Анна Банасюкевич
Юрий Погребничко, художественный руководитель театра "Около дома Станиславского", поставил постмодернистскую повесть Саши Соколова "Школа для дураков".
Театр "Около дома Станиславского" - один из немногих московских театров, который по праву может называться авторским. Дом, выстроенный Юрием Погребничко, - одно из оправданий русского репертуарного театра, понятия, которое во многих случах на поверку оказывается лишь прикрытием. Во многих "храмах искусства" это словосочетание говорит лишь о том, что актеры работают не по контрактам, а по трудовым, ну и еще – о системе проката спектаклей. У Погребничко – театр с тщательно подобранной труппой, большая часть которой – ученики режиссера, а репертуар скреплен стилистическим единством, уникальностью подбираемых друг к другу названий. Кажется иногда даже, что весь репертуар "Около" - это один большой спектакль, тянущийся здесь десятилетиями, - но речь не о повторах и штампах. Погребничко, "присваивая" ту литературу, которую чувствует, подхватывает авторский голос, уловив в нем близкую себе интонацию: и речь здесь не столько об эстетике, сколько об этике, о мировоззрении, о преображении мира.
Сказка Милна о Винни-Пухе, приключения мушкетеров Дюма, Чехов и Вампилов – все это на маленькой сцене "Около" становится театром Погребничко. Высказыванием о человеке во времени, ироничным философствованием, сочувственным созерцанием, не оторванным от быта и улиц. Герои Погребничко, родом из разных эпох и стран, в спектакля "Около" оказываются помещенными в один хронотоп – эдакое перекрестье советско-российской жизни, явленное не во внешних приметах, а в особом способе жить, в умении защитить свой внутренний мир, свое целомудрие от метаморфоз времени, общества и государства. Лучшие герои Погребничко – всегда космополиты, всегда чудаки – а по сути, единственно нормальные в перевернутом мире. Спектакли Погребничко – не про конкретное время, хотя, наверное, для ровесников режиссера и старшего поколения артистов они еще и неизбежно автобиографичны. Но слово "ностальгия", которое, казалось бы, лежит на поверхности, когда речь идет о спектаклях "Около", вряд ли имеет к ним отношение. По крайней мере, в его вульгарном, привычном понимании – сентиментальной слезой и полной светлой грусти улыбки. В этих спектаклях много спокойного мужества, но память о страшном веке в них тоже всегда ощущаема.
Дворовые послевоенные песни, помпезная патриотическая эстрада застойных времен, лагерные бушлаты, бесприютность казарменного быта – скорее, стилизация, чем реконструкция эпохи. Некий экстракт, знаки, рождающие щемящее чувство – но не от ностальгии по ушедшей юности, а, скорее, от точности, с которой уловлено то всеобщее сиротство и неприветливость, из которых рождалось поколение за поколением. Спектакли Погребничко так задевают зрителей разного возраста именно из-за этого – они не про конкретное время, а про нечто более глубинное, про генетику и общие корни, которых не отменяет быстро меняющая картинка за окном и на телеэкране.
В "Школе для дураков" Саши Соколова время относительно, и прошлое может быть будущим, а свобода фантазии творит реальность, которая реальнее мира обыденности. В спектакле Погребничко нет никакой мистики, есть только взгляд героя на мир – взгляд Ученика такого-то, страдающего, по-мнению общественности, раздвоением личности, посему посещающим специализированную школу. Ученика играют двое – оба вполне реальны, оба в диалоге – между собой, и с другими героями. Есть еще и автор, которого играет Лилия Загорская. Автор, который тоже в диалоге со своим героем, советуется, как лучше написать, что еще не рассказано и как же назвать весь этот странный, фрагментарный рассказ. В сюрреалистической книге Соколова Погребничко нашел близкие себе темы – в том числе, и тему дороги. Фрагмент железнодорожного полотна делит сцену пополам, странная компания идет по обрывающимся шпалам – директор школы здесь, скорее, начальник станции, другие похожи на обходчиков, проверяющих качество рельс. Двое – в черных заснеженных пальто. Куски ваты прилеплены к плечам, и, кажется иногда, что это не снег, а остатки крыльев – понурые люди, уже не ангелы, но перья еще облетели не до конца.
