ХЕЛЬСИНКИ, 22 апр - РИА Новости, Григорий Набережнов. Россия и Финляндия должны на днях огласить дату встречи первой совместной экспертной комиссии по детям. Но сможет ли она что-то решить? Корреспондент РИА-Новости изучил, почему возникают конфликты "русских матерей" с финскими властями, и что нужно будет иметь комиссии в виду.
Похищение в Израиль
Один из последних подобных конфликтов закончился уголовным делом и судебным приговором. 1 год и 3 месяца условно, 2 тысячи евро штрафа в пользу собственной дочери за "моральный ущерб" и 1800 евро на возмещение расходов адвоката стороны обвинения. Такой приговор озвучил 12 марта Хельсинский городской суд Людмиле Риипинен за похищение собственной дочери в Израиль.
"Похищение" происходило так: в 2008 году ее дочь Соня пошла в школу. Педагоги заметили, что девочка мало общается со сверстниками, и отправили ее на осмотр у психиатра. Тот написал заключение, на основании которого финские органы опеки решили: это вина матери, и ребенка нужно забрать.
Людмила Риипинен, у которой есть еще и израильское гражданство, собрала вещи и уехала с дочерью в Хайфу. Там они прожили три года, но и дочь, и финский отец Йуоко друг без друга скучали. И летом 2011 года мать с Соней вернулись обратно. А уже 5 августа органы опеки изъяли девочку, поместили в детский дом, а против Людмилы выдвинули обвинение в похищении.
Эти факты каждая сторона оценивает их по-разному. Мы сидели в коридоре Хельсинского суда. Конец февраля. Шло первое заседание по делу Риипинен. "Я не знала о решении комиссии. Уведомлений об этом ни я, ни отец Сони не получали. Мы уехали потому, что Соне не нравилось учиться в финской школе", - рассказывает свою точку зрения Людмила.
Получасом раньше на судебных прениях прокурор изложил точку зрения обвинения: женщина знала, что ребенка у нее отберут, и уехала из страны специально. Этим она противодействовала работе органов опеки и похитила ребенка.
Помню, как, когда, наконец, двери зала заседаний открылись, оттуда выбежала Соня. Судья только что закончил опрашивать ее по делу.
- Мама! - кинулась она на шею Людмиле.
- Соня! - женщина обняла дочку. Они перебросились быстрыми фразами:
- Как ты?
- Хорошо.
- Что они спрашивали?
- Как мне жилось в Израиле. Сказала, что хорошо.
Теперь приговор вынесен. Но смогут ли они видеться также в ближайшее время - неизвестно. До решения суда Соня шесть дней жила дома, один - в приюте. Органы опеки могут запретить им видеться, могут оставить все как прежде, а могут ужесточить условия: шесть дней в приюте, один - в семье.
Ищите русского
Позиция защиты по делу Людмилы Риипинен, как и по всем остальным подобным делам соотечественниц в Финляндии, непреклонна: "Это еще один пример "русофобии" финских властей", - уверенно заявляет мне Юрки Леивонен, адвокат женщины.
Эту версию несколько лет назад выдвинули в движении "Русские матери": финский правозащитник Йохан Бэкман и Римма Салонен. Они обычно приводят список из 35 русско-финских семей, у которых изъяли в общей сложности 49 детей. Но за весь 2011 год из семей в Финляндии изъяли почти десять тысяч детей, сообщает Лота Хямеен-Антилла, советник-консультант министерства базовых услуг Финляндии по социальным вопросам.
Пятьдесят русских, на таком фоне - конечно же, ничтожно мало для того, чтобы выдвигать такую версию происходящего. Прошу Римму Салонен перечислить главные причины изъятий.
- Это бизнес на детях. В Финляндии существует целая система частных детских приютов, которые получают финансирование от государства. Об этом писала сама министр базовых услуг Мария Гузенина, - уверенно отвечает она. Потом просит согласовать ее комментарии по почте. И вдруг дописывает вторую причину: "Демографическая политика по системе Гитлерюгенд и троцкизму".
