Дирижер Дмитрий Юровский — младший представитель знаменитой музыкальной династии — в последние два года стал заметной фигурой на музыкальной карте столицы. С его приходом на пост худрука и главного дирижера симфонического оркестра Москвы "Русская филармония" в 2011 году коллектив стал стремительно набирать обороты, завоевывая не только новые профессиональные высоты, но и новую публику. В марте оркестр со своим главным дирижером совершил первые значительные европейские гастроли, а также представил в Доме музыки ряд нетривиальных программ. 14 апреля на этой же площадке оркестр исполнит Симфонию №5 Бетховена и Концерт для скрипки и виолончели с оркестром Брамса (солисты – Лоран Корсиа и Александр Князев). Перед заключительным концертом совместной московской серии Дмитрий Юровский, совмещающий работу в "Русской филармонии" с должностью главного дирижера Королевской Фламандской оперы в Антверпене и Генте, рассказал РИА Новости о своих взаимоотношениях с оркестром, об особенностях русских СМИ и ситуации в Большом театре. Беседовала Елена Чишковская.
- Дмитрий, завершается второй сезон вашей работы с оркестром. В течение последнего месяца вы работали очень плотно, было несколько новых программ в Москве, первые совместные зарубежные гастроли. Какие ощущения?
- Как оркестр принимали в Европе?
— Когда выступаешь в таком месте, как Софийский филармонический зал или Брукнеровский зал в австрийском Линце, где невероятные музыкальные традиции, это огромная ответственность. И могу сказать, что принимали нас потрясающе. В центральной австрийской прессе, в Neues Volksblatt, Oberösterreichische Nachrichten, были восторженные статьи. Это для меня было сюрпризом. Я вырос в немецкоговорящей стране, знаю сдержанный стиль их публикаций и просто не ожидал таких рецензий. Овации, прекрасные отзывы — это все очень приятно, тешит самолюбие, но, конечно, дело не только в этом. Во время концертов каждый человек — и в зале, и на сцене – ощущал, что происходит что-то особенное. А когда нет рутины и постоянно вырабатывается адреналин, работать легко. В Болгарии мы играли на "бис" увертюру к "Руслану и Людмиле", и у нас такой лихой темп закрутился! А на концерт пришли музыканты Софийского филармонического оркестра. Они стояли за сценой, смотрели в специальный "глазок" в двери. И после этой увертюры один музыкант отошел от двери и выдохнул: "Ух, весь глаз в канифоли". И правда, было ощущение, что от смычков дым валил. И это не только на гастролях, в Москве такое состояние тоже не редкость. Коллектив очень эмоциональный, и если его "зажечь", то остановить уже практически невозможно. Моя задача заключается в том, чтобы все точно рассчитать. А то эта "лошадь" и в обрыв может унести. И это то, чего в западных оркестрах ни в одной стране мира не найдешь. Я могу это утверждать, имея опыт сотрудничества с очень многими коллективами. Много оркестров с высоким техническим уровнем, к которому нам нужно стремиться, но в плане эмоциональной отдачи тут уникальная ситуация. У нас оркестр – как большая семья. Люди друга за друга радуются, огорчаются, празднуют чужие победы, сочувствуют чужим неудачам – это то, что хотелось бы сохранить как можно дольше. Потому что именно это делает работу для всех праздником, а не исполнением нудных обязанностей.
- В отличие от вашего брата Владимира, который в Госоркестре должен возродить не только профессиональные традиции, но и веру людей в себя, вам достался практически идеальный коллектив…
— Мне повезло. Я не могу давать оценку своему предшественнику, но, придя сюда, я не увидел, что люди сломлены. Просто у них не было творческого лидера, которому бы они верили, но была творческая жажда. А когда есть жажда, ее легко утолить. У Владимира задача совсем другая — очень почетная, но и очень трудная. Что касается меня, то я действительно рад, что у меня есть "Русская филармония", и я не стал бы ее менять ни на какой другой оркестр.
