не на дежурную карикатуру про красных komissar, которые прямо из Siberian GULAG вторгаются в Европу верхом на medved, паля на скаку из balalaika и хлебая vodka из matryoshka.
С 1991 года этот миф изменился на идею о бессмысленной и беспощадной "русской мафии" – и это, стоит признать, куда ближе к реальности, чем мифы "холодной войны". Клэнси, к слову, аккуратно отдал должное и этом конструкту в своих книгах, написанных в последние 20 лет.
Однако классические русские у Тома Клэнси – это немного стукнутые, но неизменно умные (даже изощренные), смелые, решительные (порой до полного фатализма) люди, дико уставшие от тяжелой жизни в неустроенности и почти раздавленные ответственностью за происходящее. Если это враги, то это достойные оппоненты. Если это друзья, то на них можно положиться. Если у них чего-то не получается, то только в последний момент, а так бы получилось.
У русских не все работает, но русская военная машина заслуживает уважения. Кстати, Том Клэнси сделал для пропаганды мощи и блеска советской армии едва ли не больше, чем весь отечественный пропагандистский аппарат вместе взятый. И уж во всяком случае исполнил это интереснее и талантливее.
Они были идеализированы и далеки от реальности – меньше, правда, чем ушаночные русские чекисты и политработники, – но с образами русских в исполнении Клэнси их роднит очень и очень многое. Да, собственно, и американские герои его произведений слеплены ровно из того же теста, с поправкой на детали и лучшее знание автором быта, привычек и менталитета. Вот и получалось почти по Киплингу: "сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает".
"На что теперь за океаном опереться нам"
Поэтому ранний уход Клэнси (а 66 лет для американского миллионера – это рано, как ни крути) выглядит особенно неприятно. В сущности, в творческой элите с той стороны Атлантики не осталось никого, кто по крайней мере стремился бы понимать нас если не такими, какие мы есть, то такими, какими мы хотели бы себя видеть.
Или, все-таки, понимающих нас там, наоборот, слишком много?.. Ведь если посмотреть на то, что мы сейчас пишем и снимаем о себе сами, можно и впрямь поверить в ушаночный китч из озверевших сталинских особистов и набыченных постперестроечных бандюков, слабо отличимых от ловящих их угрюмых оперов.
Но особенно печально, что уже с этой стороны Атлантики не оказалось никого, кто смог бы даже приблизиться к лучшим образцам творчества Клэнси. Огромные военно-технические и военно-политические машины, которыми предстают Америка и Союз в книгах Клэнси, и близко не получили своего аналога в произведениях русскоязычных прозаиков.
Куда хуже, впрочем, даже не это, а то, что в России желающих понимать и сочувствовать бывшим оппонентам по "холодной войне" (не обижаться на них, не ненавидеть, не завидовать и не раболепствовать перед ними) сыскать еще сложнее, чем в Штатах. А без этого, видимо, написать психологически достоверную картину противостояния пусть идеализированных, но достойных людей, стоящих по разные стороны океана, будет попросту невозможно.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