Прошу уточнить. Приходит ответ: "То есть по принципу кибуца: дети живут не в семье, а в коммуне, воспитываются в одной тоталитарной идеологии". Другие соотечественницы, не столкнувшиеся с подобными проблемами, защищать представительниц такой точки зрения не рвутся.
"Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, ехал поезд запоздалый", - я сижу в детском русскоязычном клубе "Росинка". Сегодня на занятия пришли три мамы с годовалыми детьми. Они поют, танцуют, рисуют и играют. Два раза в неделю по часу. Сам клуб работает уже три года, сюда ходит 40 русских семей. От налогов клуб освобожден по программе поддержки нацменьшинств и поддержке детства.
"Конечно, мы следим за этими процессами. Но общего мнения у нас нет и никогда не было", - говорит организатор клуба Екатерина Катаева. По ее словам, русские оценивают эти конфликты критически, подозревают, что могут не знать всю ситуацию целиком. Но больше всего их удивляют как раз обвинения в "русофобии". "Да нет ее. Открыла бы я иначе клуб?" - говорит Екатерина.
Другой пример - Елена и ее муж Александр. Переехали из Петрозаводска, здесь поженились, купили квартиру. Им по двадцать шесть лет. Они - "офинившиеся русаки". В том плане, что переезжать обратно в Россию не собираются, а двух годовалых дочерей назвали на местный манер двойными именами.
- Ты думаешь, так просто все эти дела начались? - спрашивает меня Елена.
- И почему же?
- Мы часто здесь видим русских мамочек, которые говорят со своими детьми грубо, на повышенных тонах. Мы, русские, часто не умеем спокойно разрешать недоразумения с детьми, вести диалог, понять позицию ребенка и, может быть, даже встать на его место, - рассуждает девушка.
Анатомия закона
За всеми конфликтами русских матерей с финскими властями стоит местное законодательство о защите детей.
Два года назад детский омбудсмен Павел Астахов в интервью журналу "Собеседник" заявлял: "Был я в Финляндии и видел разные материалы на эту тему. Ребенок пришел в садик, а у него на лице синяк размером с ладонь. Что бы вы сделали на месте воспитательницы?". А в конце интервью добавил: "Не хотите, чтобы у вас отбирали детей? Живите по закону, по совести - и все у вас будет хорошо".
Жить он предлагал по принятому в 2008 году финскому закону о защите детей №417. Его особенность - во всех спорных случаях он полностью и безапелляционно предписывает вставать на сторону ребенка, его здоровья и благополучия. В законе указан приоритет "превентивной защиты" детей для их безопасного развития. Социальный работник имеет право в любой момент вмешаться в дела семьи, если видит, что ребенку что-то угрожает.
- Какие конкретные причины, по закону, есть для изъятия ребенка из семьи? - задаю я вопрос Сиско Лоунатвуори, директору службы защиты детей города Хельсинки.
- Алкоголизм у родителей, наркомания, психические нарушения, семейное насилие, не обеспечение базисного ухода для ребенка. Например, из школы сообщают, что ребенок всегда голодный, его не мыли, что у него мало одежды. Или ведет себя странно: грубит постоянно, бьет всех, - говорит она.
Сообщать о том, что с ребенком что-то не то, обязаны по закону не только учителя, но и полицейские, спасательные службы, представители церкви, няни, соседи, врачи. Дальше, по закону, у социальных работников есть выбор: либо взять семью под наблюдение, либо в срочном порядке изымать детей.
В первом случае социальные службы могут предоставить родителям специалистов (например, психологов), дать материальную помощь, предоставить муниципальное жилье, организовать отпуск, проведение свободного времени.
Если это не помогает, то тогда ребенка из семьи изымают. В законе определено, что социальные работники могут это сделать совершенно самостоятельно. Согласно §38, органы опеки могут забрать ребенка не больше чем на 30 дней. За это время они проводят "следствие" - разбираются в причинах проблем в семье. И если ситуация тяжелая, то ребенка забирают в приют или приемную семью.
