Хотя на поверхности был довольно банальный повод: министерство выразило неудовольствие работой подотчетного ему искусствоведческого института. Директор ответил по существу критики. Замминистра – тоже. Ну, и масла в огонь подлили слухи о готовящемся значительном сокращении штатов искусствоведческих институтов и слиянии остатков оных в один компактный культурологический центр. Кульминацией этой "пьесы" и стало шумное заседание расширенного ученого совета Государственного института искусствознания с участием министра культуры Владимира Мединского.
На нем шла речь о технических частностях, но за ними просматривался ключевой сюжет: о праве государства руководить культурой, ставить перед ней ту или иную политическую задачу, требовать от нее неукоснительного выполнения приказа.
Бюрократы от культуры инстинктивно желают завести в подведомственной сфере порядки, как в армии. Более того, как на фронте, где приказы командиров не обсуждаются.
В советскую пору они и не обсуждались. Культура брала под козырек и поднимала актуальную с точки зрения государства тему на должную высоту, а всякие сомнения на сей счет, или соображения относительно того, что художественная Культура сама, вернее госчиновника любого ранга, знает, чем ей заниматься, карались без объяснения мотивов. И не нужны были для этого какие-либо юридические нормы и поправки к ним. Ты мог не выполнить задание, не справиться с ним, неверно исполнить его… Это все прощалось. Но высказаться против служебного характера культуры и, в частности, искусства, настаивать на их интеллектуальной и духовной самоценности, и требовать ее автономии – это квалифицировалось как серьезное мыслепреступление.
***
Так уж исторически сложилось, что утилитарное, подчиненное назначение культуры со временем приобрело статус непреложной данности. Так было, что при Сталине, что при Хрущеве, что при Брежневе и дожило до наших дней и снова претендует на некую универсальность. Красота, мол, красотой. Может, она и спасет мир, а какая от нее практическая польза?
Над таким простодушным прагматизмом вроде уже и дети посмеялись. Я имею в виду мультипликационный фильм "Трое из Простоквашино", где папа Дяди Федора спросил его маму, какая польза от картины, висящей на стене. Мама объяснила, что польза от нее реальная: она загораживает дырку в стене.
Так же обстоит дело и с искусством в целом, рассуждают практичные госмужи. Оно может воспитывать юное поколение в духе патриотизма, оно способно просвещать всех нас на предмет истории родного государства, утверждать высокие моральные ценности, немножко развлекать и загораживать прорехи на теле нашей действительности.
Но если спросить, какая им выгода от сокуровского "Фауста", или от триеровской "Меланхолии", думаю, они не вдруг найдутся с ответом, если вообще с ним найдутся. То же самое справедливо и в отношении фундаментальной искусствоведческой науки. Ее польза не плавает на поверхности.
Скажем, открывает начальник департамента один из трудов, выпущенных под грифом института, и читает: "Георгий Кнабе. Диалог Цицерона "Гортензий" и его судьба в культуре Европы вплоть до нашего времени".
— Что это, Бэрримор?
— Не знаю, сэр, но это точно не овсянка!
Про Цицерона чиновник еще что-то слышал, а вот кто такой Квинт Гортензий, и чем он славен, и зачем его надо знать в переводе Цицерона, понятия не имеет.
Начальник удивляется и хмурится: ему-то всего и нужно, чтобы подчиненные сотрудники ГНИИ со степенями помогли разобраться со "статистическими сведениями мониторинга деятельности библиотек". А также – музеев.
Или проанализировали бы "российскую судебную практику в области защиты авторского права и смежных прав".
Или: подготовили бы "предложения по совершенствованию государственной молодежной политики".
Кто спорит – важные практические задания. Но это не профиль того института, который занимается академическим искусствоведением. Как раз это штатные кандидаты и доктора наук не могут втолковать штатным сотрудникам министерствам культуры.
Министр объяснил ученым на их расширенном Совете, что "академическая наука имеет право на существование в той степени, в какой она востребована обществом".
Слово "общество" здесь – чистый эвфемизм. За ним таится не столь благородное содержание – "административная бюрократия", которая, судя по всему, решительно собралась задавать ученым вектор их исследований.
Не догадывается она, что это так же противоестественно, как если бы хвост захотел бы повилять собакой.
Или опять же какой-нибудь министерский департамент пожелал бы "вилять" кинематографом в условиях рынка. Да, он уже попытался это сделать, выставив на аукцион несколько патриотических лотов. Возьмем парочку из них.
Вот этот: "Военная слава России: победы и победители".
И этот: "Люди долга: живая память войны в Афганистане".
Теперь представим: а какой бы из уже известных фильмов мог бы соответствовать предлагаемым темам?
Первой – подошел бы фильм "Четыре дня в мае". В нем есть и победа, и победители. Но фильму было отказано в телевизионном эфире, чтобы не оскорбить чувства ветеранов.
Второй – "Груз 200". В нем настолько живая память об Афганистане, что, спустя четверть века, выть хочется.
Теперь вспомним шедевр советской поры – "Летят журавли". Вот, как бы он выглядел, сведенным к заявке? Это история девушки, что вышла замуж в то время, как ее любимый на передовой полз по болотной жиже, вытаскивая на себе раненного товарища. И был убит, так и не узнав о предательстве любимой.
Легко догадаться, какой бы счет был предъявлен заявке профессиональными патриотами сегодня. Такой же, думаю, как и тогда фильму: он является оскорблением памяти павших во имя Победы победителей.
***
Пытаться руководить кинематографом, наукой и в целом культурой посредством жанрово-тематических директив – дело заведомо лукавое.
Культура вообще-то – суверенная территория со своей конституцией и законами. Государство для нее – партнер, а не хозяин. Как и Общество. В силу же исторических обстоятельств на ее права более всего покушается именно Государство и непременно от имени Общества, которое само, как правило, подневольно.
Вот этот извечный треугольник и подогревает ту конфликтную коллизию между учеными-искусствоведами и госчиновниками, которую мы сегодня наблюдаем, и которая неизвестно чем кончится.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
