Гроссман со своими героями не идет из головы. Из сердца – тоже.
Хотя Сталинград давно восстановлен. Давно нет Сталина с Берией. И советской власти – нет. И сериал по роману кончился неделю назад. И давно есть атомная бомба, которую придумал выдуманный ученый-физик Штрум.
Роман полувековой давности актуализирован современностью, и не только в своей политической части, о чем можно судить по новостям, но и в части гуманитарной, которая и была предметом особо пристального внимания режиссера Сергея Урсуляка.
***
Масса желает видеть перед собой героев и делать жизнь с них, и читать про них книги, и заучивать наизусть поэмы о них. А если их нет в реальности, то готова их сочинять по мотивам реальности. Как это делал, например, Маяковский, натянувший штаны на облако своих романтических ожиданий.
Ахматова в 1942-м году, в самое героическое время, столь богатое на героев, столь нуждающееся в героях, сочинила поэму без героя, которая так и называлась "Поэма без героя". Ее героиней стала ее собственная Душа.
***
Психея – какая-то нематериальная субстанция. Как время.
Хотя и расхожая в бытовом общении. Как время.
Она у нас на слуху и на языке. О ней мы всуе то и дело поминаем: говорим по душам, думаем о душе, уважаем и понимаем в душе, рвем душу, блуждаем в потемках чужой души, спасаем души, стыдимся своего малодушия, презираем чью-то душонку и клянем чье-либо душегубство.
Кажется, что душа (как и душонка) – что-то не только существенное, но и вещественное. Но ни рентген до нее не добрался, ни на вскрытии ее никто не смог обнаружить.
Не то, что, скажем, сердце или мозги. То и другое – мудреные агрегаты. Но сердце, в сущности, насос, а мозги – всего лишь компьютерный процессор. К этим данностям можно прикоснуться.
***
К душе прикасается литература. И бывает, что противопоставляет ее – герою, чтобы понятнее, нагляднее была бы видна разница.
В "Медном всаднике" герою из железа Петру Великому противостоит безумная и уязвимая душа человека во плоти – "бедный наш Евгений". Поединок неравный. Это поединок облицованного камнем государства и нагой души. Она только шепнула: "Добро строитель чудотворный…Ужо тебе!", как неодушевленное, но олицетворенное государство оставило высокий постамент и погналось за своим подданным.
"И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал".
Какие дерзкие антигосударственнические строки вырвались из-под пера Александра Сергеевича… И вообще сама поэма как-то недостаточно лояльна к славной истории государства Российского. В том смысле, что не слишком оптимистична. Спешу обратить на это внимание нашего министра культуры Владимира Мединского.
Поэт свое сказание начинает за здравие Государя ("Люблю тебя Петра творенье…"), а кончает за упокой его жертвы ("У порога нашли безумца моего, и тут же хладный труп его похоронили ради бога").
Гоголь еще резче обозначил эту имманентную и перманентную враждебность неодушевленного Государства и живой души Отдельного человека.
Чиновники Башмачкин и Поприщин умудрились спрыгнуть с ума в условиях довольно обыденных. На их долю не выпало пережить ни наводнения, ни еще какого-либо несчастия. Особо парадоксально сумасшествие Аксентия Поприщина. Он так натерпелся от Государства, что сам себя вообразил Государством, то есть королем испанским. Стало быть – Государством чужеземным. Это было уже совсем антипатриотично со стороны госчиновника.
Его лечили… в смысле пытали – били палкой и лили холодную воду на голову. Душа отлетела и взмолилась: "Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! Прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!..".
Чуть позже Гоголь открыл, что мертвые души легко и непринужденно сожительствуют с живыми трупами.
Но ведь нужен был и образец счастливой души – не гонимой, не преследуемой, не казнимой. Тот же Гоголь его дал. Это Афанасий Иванович Товстогуб и жена его Пульхерия Ивановна Товстогубиха.
"Старосветские помещики" – душевность в чистом, абсолютно незамутненном виде, неискаженной ни социальными, никакими иными обстоятельствами. Это повесть о жизни душа в душу. И когда одна жизнь оборвалась, другая длилась недолго.
"День был тих, и солнце сияло. Он на минуту задумался: лицо его как-то оживилось, и он наконец произнес: "Это Пульхерия Ивановна зовет меня!"
Вам, без сомнения, когда-нибудь случалось слышать голос, называющий вас по имени, который простолюдины объясняют тем, что душа стосковалась за человеком и призывает его, и после которого следует неминуемо смерть".
***
В ХIХ веке Государство, если и вынимало душу из человека, то делало это как-то нецеленаправленно. И, казалось, что все как-то само собой выходит. Толстовские и чеховские герои томились и отчаивались по большей части от отсутствия воздуха и смысла. Живая душа Федя Протасов фиктивно умер, чтобы Государство со своей фальшивой моралью отстало от него.
Большевистскому Государству мало было подчинить своей воле индивида. С помощью идеологии оно поставило под контроль его мозги. А с душами были проблемы.
В молодые годы я никак не мог взять в толк: зачем Сталину и его чекистам-опричникам нужны были чистосердечные признания "преступников", зачем они их выбивали?.. Ведь все было в их руках? Им же ничего не стоило фальсифицировать любое признание и подделать любую подпись…
Видимо, им понадобилось, подчиняя людей, изгонять из них души, в иных случаях их просто коверкать, а, убивая людей, предварительно убивать и души. Такая казнь была для них особенно сладостной.
***
В романе и в сериале "Жизнь и судьба" это заметно как в тех сценах, когда в неволе человеческое достоинство коммуниста Крымова смешивают с дерьмом, так и в тех, где из ученого-физика Штрума выбивают подпись.
…Со временем государство научилось пытать душу человека, не оставляя следов физических пыток на его теле.
Каждый, кто попадал в экстремальную ситуацию, знает, как душа с телом расставались. В одних случаях – на мгновение. В иных – навсегда.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
