Сегодня, 2 января, исполняется 85 лет классику русской хореографии XX века Юрию Николаевичу Григоровичу. В минувшем году его обновленный балет "Спящая красавица" стал важнейшим событием открытия исторической сцены Большого театра. А накануне юбилея Григорович получил высшую награду России – орден "За заслуги перед Отечеством" I степени.
Григорович редко дает интервью. В день рождения балетмейстера РИА Новости представляет своим читателям ранее не публиковавшийся в широкой печати монолог художника, подготовленный Андреем Золотовым – младшим на основе интервью, которое Григорович дал ему в 2002 году. Поскольку беседа первоначально предназначалась для несостоявшегося журнала "Прогулка по городу", речь шла не только об искусстве, но и о тех местах и городах, которые дороги Юрию Николаевичу.
- Я мало знаю Москву, потому что моя жизнь в Москве - это квартира и театр, театр и квартира. Ну а Петербург я очень люблю и хорошо знаю.
Самое, наверное, интересное для меня место в Петербурге - квартира на Мойке рядом с квартирой Александра Сергеевича Пушкина. Напротив меня, кстати говоря, поселился Барышников Миша - через реку. Когда я выходил из ворот, каждый раз попадал сразу на Дворцовую площадь. Ах, она каждый раз другая, такая красивая! Мой двор выходил прямо на Лизину Зимнюю Канавку. Выходишь из подворотни - и тут же делаешь: ах!
Помню прогулки домой после репетиции, когда я поздно шел пешком по Невскому, особенно зимой, когда падал снег... Одно слово - Невский проспект! Потом поворачиваешь на Мойку. Квартира была во флигеле дома князей Волконских. Последний представитель рода, композитор Андрей Волконский, который еще был в Советском Союзе, появлялся у меня одно время очень часто. Этого флигеля сейчас нет, там асфальт. Стерли следы...
Свидание с Пушкиным
Так вот однажды ко мне из Москвы приехал приятель, и мы долго с ним путешествовали по городу, начиная с Эрмитажа, а потом где-то сильно выпили. Часов в 10 вечера, - а у него "Стрела" в 12 часов - он говорит: "Слушай, так мы же не были на квартире Пушкина!" Я говорю: "Как?!" Помчались туда. Пьяному в голову не может прийти мысль, что квартира Пушкина закрыта в 10 часов вечера. Вошли во двор. Зима, холодно. Я говорю: сделай снежок и кинь в оконную раму... Вдруг там зажегся свет, открылась форточка и какая-то тетя Маша говорит: "Вот я вам, хулиганы, сейчас задам!"
Тут мы начали юморить. Я кричу: "Приехал иностранец!" Он сразу стал говорить на каком-то странном языке. Я говорю: "Уезжаем в Москву, через час поезд!" Она говорит: "Да пошли вы, знаем мы этих иностранцев!" Я вытащил какой-то документ - "Кировский театр" - туда сунул какую-то монету и - в окно ей. Говорю: "Мы не хулиганы". Она так посмотрела, видимо, произвело некоторое впечатление. И говорит: "Ну ладно, только чтобы тихо!"
Она открыла ту самую дверь, в которую вносили после дуэли Александра Сергеевича - когда входишь, она сразу налево. По ступенькам в маленькой прихожей прошли наверх. Полная темнота. Я говорю: "Надо зажечь свет". Она говорит: "Да вы что, с ума сошли? Сейчас милиция сюда сбежится. Я вам свечку дам"...
Представьте себе - мы взяли свечки, и ночью, в полной тишине, даже без сопровождения тети Маши, прошли по всей квартире: в спальню, затем в кабинет... Этот стол, эти полки, эта знаменитая чернильница с арапами... И тут мелькнула тень около столика!.. Я вспомнил пьесу булгаковскую - "Последние дни". Пушкина нет в пьесе. Мы только видим, как в прихожей тень вошедшего человека снимает цилиндр, сбрасывает шинель, бросает перчатки и говорит: "А Натали дома?" И проходит тень...
И вот я, в его доме, на свидании с Александром Сергеевичем, почти ночью, со свечой...
Этапы жизни
Я родился в 1927 году в угловом доме на Моховой улице. Во дворе был шикарный дом, где жили многие старые министры. Все они оттуда бежали за границу, с небольшими чемоданчиками, как мне рассказывали дедушка и бабушка. Дедушка был там в революционные годы вроде мажордома. Вообще-то он был смотрителем конных заводов. Он попал в Россию случайно - его пригласили из Италии, он молодым человеком приехал, женился на моей русской бабушке и остался. А когда началась революция, к черту лошадей взяли, в армию они все ушли, заводов не стало. Тогда дедушка приехал в Петербург и стал смотрителем дома. Сейчас там ясли, я заходил...
Потом я жил в детстве на Загородном проспекте. Там были квартиры братьев Легат. Это были талантливые танцовщики и балетмейстеры. Они составляли замечательный карикатурный альбом артистов Мариинского театра, начиная с Петипа. Очень смешной. Там Дриго, Петипа, балерины все есть. Один из братьев покончил в квартире на Загородном жизнь самоубийством, перерезал себе горло. А второй уехал в Англию, открыл там школу. Она и сейчас существует - Русская школа танцев Николая Легата.
Мой отец два года учился в Технологическом институте на другом углу Загородного. Через два года был выгнан, конечно, как дворянский сын. Дальше он проходил рабочую школу и все прочее, как полагалось. Еще на Загородном был кинотеатр. Там я первый раз смотрел цветной фильм - диснеевские "Три поросенка". Это было что-то особенное...
