Часто приходится слышать: в актерской среде Богдана Ступку можно было поставить только рядом с Михаилом Ульяновым. Казалось бы, почему с Ульяновым? Наверное, дело тут не в "народной" внешности и не в деревенских корнях.
Было много персонажей с внешностью побрутальнее, да и с хрипотцой в голосе повнушительнее. Но им не поверили. А Ульянову и Ступке поверили. Недаром им лучше всего удавались роли отцов (у Ступки - в фильмах "Водитель для Веры", "Свои", "Дом"). Посмотрит на тебя такой человек - и ему нельзя, невозможно не поверить. Если не поверишь - будешь плохой сын.
Вот это и называется - "воплотить народные чаяния". Не забудем: в двадцатом веке без отцов выросла изрядная часть населения и России, и Украины.
"Украина - не Россия"
И вот что замечательно: при определенном внешнем сходстве типажи у этих двух актеров - разные. Отец отцу - рознь. Человеку, который до сих пор видит в Украине уменьшенную копию России, порекомендую приглядеться к игре Ступки и Ульянова.
Персонаж Ульянова - открытый, порывистый, он ищет правды и справедливости, не понимая, почему о некоторых вещах люди или умалчивают, или лгут.
Таков Иван Федорович, сублимированный "дед-отец" Кати из "Ворошиловского стрелка", вначале искренне недоумевающий, откуда берутся покрывающие насильников бюрократы. (Это потом, ожесточившись и закрывшись, он махнет на государство рукой и разберется с негодяями народным судом.)
Герой Ступки - это, как правило, не идеалист, а "тертый калач", человек себе на уме, битый жизнью и давно простившийся с иллюзиями о том, что все люди - братья. Своих братьев (а чаще - детей) он знает очень хорошо, и рисковать готов только ради них. Но уж для них, любимых, он готов и притворяться, и страдать, и терпеливо ждать, медленно, но верно продвигаясь к своей цели - спасению семьи и чести.
Таков его Иван Блинов, староста оккупированной немцами деревни из фильма Дмитрия Месхиева "Свои". Обиженный советской властью, записавшей его в кулаки, ведущий в начале сложную игру между немцами, полицаями и сбежавшими из плена красноармейцами, к концу фильма он вырастает в громящего полицаев героя.
Но движет им, естественно, не "советский патриотизм". Цель - спасти сына, невестку и дочерей, фактически взятых полицаями в заложники. Интересно, что в начале фильма этот персонаж Ступки, псковский крестьянин, вдруг говорит о своей судьбе с украинским акцентом: "За что обидели? А ни за что - сделали кулаком, в Сибирь сослали".
При этом слово "Сибирь" Ступка выговаривает как "СЫбир" - для многих его земляков из Львовской области та земля и вправду стала в сороковые годы "Сыбиром" - словом мужского рода и уж никак не "советской родиной". Только говорить об этом почти полвека было нельзя.
И в героях Ступки - молчаливых, загадочных, словно таящих в себе какую-то большую правду - выразилась и эта украинская судьба XX века.
Человек с прошлым
Богдан Ступка родился в селе Куликово Львовской области в самом начале войны - в августе 1941 года. Трудно назвать время и место более трагичные.
Немцы с бандеровцами против советских войск, потом бандеровцы против поляков, затем те же украинские националисты против чекистов и уходящих немцев, а на фоне всего этого - истребление еврейского населения.
Некоторые из этих вещей маленький Богдан видел сам, а о том, что не видел, ему, конечно, рассказали. Семья, во главе с отцом-хористом, с 1948 года жила во Львове, в то время еще не забывшем свое недавнее прошлое сравнимого с Варшавой центра польской культуры. Отсюда у Ступки три языка - украинский, русский и польский.
В своих интервью он признавался, что с детства боится винтовок: еще ребенком, оказывается, видел убитых и повешенных, не понаслышке знал, как кричит истязаемый человек. Отсюда, мол, и любовь к кино: там ты - не ты, все понарошку, и можно всегда спрятаться за персонажа и переиграть заново...
Борьба молчанием
Впрочем, были на советской Украине вещи, которые ни переписать, ни переиграть не давали. Идеологические чиновники в Украинской ССР по своему рвению могли дать сто очков вперед своим коллегам в Российской Федерации.
Сегодня это же рвение нет-нет, да и проглянет с обратным идеологическим знаком. Забавно наблюдать, как один украинский поэт, писавший не так давно поэмы про Ленина в Шушенском, теперь требует гонений на все, что не укладывается в рамки некогда проклинаемого им "буржуазного национализма", включая русский язык в Крыму и на Донбассе. Еще смешнее слышать оды Евросоюзу от автора книги "Родина советская".
Приспособленцы не свалились с неба - нынешние "корифеи" этого дела в семидесятые и восьмидесятые как раз осваивали и Союз писателей Украинской ССР, и киностудию имени Довженко. Это от них получил к пятидесяти годам три инфаркта Леонид Быков, уроженец Донбасса и создатель бессмертного фильма "В бой идут одни старики".
Они же несколько лет держали под запретом великий роман Олеся Гончара "Собор" - украинский аналог "Прощания с Матерой" Валентина Распутина, рассказывающий о спасении жителями Приднепровья построенного еще запорожскими казаками собора. Здания, обреченного на снос, как распутинская Матера - на затопление.
Что мог противопоставить этим людям Ступка? Он не мог их перекричать (их и теперь не перекричишь) - только переиграть. Он и переигрывал - на сцене Львовского драматического театра имени Заньковецкой, где ставился спектакль по повести Гончара "Знаменосцы".
Играл чаще молчанием: в чутком обществе, каким был советский социум семидесятых, чеховские паузы порой гремели погромче многих современных проклятий. Наверное, из тех лет неповторимый стиль Ступки, который в девяностые и нулевые годы помогал ему вытягивать своей игрой хоть на какой-то уровень даже самые бездарные по задумке фильмы, которых как раз в это время развелось видимо-невидимо.
Почему получилось у них?
"В молодости я все спорил с одним режиссером: хочу, мол, вот так… Потом стал старше, и думаю: я не согласен внутренне, но слушаю режиссера: "О да, конечно!" И делаю по-своему. Молча", - рассказывал Ступка в интервью интернет-изданию Geminifilms. И, что самое интересное, режиссер потом кричал из зала: "Наконец-то ты понял! Молодец!"
Такая судьба - приходилось быть актером не только на сцене, но и в жизни. Становиться министром культуры в "оранжевом" правительстве, просить, выбивать, лоббировать. Цель - спасти высокую культуру, которой на Украине нынче, в условиях тощего украинского бюджета, приходится еще горше, чем культуре российской.
Про Ульянова говорили - инстинкт вожака (худрука театра имени Вахтангова, депутата Верховного Совета СССР и т.д.) заставлял его сгорать у всех на глазах. Ступке тот же инстинкт, как видно, был не чужд, только проявлялся он не по-ульяновски, а в его фирменном дискретном стиле - только близкие знали, как тяжело ему было разрываться между театром имени Ивана Франко, кино в России и на Украине, да к тому же еще и министерством.
Есть что-то символическое в том, что лучшие роли пришли к Богдану Ступке под конец жизни - казалось бы, на полном литературном и художественном безрыбье. Пенсии не получилось: он играл до последнего года, до последнего месяца своей жизни. И это тоже - фирменное, киевское. Недаром лейтмотивом самой знаменитой киноленты студии имени Довженко были слова: "Будем жить!"
