Анна Банасюкевич
Спектакль о тех, кого принято называть модным словом "хипстеры", выпустили в модном театре "Практика". Все приблизительно знают, как одевается и где тусуется "продвинутая" молодежь, - в "Кедах" Руслана Маликова попробовали разобраться, о чем они думают, что чувствуют, чего боятся и как относятся к жизни.
Спектакль Маликова начинается еще при входе в театр - здесь зрителям, как посетителям клуба, надевают на запястье бумажный браслет, на ступеньках стоит фотограф, а в фойе играет музыка и по-дискотечному мигает свет. Сам спектакль тоже выстроен в стилистике клубной вечеринки - все строится на свете, звуке и пластики. Предметного мира в спектакле нет, ревностное отношение героев к внешним атрибутам подчеркнуто только одеждой - модными пиджаками и толстовками.
Главный герой, двадцатишестилетний Гриша (Данила Шевченко), появляется из света и звука, его рука медитативно движется по воздуху - будто ди-джей крутит диски. Его мать - энергичная, суетливая и несколько заполошная - существует совсем в другом пластическом рисунке: ее руки плавают в пустоте пространства мелкими резкими волнами; кажется, что она все время переставляет предметы, вытирает стол, что-то нарезает и смешивает. Друг и бывший коллега по офису только уволившегося Гриши Миша сидит на стуле, смотрит в пустоту, а пальцы то быстро танцуют, то собираются в расслабленную ладонь: Миша стучит по несуществующей клавиатуре.
Маленькая сцена "Практики", освобожденная от предметов, теряет свои очертания, манит своей бесконечностью, как кажется в неверном свете. На незаметном в этом неярком, нечетком пространстве экране - панорама городской жизни. Наверное, что-то подобное может видеть Гриша из окна офиса на каком-нибудь двадцать первом этаже бетонно-зеркальной высотки. Главное, что в этой живой панораме - сумасшедший пульсирующий ритм города, кислотный отсвет городской тусовочной жизни.
Сцена из спектакля "Кеды"
Гришина жизнь строится на неочевидных конфликтах: он препирается с матерью и с отчимом, но и та, и другой - вполне себе нормальные родители. Отчим привозит из-за границы взрослому пасынку iPhone последней модели, модную кепку - правда, не ту, о которой мечтает строгий блюститель стиля Гриша. Войны нет, но, как скажет сам герой, - он боится стать таким же, как они. И одновременно боится не стать. Любовь есть, семья есть, просто какое-то разобщение, ленивый взаимный не-интерес. Из таких же "неочевидностей" строятся конфликты Гриши с начальником, с самой офисной работой, с любимой девушкой - в конечном итоге, со всем, что, вроде как, должно составлять жизнь активного взрослого человека. У Гриши нет амбиций, нет каких-то целей, ему нравится играть музыку, тусить с друзьями, зависать в клубах, бухать и курить травку. Но это, казалось бы, прожигание жизни одновременно и позиция невмешательства, своеобразный способ сохранить собственную внутреннюю свободу - посредством, фактически, эскапизма. Гриша все время нажимает escape, как только какая-то среда или какой-то человек пытается включить его в свою орбиту. На такие орбиты в итоге попадают его друзья - один собирается в Голландию учиться музыке, другой - осознанно ставит точку в такой веселой жизни, влюбившись и решившись на семью. Гриша оказывается одиноким.
Пьеса молодого драматурга из Петербурга Любови Стрижак, выстроенная как связная, конкретная история, в какой-то момент, в разгар клубных ночных похождений трех героев, прерывается их исповедальными монологами, в каждом из которых - о страхах, о свободе, о неготовности к ответственности, к "взрослости", о презрении к тупому зарабатыванию денег и об ужасе перед одиночеством. В пьесе, в том виде, в котором она была написана, право голоса дано только трем героям, в спектакле Маликова высказаться дали и девушкам - беременной Кате, бывшей подруге Гриши, а теперь невесте его друга Саши, Полине и независимой Тане, которая здесь кажется настоящей несгибаемой феминисткой. Все эти внутренние монологи в спектакле выстроены на сопоставлении героя в момент его искренности и образа, сочиненного им, чтобы жить. На экране, например, улыбающееся лицо в капюшоне толстовки, а на стуле сосредоточенный мальчик, потерявший свою залихватскую уверенность. Или, например, уверенная девочка, танцуя, рассказывает о своей прекрасной жизни, о том, как любит учиться, о том, как все получается, а на экране неподвижное лицо и предательски бегущая слеза по щеке. Лучший момент - это когда одна из девочек выходит к экрану, внимательно смотрит на себя, и молча уходит. Самый честный диалог.
Сцена из спектакля "Кеды"
В финале пьесы Гриша, герой "в пассиве", инстинктивно и безрассудно совершает поступок - разогнавшись на велосипеде, он врезается в автозак, куда ОМОН затащил его друга, снимавшего на телефон жестокий разгон митинга "несогласных". Также безотчетно Гриша ездил в детский дом, занимаясь волонтерством как-то автоматически, но при этом его явно любили не избалованные вниманием малолетки. В спектакле есть налет документализма - незадолго до финала, Гриша стоит в центре сцены, как будто рентгеном просвеченный лучами софита. На экране фрагменты хроники его жизни - так и не повзрослевший мальчик, не умеющий драться, учит кулачному бою развеселившихся дошколят. Если пьеса обрывалась почти внезапно, предоставляя жизни право течь дальше неизвестным маршрутом, то в спектакле финал решен категоричнее. Как настоящего героя трагедии, режиссер приводит своего Гришу к смерти, делая его одновременно и бесполезной жертвой, и человеком бунта, пусть и безотчетного, но искреннего.
