Премьера "Фауста", заключительной части тетралогии Александра Сокурова о природе власти, состоялась на Венецианском фестивале. Это "Фауст", перенесенный в XIX век, где человек оказывается сильнее дьявола — или, по крайней мере, так думает. В интервью РИА Новости Сокуров рассказал, как выбирал себе героя, единственного из многих тысяч, и как создавал для него подходящего противника. Беседовала Ольга Гринкруг.
- Почему в фильме, то есть в мире "Фауста", так темно? Большую часть времени там зелено, будто под водой.
- Проверьте зрение. Может быть, это специфика вашего эмоционального восприятия?
- Второе по яркости визуальное впечатление — вид купающегося Мефистофеля.
- А откуда вы вообще взяли, что это Мефистофель? Там это хоть как-то сказано? Имя это хоть раз прозвучало?
- Персонаж, который ассоциируется с Мефистофелем из традиционного "Фауста" — так можно сказать?
- Вот это другое дело, это точнее.
- Как вы объясняли задачу Антону Адасинскому, который этого персонажа сыграл?
- Зачем говорить о том, чего люди не видели? Вот если бы мы с вами говорили после премьеры в России — тогда другое дело. Но пока особых перспектив проката в России нет, и зачем говорить о том, чего люди не видели. Но придумывать персонажей — режиссерская профессия. Плюс труд мастеров, которые умеют выполнять пластические задачи. К сожалению, в России таких людей нет, пришлось искать их за пределами страны. А Адасинский — блестящий актер, не драматический, но пластический. И у него была задача пластическая в первую очередь. Язык он знает плохо, озвучание в итоге делал немецкий актер, характерные особенности складывались из усилий и возможностей разных людей.
- Почему принципиально было снимать по-немецки?
- Как журналист из России может задавать вопрос, почему "Фауст" снимался на немецком языке? Не обижайте меня, нельзя же так.
- Как вы выбирали себе Фауста?
- Цайлер — блестящий актер Венского драматического театра. Этого возраста мы посмотрели несколько всех актеров Германии, Дании, Швеции, Исландии, Австрии. Несколько тысяч человек, один лучше другого. Я был в восторге от того, что видел, остановиться на ком-то было очень сложно. Цайлера я видел вторым, запомнил и все время вспоминал его характер, его внешность, его доверчивость, его блестящие профессиональные умения: он актер настоящего большого театра. Я внимательно посмотрел его перечень ролей, там много классики. И как-то мне с ним сразу стало хорошо по-человечески. Чувство прямого, ясного человеческого контакта с актером очень важно для режиссера, потому что дальше — несколько месяцев в подготовке, на репетициях и на съемках работать вместе.
Он оправдал все мои предположения. Он был терпелив, чрезвычайно аккуратен, всегда был готов. Репетиции с ним всегда оказывались очень результативными — а мы репетировали много, серьезно и сложно. Хорошая память, способность к импровизации, нервность в пределах разумности - потому что все же у немецких актеров есть взвинченность, идущая от характера.
Ему было трудно, потому что Антон язык знает плохо, хотя живет в Германии много лет. Меня очень удивило это, потому что он говорил мне, что немецкий знает. Часто Антон не мог сформулировать текста, говорил какую-то белиберду, или наш переводчик, консультант и один из соавторов Марина Коренева подавала реплики - и Цайлер практически играл без парнтера, что очень тяжело и иногда даже унизительно для большого актера, уважающего себя и живущего в этом ремесле всю жизнь.
- Цайлер буквально следовал вашим указаниям или у него оставалась возможность импровизации?
- Мне совершенно не важно, чтобы артист выполнял мою задачу. Мне важно, чтобы артист работал органично для самого себя, потому что эту органику никакой режиссер никогда не сможет создать. Надо чтобы у человека было чувство меры, простота и чувствительность. А я очень рад, когда актер предлагает более интересное решение, чем версия, выдвинутая мною. Спорить с актером, кричать — дикость, патология бессмысленная.
- В самом начале работы над проектом продюсер и композитор Андрей Сигле упоминал, что съемки будут вестись в том числе и в Ватикане. В окончательной версии ватиканский сцен нет.
- Это предполагалось, но, к сожалению, средства наши не позволяли организовать съемки там. Хотя у меня идеальные отношения с Ватиканом, две ватиканских премии, и думаю, что мне разрешили бы что угодно.
- "Фауст" - финал или начало нового цикла?
- Это финал — или начало. Тетралогия - это кольцо, по которому можно ходить. А развитие — оно должно быть в головах.
- То есть — человек одержал победу над дьяволом, точка поставлена?
- Какую победу?
- Но ведь Фауст в конце фильма закидывает Мефистофеля камнями.
- А мы уверены, что он его убил? Что это не его воображение?
- То есть, мы делаем круг и возвращаемся к исходной точке тетралогии?
- Именно. К сожалению, ни исторический, ни гуманитарный опыт большую часть людей ничему не учит. Все ведь было уже — и крестовые походы, и Первая мировая, и вот опять. На территории Старого света все почему-то повторяется. Нигде не совершается столько преступлений, как на пространстве Старого света — ни в Африке, ни в Америке. Казалось бы, здесь процветают образование, гуманитарность, парламенты. Но опять бомбят, опять убивают.
