Ольга Соболевская, обозреватель РИА Новости
В Москве гостят картины общего "наставника" Рубенса, Рембрандта и Веласкеса. Экспозиция одиннадцати работ Микеланджело да Караваджо – игрока, бедокура, неврастеника и гения, совершившего переворот в живописи рубежа XVI-XVII веков, - открывается для публики в Музее изобразительных искусств имени Пушкина 26 ноября.
Интрига в картинах
В перекрестный Год России – Италии Москва получила от итальянских городов чудесный подарок – представительную и разнообразную по составу выставку работ Микеланджело Меризи да Караваджо из собрания разных музеев. Его полотна, распыленные по многим сокровищницам Италии, вдруг воссоединились в единую коллекцию в российской столице.
Выставка картин Караваджо в Москве стала мини-энциклопедией творчества гения итальянского барокко, революционера в искусстве и, по определению директора ГМИИ Ирины Антоновой, "экстравагантной личности, за которой числилось много криминальных дел". Кстати, в этом году исполнилось 440 лет со дня рождения Караваджо.
В четверг в эфире телеканала "Культура" Ирина Антонова назвала некоторые картины, приехавшие на "гастроли". Среди них - "Положение во гроб", алтарное полотно из Ватиканского дворца, крайне редко покидающее родные стены. Участие этой картины в выставке – "это дружеский жест Италии в сторону России", сказала директор Музея имени Пушкина. "Положение во гроб" хорошо знали русские художники XIX века.
Другая картина, приехавшая в ГМИИ, - "Ужин в Эммаусе" из миланской Пинакотеки Брера. Это полотно, по словам Антоновой, с одной стороны, представляет собой жанровую сцену, а с другой стороны – "выше жанра".
Из галереи Боргезе в Риме в Москву прибыли шесть картин, в том числе ранний портрет Караваджо "Мальчик с корзиной фруктов" 1593 года. Как заметила Ирина Антонова, модель художника – мальчик - наделен яркой чувственностью и красотой. Из римской церкви Санта Мария дель Пополо приехало алтарное полотно "Обращение Савла".
Караваджо спустил святых с небес на землю
Стоит взглянуть на полотна Караваджо в разных музеях (будь то римские Ватикан или Галерея Боргезе, флорентийская Уффици, музеи Берлина и Вены или Эрмитаж) – и увидишь, что люди с тех пор ничуть не изменились.
"Пишущий Святой Иероним", склонившийся над фолиантом, очень напоминает старого ученого, завсегдатая Российской государственной библиотеки – бывшей Ленинки. "Шулеры" - вылитые офисные работники, замышляющие хитрость. "Гадалка" просвечивает своего клиента взглядом, как ловкая продавщица-обманщица. "Нарцисс" - юноша, изогнувшийся над "айпадом".
А знаменитый "Лютнист" 1595 года (достояние Эрмитажа), превратившийся в визитную карточку Караваджо, - женоподобный юноша из богемной тусовки.
Как несправедливо, что Караваджо, мастера жанровых сцен, блестящего интерпретатора Евангелия в живописи, знают сейчас прежде всего по "Лютнисту"! По поводу женственности лютниста часто шутили острословы. Есть даже такая шутка: если вы видите на картине андрогина с инструментом, значит, перед вами работа Караваджо. И даже фильм 1986 года "Караваджо" Дерека Джармена тиражировал этот штамп. В ленте умирающий художник вспоминал свои отношения с женственным натурщиком и его любовницей.
Но не за "Лютниста" ценили Караваджо Рубенс, Рембрандт, Веласкес, Рибера и те многочисленные караваджисты в Италии, Нидерландах и Испании, имена которых уже мало что говорят публике.
Все эти художники видели в Караваджо человека, изложившего античные и евангельские мифы живописным языком повседневности, почувствовавшего живую суть своих персонажей (будь то Иисус, Фома или Иероним) и умевшего на полотнах (вслед за Микеланджело) лепить человеческие тела с мастерством скульптора, играть пятнами света и тени.
Заказчики иногда отказывались покупать полотна Караваджо – так реалистичны они были, так ярко живописали жизнь. Кстати, ему, похоже, нравилось шокировать публику сценами насилия. Его полотна на темы Ветхого Завета напоминают сюжеты телевидения, напичканные кровавыми сценами. Эмоциональный нокдаун – только так и можно назвать впечатления от "Жертвоприношения Исаака" или "Юдифи и Олоферна".
Караваджо не любил далекого от жизни академизма с его условностями, ходульными приемами и однообразной красивостью лиц. Он спустил искусство с небес на землю и при этом успел побывать в жизненном аду.
Ад Караваджо
Отдавая в искусстве предпочтение живой, текучей реальности, Караваджо нередко спускался на ее дно и прожигал жизнь в обществе игроков, мошенников, скандалистов, авантюристок. Он был типичным enfant terrible, плохишом, чье имя, по словам Ирины Антоновой, часто фигурировало в "полицейских хрониках".
Караваджо бедокурил, участвовал в дуэлях, убил в драке (после неудачной игры в мяч) соперника-художника. Живописец не раз оказывался в тюрьме, сбегал оттуда, потом ждал прощения от Папы Римского. За художником гонялись наемные убийцы, он успел побывать рыцарем Мальтийского ордена, поссориться с разными своими покровителями.
Словом, не жизнь, а сплошное приключение, острый сюжет для романа. Такое не снилось ни Леонардо, ни Микеланджело, ни Тициану – великим художникам, наделенным благоразумием и житейской мудростью.
Караваджо, по сути, занимался самосожжением. И жизнь его оказалась коротка – всего 38 лет.
Жестокий талант Караваджо
Зато в живописи Караваджо прошел длинный путь – начал с натюрмортов и закончил страстями святых и обыкновенных людей.
Уже много было сказано о том, что Караваджо в своих натюрмортах (или в портретах, как в случае с "Мальчиком с корзиной фруктов") писал яблоки с червоточинами. Идеальные, безупречные фрукты, в его понимании, – как правило, восковые, настоящая мертвая природа – nature morte в собственном смысле слова. Караваджо усомнился в необходимости "поправлять" природу и писал фрукты без манерной лакировки.
Но, пожалуй, только его натюрморты написаны спокойно, без провокаций (червоточинки – не в счет). Остальные картины – всегда драмы, вызывающие либо потрясение и ужас ("Жертвоприношение Исаака", "Давид и Голиаф", "Мученичество Святого Петра"), либо молчание и сочувствие ("Кающаяся Мария Магдалина").
Критики много писали о "суровом реализме" Караваджо. У него действительно был "жестокий талант" (если применить это определение критика Николая Михайловского в отношении творчества Федора Достоевского - к творчеству Караваджо).
И в то же время у Караваджо был тот же самый гуманизм, что и у Достоевского с его любовью к униженным и оскорбленным. Герои Караваджо – люди из толпы, в лицах которых угадываются черты святых, мучеников или, наоборот, мучителей.
Караваджисты, к которым одно время принадлежали Рубенс, Рембрандт, Веласкес, Йорданс (фламандский "ученик" Караваджо), взяли у художника именно эти демократизм и гуманность, любовь к жанровым сценам, эмоциональную напряженность и игру лучами света.
Да и для русских художников-передвижников Караваджо был одним из учителей. Представители Товарищества передвижных художественных выставок - от Крамского, Перова и Ге и до Поленова, Сурикова, Серова - взяли у итальянца смелость, чувственность, простоту и умение с теплотой и пониманием живописать "маленького человека". Именно этот талант изображать обычного человека и отличает великих художников.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