В мою предпоследнюю квартиру - на Петровской набережной, рядом с домом Кшесинской, часто приезжал знаменитый гитарист Сергей Сорокин. Он еще приезжал к самой Кшесинской и играл всяким великим князьям, которые там пели и веселились. Сергей Сорокин был другом моего дяди Георгия Разаева, танцовщика Мариинского театра, который рано умер. Еще он очень дружил с Александром Александровичем Орловым, знаменитым комическим актером, который, кстати, привел меня с моей мамой в хореографическое училище, и я был принят...
В войну мои путешествия были на Урал. Вместе с хореографическим училищем я жил под Молотовым, место называлось Нижняя Курья. Потом мы переехали в сам город Молотов, теперь Пермь, в котором родился Сергей Павлович Дягилев и жил там первые годы, на Луначарской улице. Из Перми я вернулся в Ленинград - еще шла война - в ту же квартиру на Загородном. После блокады - все было разворовано, разбито...
Если говорить о Москве, то первым моим домом были гостиницы. Я жил в "Национале", в "Метрополе", в "Центральной", в "Украине" - во всех. Гостиницы тогда были для иностранцев. Я должен был каждый раз подписывать бумагу, что если приедет иностранец, то меня из номера вышибут и все. Часто я возвращался, а все мои чемоданы, белье - все лежало собранное в коридоре. В номере уже жил иностранец. Здесь же часто сидел знаменитый танцовщик Махмуд Эсамбаев. Его тоже вышибали. На этой почве мы и познакомились. Он говорил: "Ну что будем делать?" Мы шли с ним в бар и всю ночь пили и разговаривали. К утру нам давали какие-то другие номера.
Потом мне устроили маленькую квартирку в Селиверстовом переулке, в знаменитом доме КГБ, где жила охрана Берии. Напротив меня жил человек, который был главой охраны, генерал Молдорае, кажется. Он отсидел 10 лет после того, как расстреляли Берию, и выжил. Он часто меня в гости приглашал. К этому Молдорае приезжал Василий Сталин и вся его компания. А с какими-то другими приятелями в эту квартиру приезжал Константин Параджанов. Квартира была - "открытый дом"...
Там я жил, пока первому секретарю Московского горкома партии Виктору Гришину не объяснили, что, дескать, к Григоровичу приходят иностранцы, неудобно как-то. Тогда дали эту – на Сретенском бульваре. Здесь была коммуналка, долго жителей расселяли...
В искусстве не может быть прогресса
Я не думаю, что настоящий художник должен думать о своем месте в истории. "Вошел" он куда-то или "не вошел", сделал шедевр или не сделал. Делает - и все, и не думать об этом. Прелесть искусства заключается именно в том, что разное искусство нравится разным людям. И это прекрасно! Выбираем все, что хотим! Нам история человечества оставила такие фантастические памятники, и это все - наше! Бери и смотри, удивляйся и радуйся! Как сравнить, скажем, Праксителя с Джакометти? Ну как их сравнить? Никак. Это смешно! Я не помню, кто сказал, что в искусстве нет прогресса. Его просто не может быть!
Я считаю, что система классического танца рассчитывается, как математика, как музыка, как семь звуков. Система самая совершенная. Конечно, с момента рождения новых течений, не связанных с пальцевой техникой, не связанных с костюмом, многое изменилось. Когда у вас пачка, это одно. А когда вы в трико как голый, то возникает уже совершенно иная пластика. Конечно, надо признать, что сегодня существует не только система классического танца, но и система модерн-балета. Таких систем много. Аналогии примерно те же, как между живописью абстрактной и живописью конкретной. Просто искусство балета более конкретно, потому что материал - человеческое тело. Человеческое тело не может быть абстрактно, оно конкретно, хочешь - не хочешь.
Самое смешное, что любой дуэт между голым, или в трико, мужчиной и голой женщиной всегда воспринимается об одном и том же. Вы никак не объясните, что это вот мама, а это там сын, - никто не поймет ничего. В этом есть большие, с моей точки зрения, сложности в современном танце.
"Я из Большого театра не собирался уходить"
Сейчас совершенно другой театр, другие какие-то отношения, страшная коммерциализация. Положение артистов очень изменилось. Все мы превратились в шутов и скоморохов. Так может быть, это и есть наше настоящее место? Но шуты и скоморохи стали какими-то богатыми людьми... Мне не очень нравится в театре. Но я чувствую, что мои спектакли возвращаются, и мне это приятно.
Все свои балеты я с годами пересматриваю. Спектакль постепенно умирает: актеры забывают, все рассыпается, декорации ветшают, идея испаряется. Мне говорят: а как вы улучшите ту или иную сцену? Отвечаю: мне очень нравится возвращаться к своим спектаклям. Я каждый раз делаю что-то еще. Еще ищу.
А новые спектакли? Понимаете, делать спектакль в чужой труппе - это оставлять почти все на гибель. Я из Большого театра вообще не собирался уходить. Я делал спектакли, и они держались. И это был мой театр, хотите - не хотите. Вот Баланчин ушел из жизни, и театра нет, все развалилось. Механически спектакль, может быть, остается, а смысл его теряется. Был театр Мейерхольда, была идея Мейерхольда, и никого больше. Была идея Станиславского. Правильная или неправильная, но была. Кто-то говорит теперь, что это все ерунда, теперь надо иначе. Пожалуйста, делайте! Но театр, к сожалению, нужен свой. Всеядность театра - его погибель. Потому что у театра должно быть направление, куда ты идешь. Как говорил Дягилев: "Почему нарезное ружье стреляет далеко? Бьет узко".
