Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты "Дом актера" – специально для РИА Новости.
Два года назад, когда режиссер Дмитрий Крымов приехал в Нью-Йорк, его познакомили с Михаилом Барышниковым, знаменитым русским танцовщиком, который убежал из СССР еще в 1974 году. Результат – спектакль, который дебютировал на театральном фестивале в Финляндии.
Сорок с лишним лет назад
Побег Барышникова случился в Канаде, где гастролировал Большой театр, ярчайшим солистом которого был он, молодой танцор питерской школы. Михаил Барышников сделал фантастическую карьеру в Нью-Йорке, причем не на волне политики и не в ореоле невозвращенца, а как великий танцовщик, вошедший в историю мирового балета. Помимо этого, он стал частью мощной современной американской культуры, победно участвуя и в бродвейских мюзиклах, и в шоу со звездами Голливуда, и даже в кукольном Маппет-шоу.
Михаил Барышников: надо танцевать не лучше других, а лучше себя самого>>
Когда железный занавес пал, то многие из эмигрантов если и не вернулись, то хотя бы навестили родные берега. Возвратился в Россию даже Солженицын. Только Барышников до сих пор не испытывает желания сделать даже короткий визит на свою историческую родину. До него так держался Иосиф Бродский. Актер не говорит об этом, не дает официальных интервью нашим журналистам, что не мешает ему, между тем, общаться с нами без тени звездности, просто, душевно, с юмором.
Крымов же… Известный питерский театральный человек Виктор Новиков свел двух художников. Одному рассказал про другого. Потом они встретились, потом Михаил Барышников посмотрел видеозаписи спектаклей: ему понравились работы Крымова, потом сказал: "Приносите идею". Крымов принес.
А что, если поставить короткий, пронзительный рассказ Ивана Бунина "В Париже" из цикла "Темные аллеи", историю случайной встречи белого генерала из бывших с официанткой из аристократок?
Дело закрутилось. Начали репетировать в Нью-Йорке, потом решили: поскольку Барышников не поедет ни в Москву, ни в Питер, – базироваться в Хельсинки, поближе к России, и здесь же сыграть мировую премьеру. Благо, фестиваль Stage и его директор Рауль Грюнштейн не раз приглашали спектакли Дмитрия Крымова. В результате у спектакля возникло четыре повивальных бабки: Центр искусств Михаила Барышникова, фонд "Русский век", Лаборатория Дмитрия Крымова, и с финской стороны – Корьямо Театр, тот самый, что проводит в бывшем трамвайном депо фестиваль Stage.
Сначала полумрак
Сцена, специально оборудованная для этого спектакля, затянута вся черной тканью. Помост накренен. Мир потерял прежнюю устойчивость, подобно блюдцу из черного фарфора, готового вот-вот опрокинуться и разбиться. Бывший генерал, персонаж Михаила Барышникова, что-то нашептывает по-французски.
Как-то странно произносить "бывший генерал". Это почти как "бывшая курица" у Булгакова. Между тем в этом человеке, стоящем на помосте как на юру, сразу узнаешь военного человека, хоть и в гражданском. У Бунина это – Николай Платонович, белогвардейский генерал, участник Первой мировой, Гражданской. Ему на вид около сорока лет, но "стриженные волосы остро серебрятся", – уточняет писатель.
В спектакле это человек, испытавший такой опыт беды, что трудно сказать, сколько ему лет. Кажется, при первом появлении генерала Михаила Барышникова, что вся его жизнь уже прожита, что перед нами тень от человека, а вот серебристый, стриженный бобрик – не тень. Он состарился, поседел, надел очки. Вместе с тем, он не булгаковский Хлудов, скорее чеховский Вершинин, который дожил до революции.
Николай Платонович не может пережить, что проиграл, но той болезненной тоски по родине, что есть у героев Булгакова, в нем нет. Ясно, что герой Барышникова никогда не вернется. Он отрезал все, что случилось с его родиной и с ним самим на этой родине. Генерал потерял свою армию, обосновался в Париже, но пишет для разных изданий о войне. Когда он сам говорит об этом, то понимает всю мелочность такой жизни. Он, который когда-то был силой, участвовавшей в истории, теперь журналистик-эмигрант.
Барышников не раз не то чтобы разоблачит своего героя, но сыграет человека уязвимого. Держать военную выправку и прежнюю стать оказывается проще, чем прятать боль проигравшего и обиду обманутого мужа, которого бросила жена в Константинополе, или признаться, что опыт его личных, интимных встреч был особого рода, "в отелях". Он как-то почти фальцетом крикнет про жену: "А самой-то двадцать лет!". Как будто речь идет о женщине бальзаковского возраста, вошедшей в пору, когда надо скрывать свой возраст.