В повести Саши Соколова, уже своим названием выделяющей своих героев от унылого стандарта "нормальности", много персонажей, близких театру Погребничко. Учитель географии Норвегов, кумир ученика Такого-то (Егор Павлов, Наум Швец), странного паренька с раздвоением личности и слишком чувствительного к красоте. Норвегов (Сергей Каплунов) – фрик, расхаживающий босиком, предлагающий советским школьникам почитать Аввакума, - по сути, смешной советский пророк. Не желающий замечать собственной смерти, досадливо злящийся на это неприятное обстоятельство, он как ни в чем не бывало общается с учеником, между делом оещая вернуться и раскрутить как следует картонный эллипс земли. Чудной Дон Кихот, одним своим существованием раздражающий отца ученика – городского прокурора. Впрочем, у Погребничко нет и не может быть пунктирного разделения на плохих и хороших – и в этом прокуроре с аккордеоном в руках, есть обаяние. Он одет в тюремную робу, а на спине нашивка с золотистыми буквами: "прокуратура". И это еще одна тема Погребничко, у которого тюрьма, лагеря, зона – еще одна точка отсчета того мира, в котором живем.
"Пятая зона" - это, вроде бы, всего лишь географическая координата, сектор железной дороги, в котором расположена станция, где разворачивается действие. Но это слово, слишком эмоционально окрашенное, тяжеловесное для нашего прошлого, да и для настоящего, просто так, случайно рефреном звучать не может. И тема человеческого достоинства и внутренней свободы - в прямой связке с этим тюремным фоном. Алексей Левинский, герои которого в спектаклях Погребничко зачастую что-то вроде протагониста режиссера, квинтессенция его человеческой программы, играет в "Школе для дураков" отца учительницы ботаники, в которую влюблен Ученик Такой-то. Советский биолог, прошедший через сталинские лагеря, доживший до реабилитации признания, он доживает дни на собственной даче с садом. Скрюченный, седой, плохослышащий, он, тем не менее, - доказательство упрямой жизненной силы, но не животного происхождения, скорее, силы духа.
Погребничко мыслит не событиями, историческими процессами и закономерностями, он мыслит и оперирует людьми, частными поступками и судьбами – поэтому в его спектаклях нет навязчивого нагнетаемого ужаса, но есть постоянная память о нем, его принятие. Сцена, когда бывшие мучители, КГБшники чокаются шампанским с реабилитированной жертвой, скорее, иронично-горька, чем назидательно-значительна. И так очевидна и незыблема победа этого чудаковатого биолога, седого старика – она в том, как он насаживает бумажку на палку с гвоздем и обстоятельно интересуется у своего юного собеседника, сто ли запатентовать это изобретение. И в том, как он, чей страшный бэкграунд понятен, хоть и не озвучен, советует ученику в случае необходимости пользоваться носовым платком, а не полой пальто. То возвышает, делает человеком. И сразу вспоминаешь многочисленные свидетельства бывших узников самых страшных лагерей – о том, как выживали именно те, кто упрямо , вопреки всем ожесточенным попыткам сделать из человека скота, продолжал умываться, чистить обвь, следить за одеждой.
В спектаклях Погребничко есть всегда еще и музыкальный сюжет, складывающийся из мелодий – советских, антисоветских, тех, что пели с эстрады и во дворах, что запрещали, что крутили по радио. "Школа для дураков" начинается с Окуджавы, в исполнении Гребенщикова: "Эта женщина, увижу и немею..." - песня кумира шестидесятников в исполнении кумира позднего застоя, перестройки и дня сегодняшнего. Мысли, позиции снова больше и важнее хронологии. Песня, прозвучавшая прелюдией, вплетается в ткань спектакля, а в финале споют фрагмент из "Зарисовке о Ленинграде" Высоцкого, как посвящение и печально-ироничный привет автору: "В Ленинграде-городе у Пяти Углов / Получил по морде Саня Соколов: / Пел немузыкально, скандалил,- / Ну и, значит, правильно, что дали".
