Федор Лукьянов, главный редактор журнала "Россия в глобальной политике", для РИА Новости.
За годы пребывания у государственного штурвала Владимира Путина – а в разных качествах он находится на вершине власти уже больше 13 лет – изменилось все, и в России, и в мире. Подвести эти перемены под общий знаменатель сложно, но один процесс выделяется – с конца ХХ века неуклонно стирается грань между внешними и внутренними делами.
Для лидеров стран это означает, что их работа резко усложняется, поскольку они просто не в состоянии контролировать процессы, непосредственно влияющие на состояние вверенных им государств. Россия в этом отношении не просто не исключение, но один из самых ярких примеров.
Россия и мир
Конечно, нарастающая зависимость от внешних факторов – отнюдь не сюрприз. Советский Союз постепенно попадал в нее с конца 1960-х годов. С одной стороны, разработка сибирских месторождений нефти и газа и начало масштабного экспорта в Западную Европу прочно привязали СССР к мировой сырьевой конъюнктуре. Доля доходов от углеводородов увеличивалась, а значит и воздействие ситуации на международном рынке.
До 1980-х это, в основном, было на руку, поскольку цены росли, потом начался спад, ставший почти фатальным. С другой стороны, Кремль, стремившийся окончательно консолидировать свою зону влияния в Европе, пошел на сложную политическую игру в рамках Хельсинского процесса.
В результате Москва добилась подтверждения существующих границ, но ей пришлось согласиться на гуманитарную "третью корзину", которая в дальнейшем сыграла очень существенную роль в переменах, приведших к исчезновению СССР.
Упрощая, можно сказать, что советское руководство взяло на себя обязательство приоткрыть форточку "свободам". И то, что начало проникать сквозь нее в прежде герметичное помещение, быстро изменило там атмосферу.
С последствиями обоих явлений – экспорта сырья и импорта настроений – пришлось иметь дело уже Михаилу Горбачеву, итог известен. При этом очевидно, что влияние извне было катализатором, но не причиной, Советский Союз пал жертвой собственной неспособности установить эффективный внутренний баланс.
Борис Ельцин действовал в ситуации, когда Россия обвальным образом стала открытой страной, частью глобальной системы, но в силу хаоса, наступившего после распада империи, и воздействие среды оказалось разнонаправленным и противоречивым.
При этом даже в самой низкой точке дееспособности Российское государство сохраняло контроль над своими базовыми функциями и управляемость основными процессами.
Информационная глобализация
Рубеж веков означал качественный рост степени проницаемости государственных границ. Если в первый президентский срок Владимиру Путину в основном приходилось заниматься ремонтом покосившегося российского здания, а окружающая среда представлялась относительно стабильной, то впоследствии все стало наоборот.
Россия обретала устойчивость, хотя и методами, о которых не переставали спорить, а вот все вокруг начало разъезжаться в разные стороны. И все больше влиять на положение вещей внутри.
Глобализация, которая раньше касалась прежде всего экономического взаимодействия, приобрела информационное измерение. Способность национальных государств отгораживаться от вызовов, бесконечно поступающих извне, снизилась до минимума.
Любая более или менее заметная внутренняя нестабильность автоматически вступает в резонанс с внешними факторами: политической реакцией ведущих международных игроков и комбинацией их интересов, влиянием идеологических установок, эффектом реагента, порождаемым всеобщей коммуникационной открытостью.
Ответственные лидеры в такой ситуации должны обеспечивать внутреннюю устойчивость, что означает нахождение тонкого баланса между охранительством и обеспечением общественно-политического динамизма. Перекос в любую сторону грозит утратой управляемости.
Мировая обстановка сейчас отмечена крайне высокой степенью непредсказуемости, и одним из решающих факторов становится способность точно сделать краткосрочный сценарий того, что будет происходить в мире (о более длительной перспективе говорить не приходится), а также осмотрительное поведение.
Медицинский принцип "не навреди" становится едва ли не единственным способом рационального поведения, поскольку всякая активность, не говоря уже о резких шагах, чревата непреднамеренными последствиями и усугублением нестабильности. Надежно предсказать что-либо практически невозможно, останется только тренировать быстроту реакции.
Саморазрушающийся мир
Владимир Путин третьего срока – политик опытный и настроенный довольно пессимистически относительно мировых перспектив. Его критика в адрес Запада, например, отличается сейчас от той, что звучала раньше.
Прежде он возмущался неспособностью и нежеланием воспринимать Россию как равного партнера и стремлением ущемить ее интересы. Сейчас речь уже не об этом – он недоумевает, почему все, что делают ведущие игроки, напоминает саморазрушение, только усугубляет и без того острые проблемы.
События в мире, дефицит рационализма, судя по всему, усиливают его сомнения относительно необходимости и даже возможности активных, инициативных шагов. Действовать в ответ на импульсы, поступающие снаружи или изнутри, – это его кредо.
Когда известны источник и характер вызова, шанс отреагировать точно и не ошибиться намного выше. И требуются не стратегии, а потенциалы, набор заготовленных инструментов, которые надо применить в нужный момент.
Приоритет суверенитета
Отдельный лейтмотив Владимира Путина – незыблемость суверенитета, вера в который определяет большинство внешнеполитических подходов. Он попросту убежден, что суверенитеты, запрет на вмешательство – последняя опора хоть сколько-нибудь солидной системы. Если не будет и этого, то разрушается последнее, что позволяет структурировать нарастающий хаос.
Действительно, Вестфальская система, существовавшая в мире с XVII века, определяла принципы взаимодействия – жесткие и временами неприглядные, но четкие и понятные. Основывалась она на суверенных государствах, служивших структурными единицами. Если их не будет, непонятно, на чем вообще может базироваться конструкция, ведь концептуальных замен суверенитету не предлагается.
Все последние месяцы Путин говорит о "мягкой силе" – российской и "антироссийской". Его тревожит слабость первой и активность второй.
Нашумевшие новеллы в российском законодательстве весны-осени этого года все выстраиваются в один ряд – как обороняться от внешних влияний. Президент России, вероятно, вспоминает как раз советский опыт, когда неспособность противопоставить что-либо привлекательным идеям и аргументам извне привела к эрозии всего сооружения.
Тем более что и другой компонент неопределенности – уязвимость перед лицом резких колебаний рыночной конъюнктуры – по-прежнему имеет место. Правда, противодействие идейным и интеллектуальным импульсам снаружи – только одна составная часть линии поведения. Вторая – необходимость предложить что-то свое.
Этим Россия пока похвастаться не может, но такое ощущение, что попытка составить некое подобие идеологической альтернативы скоро будет предпринята. Как это сработает в описанном выше мире, предсказать невозможно.
Мнение автора может не солвпадать с позицией редакции