При этом решение о необходимости изъятия детей до 12 лет принимают сами социальные службы. Если ребенок старше, то в деле должно учитываться его мнение и точка зрения родителей. В случае их несогласия дело передается в административный суд, который и принимает решение окончательное.
Все решают кадры
Однако если перекладывать требования финских законов на конкретные случаи, то начинаются нестыковки.
- Ну, скажите, какие были нарушения со стороны всех этих русских семей, у которых забрали детей? Кто они? Наркоманы? Алкоголики? Что они, не воспитывают? Наоборот, заботятся, - на эмоциях заочно спорит с социальными работниками Римма Салонен.
Я перелистываю все случаи конфликтов: Завгородняя, Риипинен, Салонен и другие. Нигде - ни в СМИ, ни блогах - не было ни одного достоверного подтверждения, что русские матери били, издевались над детьми, пили, употребляли наркотики. Эту информацию могли бы сообщить сами социальные работники.
Но ни они, ни их начальство из службы защиты детей Хельсинки, ни даже министр базовых услуг Финляндии Мария Гузенина-Ричардсон эти случаи не комментируют. По их словам, всем работникам органов опеки строжайше запрещено это делать в интересах самого же ребенка.
"Никто - ни начальство, ни СМИ, ни даже я, министр - не имеем права вмешиваться в эти дела. Нужно идти в суд или обращаться к детскому омбудсмену", - говорит министр. По ее словам, уполномоченный даже специально рассматривал дело Завгородней и признал действия социальных работников правильными.
Единственный путь у родителей доказать свою точку зрения - это суд. Но процессы могут длиться по полгода и году. Все это время ребенок будет жить в приюте или в приемной семье. Даже если допустить, что социальные работники могут быть правы не всегда, доказать в суде хотя бы в одном случае неправомочность их действий еще никому не удалось.
Такое состояние дел настораживает не только русских, но и самих финнов. Директор службы защиты детей Хельсинки Сиско Лоунатвуори приводит статистику: за прошлый год они получили 12 тысяч сообщений о необходимости "защиты детей". И только 10-15% поступило от самих родителей. В основном, они просили помочь с воспитанием трудных подростков, которые не слушаются мать и отца, начали уходить из семьи или же совершать мелкие правонарушения.
- То есть и сами финны вам не доверяют? - спрашиваю я у чиновницы. Она долго подбирает слова, несколько раз заново начинает фразу.
- И так, и не так. Иногда они хотят, чтобы наша служба больше сделала. С другой стороны, нас упрекают в том, что мы принимаем слишком суровые решения. Служба защиты детей - это орган, к которому люди прибегают, чтобы решить свои проблемы. Но и которого некоторые боятся.
Я снова сижу в гостях у "офинившихся русаков". Елена наливает чай, и вдруг проговаривается: когда она выйдет из декрета, то пойдет работать или учителем, или социальным работником.
- У меня педагогическое образование, и я хочу работать с детьми.
- Но социальных работников же в Финляндии не любят, - говорю я.
- Ну да, кто-то напуган этими службами. Для русских это непривычно, что государство может так активно вмешиваться в жизнь семьи. В России органы опеки появляются только в самых критичных случаях. Да и для финнов это в новинку - у них раньше был другой закон о защите детей. Но ты пойми, органы опеки - они много чего делают: и помогают с пособиями, и дают материальную помощь, и подсказывают психологов. Они помогают ребенку.
- Ну, хорошо. Вот ты - социальный работник. Перед тобой немытый, некормленый ребенок. Но мама говорит: она не виновата, она честно старается, и не хочет, чтобы ее на годы лишали ребенка. Твои действия? - спрашиваю я.
- Я его заберу. Вдруг чего. Но понимаю, что я могу ошибиться. Сегодня я могу быть хорошим социальным работником. А завтра - плохим. Человеческий фактор никто не отменял.