И если Хлудова трудно представить погруженным в мужское одиночество, то бунинский генерал Барышникова еще хочет быть любимым и любить. И вот в его жизнь входит Ольга Александровна, официантка из русской столовой, "из хорошего дома", подмечает герой, заказывая щи по-флотски. Её сыграет Анна Сидякина – женщину-эльфа, не способную постоять за себя, с милым щебетом, какую-то совсем-совсем беззащитную. Такую надо обнять, чтобы укрыть от жестокого мира, успевшего уже опалить и этого прелестного мотылька. Две обожженных души встречаются и влюбляются друг в друга, когда обоим кажется, что жизнь прожита и остается только доживать её. Бунин заставляет своих героев испытать трагическое счастье, трагическое, поскольку продлится оно недолго… В рассказе Ольге предстоит похоронить генерала, и уже после похорон она обнаружит его генеральскую шинель с красной подкладкой и разрыдается.
"Темные аллеи" Дмитрия Крымова: проза Бунина стала спектаклем>>
Сон прошлого
Дмитрий Крымов по-своему спрессует время и события этого рассказа.
Он оживляет сон прошлого. На сцене – душа сновидения. В этом сне предметы имеют свой послушный формат, в котором есть игра с плоскостью и объемом, а события режиссер позволяет себе то сжимать, то растягивать как эспандер, осознанно игнорируя линейную последовательность бунинской прозы, доводя реальность до обморока, до образов-картин.
Все как во сне. Дорога на авто в "синема" разворачивается у Крымова в чудесное путешествие по Парижу. Крымов, сочиняя свои странные и нежные миры, как правило, оставляет права детству, игре с простым. Так дети играют во взрослых. Так фотографии прошлого, лица, увеличенные в человеческий рост, или виды собора Нотр Дам, или старинное авто в масштабе, соответствующем реальному, живут в спектакле по-взрослому. Актеры садятся в "фотографию" авто и легко едут с помощью круга сцены по ночному Парижу в дождливую ночь.
Когда фотография вынуждена развернуться своей изнанкой к зрителю, то мы видим, что это – еще и открытка, кем-то когда-то посланная, которую, возможно, хранят в семейных альбомах. Эти измерения Крымов создает с сомнамбулической настойчивостью.
Но рядом с нежностью живет и тревога, отчаяние.
Чего стоит сцена, когда генерал собирается на свидание и приступает к ритуалу бритья, поставленного режиссером во всей бытовой подробности. Бритвенный нож сверкает угрожающе. Лезвие грезит самоубийством. Быт и мрачную поэзию Крымов и Барышников в этой сцене поразительным образом органично сочетают. А вот женские сборы Ольги Анна Синякина превращает в изнурительный калейдоскоп примерок нехитрого гардероба. Чем больше фантазирует это существо, как нарядиться одним-единственным платьем на выход, тем больше пробуждается в вашей душе жалость, сострадание, восхищение.
Режиссер по-своему прочитывает рассказ – сразу со всех сторон.
Крымов объединит в одну сцену их первую близость и смерть генерала. Те несколько месяцев, что они прожили счастливо у Бунина, режиссер трагически сгущает во времени. Короткий диалог первой ночи Крымов в буквальном смысле перевернет с ног на голову. Словно негатив с картины Шагала о летающей паре влюбленных развернется перед вами. Она появится парящей бабочкой из воздуха ночи, и будет ступать своей изящной ножкой по рукам генерала, как по цветку, а потом и вовсе повиснет вниз головой и так и будет висеть над ним, щебеча, что надо в душ, и что она, когда согласилась придти к нему, то все понимала. Он же будет то и дело пытаться поймать этого мотылька, порхающего по воздуху, ухватить последнее мгновение жизни с ней, которую так поздно встретил и полюбил силой поздней любви.
Дмитрий Крымов вошел в "Темные аллеи">>
И все-таки – танец
Свидание в спектакле разом переходит в финал.
Ту шинель, которую будет оплакивать в рассказе Ольга, генерал наденет в спектакле единственный раз, когда будет умирать. В спектакле эта сцена станет единственной, решенной средствами танца, для чего специально пригласят Алексея Ратманского… Под живой бой барабанов генерал выходит на свою последнюю корриду: пожилой и вместе с тем молодой (потому что любящий и любимый) тореадор, он упадет в последнем танце замертво. Белая мышка выползет из угла и уткнется на своем пути в мертвое тело генерала, раскинувшееся на черном круге. Этот писк оскорбит вечность, не будет в этой смерти воинского величия и торжественности, но почему так сжимается сердце, почему так хочется, чтобы это генерал жил…
Блестящий спектакль, поразительный дуэт великого артиста и уникальной актрисы, сон наяву, в котором мастерство демонстрирует вся команда Дмитрия Крымова.
После спектакля я спросила у Михаила Барышникова, случалось ли ему встречаться с белогвардейскими генералами и откуда такое знание этой породы людей? Он сказал, да, случалось, в Париже. Потом добавил, что его отец был таким же (старший Барышников был из военных, полковник советской армии).
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