Владимир Юровский: искусство может быть беспартийным, но не бессовестным >>
- Вы человек, воспитанный в традициях западной культуры, а работаете в России. Насколько вам комфортно в Москве, тяжело ли привыкать к нашим реалиям?
— Привыкать непросто. Я ведь уехал в 9-летнем возрасте. В отличие от многих сверстников, мне удалось сохранить язык, спасибо семье. Но приехав сюда после 19-летнего перерыва, я многого не понимал. Мои родители говорят на языке совсем других времен, и у меня он тоже законсервировался, поэтому многие новые выражения были мне неизвестны. Но когда есть корни, адаптируешься быстро. Я не знаю, сколько времени пройдет, пока я стану своим, но и чужим здесь я себя уже не ощущаю.
- А как воспринимаете многочисленные скандалы, которые сейчас происходят во многих российских театрах и оркестрах, и то, как освещают эти события СМИ? Например, события в Большом театре?
— С Большим театром дошло до того, что даже желтая немецкая пресса стала печатать о нем репортажи. А это газеты, которые никогда не пишут ни о каких культурных событиях. Мне это очень нравится. С одной стороны, то, что происходит в Большом театре, печально. А с другой, когда это обсуждается людьми в овощном магазине – это же замечательно! На Западе как раз этого и не хватает. Лучше пусть обсуждают "желтизну", чем вообще ничего не обсуждают. Поскольку я вырос там, то отлично знаю, как приходится бороться не на жизнь, а на смерть за каждое культурное мероприятие, чтобы это хоть кого-нибудь заинтересовало. А здесь равнодушных людей нет.
- Вы были с оперой Большого театра на гастролях — дирижировали "Евгением Онегиным" в Испании. Планируете ли дальнейшее сотрудничество?
— Я очень чту Большой театр. Для меня это особое место, потому что я вырос на его лучших традициях. Но если говорить о работе, то есть достаточное количество эпизодов, которые заставляют меня относиться к перспективе сотрудничества прохладно. Я никогда не скажу "нет", но и биться за право работать в Большом не буду. Понимаете, если говорить о старшем поколении артистов, то я практически всех знаю с детства. Но когда я вхожу в театр, ощущения, что можно вдохнуть полной грудью, нет. Очень уж там много подводных течений. И не то, что левая рука не знает, что делает правая, по-моему, там голова не знает, сколько у нее вообще рук. Сейчас открылась еще одна сцена, а работать на две площадки очень трудно. Я это знаю, потому что Фламандская опера работает на два города. Когда театр репертуарный, то координировать работу невероятно сложно. Большой пока что в процессе поиска. Я желаю им успеха, но рад, что не должен участвовать в интригах и склоках.
- Одно дело чужие скандалы, и совсем другое, когда это случается с тобой. Недавний случай, когда пианист Андрей Гаврилов сбежал через пожарный выход прямо перед концертом, оставив вас объясняться с публикой, удалось пережить без значительных потерь?
— Меня эта ситуация, конечно, не порадовала. Была затронута официальная сторона бизнеса, ведь пианист нарушил определенные контрактные условия, поэтому этот вопрос решается в суде. А что касается эмоций, я в жизни стараюсь никого не судить. Одно могу сказать: если бы такое произошло с музыкантом среднестатистического уровня, к которому я не испытываю никаких чувств, меня бы это не так задело. Но когда это происходит с легендой, музыкантом в прошлом с большой буквы, это очень больно. Тяжело наблюдать за тем, какая происходит деградация и с профессиональной и с человеческой стороны. Я помню, в некоторых статьях было написано, что дирижер не мог скрыть свою радость, когда объявлял, что концерт будет играть другой пианист. Откуда это взялось? Никакой радости я не испытывал. Меня убивала эта ситуация, когда я знал, что сейчас надо идти на сцену и выносить все это на публику. Я понимал, что играть с Сашей Гиндиным, не порепетировав ни минуты, не успев сговориться, — это то, что ведет к потере здоровья. Но есть во всем этом и положительная сторона. Музыканты были на пределе, адреналин бил фонтаном, и, вероятно, поэтому результат был таким, какого нам, возможно, не удастся уже повторить даже и после десяти репетиций. Так бывает, когда встречаются музыканты определенного уровня. Но это, конечно, не должно стать правилом, поэтому перед концертом в РИА Новости мы с Гиндиным порепетировали.
