Вопрос из зала: Недавно Ежик появился на плакатах хосписа “Вера”. Как вы дальше видите миссию Ежика и вашу миссию лично в этом проекте?
Юрий Норштейн: Это был первый и единственный случай, когда с Франческой и со мной заключили договор. Поскольку хоспис “Вера” я знаю не понаслышке и был очень хорошо знаком с Верой Миллионщиковой, для меня это имеет огромное значение. Ко мне не раз обращались с просьбой сделать рисунок, и потом продавали его на каком-то благотворительном аукционе, где были люди, которые понимали, куда пришли, и ни о каком откате речи быть не могло. Я считаю, что эти деньги помогут не только хоспису “Вера”, а будут распределяться и в другие хосписы. Идея замечательная. Правда, когда мы заключали договор, я сказал, что есть одно условие: Ежика не вырезать из пространства живописи, потому что пространство и Ежик составляют одно целое. Это очень важно.
Вопрос из зала:Вы богатый дедушка, у вас много внуков. Какие качества в их воспитании вам важны? Как вы на них сегодня влияете?
Юрий Норштейн: Я воспитываю внуков на том, чтобы они не чурались никакой работы, чтобы каждая работа, любая работа была им в радость. Любая работа воспитывает личность, неважно, творческая она напрямую или ты метешь улицу. У меня был друг, фрезеровщик, вы бы слышали, как он говорил о металле! Помимо этого он прекрасно знал Ключевского, разбирался не хуже киноведов в кинематографе. Акушерки говорят: при рождении мы точно знаем, зачат ребенок в любви или случайно. У этого человека деталь, которая выходила из-под его рук, отличалась от детали, так же промеренной циркулем и с теми же параметрами. Она все равно отличалась, потому что металл тоже имеет душу.
Мне хотелось бы, чтобы мои дети прежде всего умели работать руками. Смотришь сейчас на ребят и думаешь: молоток бы в руки взял, что ли? Может, им кажется, что если будешь заниматься работой, которая связана с физическим трудом, это как-то унизительно? Понятие “срубить бабло” сейчас в приоритете, как будто ничего другого нет. Правда, годам к сорока пяти такой человек взглянет на свое лицо, вдруг прочтет несколько хороших строк и поймет: а жизни-то и не было. Для меня было счастьем, когда я приехал к внукам – одному двенадцать, другому одиннадцать – у них маленькая кузня, мой сын им сделал. Из пылесоса они соорудили поддув, и подарили моей жене Франческе подсвечник, который они отковали. Для меня это было важно.
Для меня было важно, когда мой сын Боря должен был ехать на день рождения своего племянника, катькиного сына, а старшие ребята ему говорят: “Папа, мы с тобой хотим”. Он говорит: “Хотите – сделайте ему сами подарок, я вам ничего покупать не буду”. Они знаете что сделали? Шахматы ему выточили. Вот и все воспитание: сделай вещь, и тогда у тебя не появится желания ограбить другого или позавидовать тому, что есть у другого. Ты сам попробуй сделать вещь, и тогда ты будешь относиться к этому, как к ценности.
Хочу еще про Акакия Акакиевича сказать. Нельзя выучивать, попадать в состояние выученности. Нужно, чтобы в тебе все время присутствовало чувство неопределенности. Если его нет, ты должен сделать так, чтобы оно в тебе появилось, сыграть его, создать свой театр. Чтобы Акакий Акакиевич был многослоен и многогранен, смотрите, какой мы собирали материал. Это фотографии лиц из концлагеря. А вот портрет Александра Сергеевича, последний прижизненный портрет, он был сделан месяца за два до дуэли, а закончен уже после нее.
Вопрос из зала: Вы говорили про совет старейшин на студии. Находите ли вы в себе силы бороться с той эстетикой, которая сейчас пропагандируется в новых фильмах? В “Спокойной ночи, малыши” показывают мультфильм “Лунтик и компания”. Для меня этот мультик – конец эпохи хороших и добрых мультфильмов. Что с этим делать?
Юрий Норштейн: С этим ничего нельзя сделать, потому что за всем этим стоят деньги. Сегодня все превратили в бабло, назвали все таким именем, над всем этим возвышается слово “коммерция”, и с этим ничего нельзя сделать. У меня такое ощущение, что мы еще не дошли до дна. Вот когда дойдем до такого дна, что все поймут, что мы сошли с ума, тогда, может быть, будет возрождение. Здесь никакого нет лечения. Я от этого в ужасе. У меня временами поселяется такой страх за своих близких и за всех живущих, такой страх! Себе-то я могу сказать: “Старик, ну твое дело – дойти до финала и остаться приличным человеком”. Но весь пафос жизни в ее неизбывности. Я смотрю на своего внука Маркушу, он такой же рыжий, как я, и думаю: “Неужели я был такой?” Я с ужасом думаю, как же его воспитывать? Он же попадет в обстоятельства, где люди просто жрут друг друга, и все то, что, по их мнению, называется богатством – на самом деле призраки. Вы знаете, как Маркс определял богатство? Богатство определяется наличием свободного времени. Очень просто и ясно.
