C.-ПЕТЕРБУРГ, 25 сен — РИА Новости, Илья Григорьев. Первый показ экспериментальной балетной постановки китайского хореографа Шена Вея, созданной на знаменитую кантанту "Кармина Бурана" немецкого композитора Карла Орфа, прошел в среду на сцене Мариинского театра в Петербурге. Корреспондент РИА Новости побывал на генеральном прогоне спектакля, где увидел окровавленного человека и эффектные декорации и попытался уловить авторский философский подтекст хореографа.
Вишенка на хореографическом торте
Впервые "Кармина Бурана" Шена Вея была поставлена в середине лета на сцене легендарного неаполитанского театра Сан-Карло. Испокон веков этот храм Мельпомены специализируются на классическом искусстве и в первую очередь, на опере. Однако по словам директора балета итальянского театра Алессандры Пандзаволты, в последнее десятилетие его руководство стремится найти новый язык в хореографии: отобрать все лучшее, что есть в классике, и перенести в современный танец. Для этого некоторое время театр Сан-Карло сотрудничал с хореографом Начо Дуато, известным в Петербурге целой серией постановок в Михайловском театре.
Но работу с китайским хореографом итальянцы называют "вишенкой на торте" в экспериментах с современностью. "Это подтверждает и реакция местной публики, которая восприняла балет на музыку Орфа с большим восторгом", — говорит Пандзаволта. Итальянцы уверены, что постановку должны увидеть все пять континентов и два вечера в Петербурге – лишь начало большого пути.
Как в фильмах Тарковского
Хореограф Шен Вей покинул Китай двадцать лет назад, переехав в Нью-Йорк. Несмотря на это, родина его не забыла и не отвергла: в 2008 году он стал главным постановщиком открытия Олимпийских игр в Пекине.
Сейчас у него своя балетная труппа Shen Wei Dance Arts, которая участвует в петербургской постановке наравне с итальянскими танцорами. Музыкальную же составляющую обеспечивает симфонический оркестр Мариинского театра, а солирующие партии исполняют тенор Станислав Леонтьев, баритон Владимир Мороз и певица сопрано Жанна Домбровская.
"Мой приезд в Россию не случаен. Здесь огромное количество артистов, которые вдохновляли меня с детства. Когда я объяснял певцам Мариинского театра, задействованным в постановке, чего хочу от них добиться, я попросил их играть так, как играют в фильмах моего самого любимого кинорежиссера – Андрея Тарковского. Играть в поэтичном стиле, но вести себя как обычные люди. Не делать все слишком быстро", — говорит китайский хореограф.
Его постановку "Кармина Бурана", за которую хореографы берутся крайне редко, сложно отнести к какому-то конкретному жанру искусства. Она наполнена абстрактными образами, на которые автора вдохновили стихи средневековых поэтов, из манускрипта, найденного в 1803 году в бенедиктинском монастыре Бойерн, что находится в Баварии. Композитор использовал эти тексты в либретто. Они охватывают широкий круг тем – от быстротечности жизни до пьянства и обжорства.
В спектакле есть моменты современного балета и классической оперы. Первая стихия изредка придает действу некоторую подвижность, но назвать эти па и подобие фуэте чрезмерно эмоциональными очень сложно. Добрую часть танцевальных номеров балетная труппа неаполитанского театра и труппа Вея проводят в положении лежа, медленно переползая от одной части сцены к другой и плавно переплетаясь друг с другом.
"Я серьезно изучил каждый текст каждой песни и историческую основу произведения Орфа. Я использовал его образы, но поверх наложил свой собственный слой, свой смысл, который невозможно передать, если следовать тексту буквально. Этот второй слой рожден его образами, но автором этого смысла являюсь я сам", — сказал Вей.
Авторский философский подтекст
Оформление сцены в течение спектакля будто бы нарочно выравнивает эмоциональные накалы и спады в музыке. В начале балета, когда звучит самая знаменитая часть "Кармина Бурана" — O Fortuna, — сцену украшает лишь однотонная растяжка, на которой начертано несколько линий, напоминающих китайскую фарфоровую роспись. К середине спектакля, когда музыка все чаще начинает звучать пианиссимо, треть сценического пространства закрывает полотно с изображением десятков сперматозоидов, а по обе ее стороны появляются зеркальные стены. В конце части с этими декорациями на сцене появляется окровавленный человек.
"В спектакле есть фрагмент, где речь идет о любви, весне, девушке. И текст звучит достаточно конкретный. Но если посмотреть на него с другой стороны, то это философское осмысление жизни. Я попросил певицу, которая исполняет эту часть произведения Орфа, вести себя не как девушка, а как умудренная жизнью пожилая дама. Таким образом, я передал философский подтекст, который вижу в представленных текстами образах", — сказал хореограф.
Чуть выше уровня оркестровой ямы во время спектакля периодически появляется большой хор, одетый в черные наряды так, что видно только лица поющих. Солисты же в течение всего действа несколько раз меняют облик, выходя то в комбинезонах, напоминающих одежду медработников, то в широких халатах и деревянных башмаках, то в футуристических костюмах, скроенных из белого поролона.
Взгляд на картину издалека
По словам хореографа, он одновременно пытался воплотить в постановке восточную чувственность и создать поэтическое настроение, заложенное в произведении. Чувственность далась непросто, так как объединить короткие танцевальные моменты по три-четыре минуты, не прерывая эмоциональный поток зрителя, для балета задача не банальная. "Это не балет Чайковского, где номера длятся по 30-40 минут без перебоев настроения", — отмечает Вей.
Сложным оказалось и то, что музыка Орфа часто используется в рекламах. И нужно было постараться не вызвать у зрителя ранее загруженных в него ассоциаций. Для этого, по словам Вея, он попытался взглянуть на сочинение, как на огромную картину, – издалека, и таким образом вернуть ей и поэтическим текстам, "которые в ней пробиваются", чистоту и простоту, которая, как он считает, заложена немецким композитором.
"Для этого в Мариинском театре есть очень современное световое оборудование и большие технические возможности. Первое, что я сделал, когда приехал в Петербург, — посмотрел сцену. У меня было ощущение, которое испытывает художник, который наконец-то добрался до своего холста", — поделился Вей.