- Вы в первый раз играли в зале РИА Новости. Какие впечатления?
— Поначалу надо было к нему привыкнуть. Зал вытянут, поэтому оркестр сидит немного не так, как обычно. И еще в зале все очень хорошо слышно. Я надеюсь, что это был не последний раз, потому что, играя в таком месте, есть стимул совершенствовать техническое мастерство. Единственное, что несколько сбивало, – это большие боковые экраны. Они очень качественные, но транслируют изображение в реальном времени с небольшой задержкой. А поскольку музыканты сидели на одной линии и не всем было удобно смотреть на меня, то некоторые оркестранты смотрели на экраны. Это было опасно для общего целого. Но в остальном мне очень понравилось. Учитывая интерес к классической музыке в России, ваш зал может быть очень интересной и новой площадкой, где возможно общение с публикой. Такая практика есть в Бельгии. После концерта люди имеют возможность пообщаться с музыкантами, задать им какие-то вопросы. Сегодня ведь коммуникация в искусстве, когда любое сказанное слово или сыгранная нота в одну секунду могут облететь весь мир, играет очень важную роль. Поэтому привлекать новую публику личным общением, когда есть ощущение диалога, очень важно и интересно. И мне кажется, что зал РИА Новости к этому располагает. К тому же, всегда прекрасно, когда появляется возможность осваивать новые площадки. Со следующего сезона мы будем играть в разных залах, у нас добавятся Зал Чайковского и Большой зал консерватории, в которые ходит своя собственная публика. И это очень здорово, что мы можем делать программы, рассчитанные на разную аудиторию.
- Вы не раз говорили, что любите работать с певцами, здесь же, в основном, занимаетесь симфоническим репертуаром. Нет желания его разнообразить?
— Это не столько любовь к певцам, сколько любовь к театру. Такого желания нет, потому что к симфонической партитуре я подхожу как к театральному произведению и всегда стараюсь найти какой-то сюжет. Если это программное сочинение, то ничего и придумывать не надо, все написано. А в Пятой симфонии Бетховена, которую мы будем играть в воскресенье, такой сюжет нужно придумать самому. И это очень увлекает, потому что сюжет этот — в зависимости от оркестра, от обстоятельств — всегда разный. Недавно Пятую симфонию в Москве играл оркестр Баварского радио с Марисом Янсонсом. Конечно же, мы сыграем по-другому, у русских другое понимание этой музыки. Но главное, чтобы это было на высоком техническом уровне и с учетом стиля, определенных традиций.
- Работая с "Русской филармонией", вы прежде всего решаете творческие задачи коллектива или свои собственные?
— Мы вместе развиваемся. Немного жаль, что я не могу проводить здесь столько времени, сколько хотелось бы. И в следующие два-три сезона ситуация вряд ли изменится – уже подписаны контракты с западными оркестрами и театрами.
- К тому же вы остаетесь главным дирижером Фламандской оперы в Антверпене и Генте…
— Да. Там я имею возможность работать на достаточно высоком уровне и делать те названия, которые хочу. Другой вопрос, что не всегда удается работать с оптимальным составом певцов, но с этим ничего не поделаешь. В театре есть интендант, он подписывает контракты, поэтому время от времени приходится идти на какой-то компромисс. Мне нравится, что тот оперный репертуар, который мне необходим и интересен, я имею возможность ставить. Но уже сейчас могу сказать, что в театре я проведу еще пару лет, а потом нужно будет смотреть – что же дальше. А вот что касается "Русской филармонии", то это как раз тот случай, когда я могу себе представить и 10 и 20 лет совместной работы. В этом разница. Тут совершенно другая перспектива, другие горизонты. И гораздо больше возможностей.
