Немецкий режиссер с франко-иранскими корнями Ромуальд Кармакар к 46 годам успел снять более 20 фильмов – игровых и документальных, музыкальных и политических, получивших призы в Венеции и Локарно. В "Дружбе в Германии" он сам сыграл молодого Гитлера, в "Проекте Гиммлер" его любимый актер Мандред Запатка три с лишним часа читал речь Гиммлера, произнесенную в Познани перед высшими чинами СС, в "Гамбургских лекциях" тот же актер оглашал проповеди радикального фундаменталиста имама Фазази. В Москву на Beat Film Festival Кармакар привез свою "Клубную трилогию", а РИА Новости рассказал о том, ради чего стоит снимать фильмы о запретном и как замедлить время. Беседовала Анна Загородникова.
- Большинство ваших фильмов затрагивает болезненные для общества темы. Как так получилось?
- Режиссер всегда должен быть связан с обществом, в котором живет. Одна из важнейших для меня тем – как люди справлялись с прошлым и с преступлениями, совершенными во время Второй мировой войны, особенно в Западной Германии. Несколько раз я пытался снимать фильмы о периоде после воссоединения и о ГДР, но они провалились. До "Гамбургских лекций" в Германии не было ни одного фильма об исламистах, террористах и их взаимодействии с остальным обществом. Но проблема-то есть. Мы видим, что люди избегают тем, которые на самом деле очевидны, зачем-то стараются успокаивать политиков и правительство. Существует общепринятое представление о том, как отражать определенные вопросы, и ему следуют даже молодые режиссеры. Но это не искусство.
К тому же сейчас в Германии и других странах фильмы смотрят для развлечения. После работы, вечером, если согласишься потратить 10 евро - то ради того, чтобы проветриться, перенестись в чужую жизнь, представить, как ты мчишься на машине, которая тебе недоступна, выглядя при этом как актер, на которого ты в реальности не похож. Но ни подобное кино, ни более серьезные работы не могут мотивировать людей.
- Искусство должно к чему-то побуждать зрителя?
- Это большая работа, и я к ней не стремлюсь Я снимаю о том, что мне самому интересно. Вот я услышал речь Гиммлера, прочел о молитве суннитов, заметил, что электронная музыка становится важной тенденцией в моей стране. Кинематограф на все это до сих пор не откликнулся – и я ищу способ над этим поразмышлять. Пытаюсь прежде всего мотивировать себя, маму, нескольких друзей. Если еще кто-то заинтересуется – хорошо. Но нельзя затевать фильм, рассчитывая на поддержку аудитории, пусть даже и узкой. Все мои проекты – даже успешные – начинались с полного неприятия, отторжения.
- «Виллалобос» - это фильм о герое или об обществе?
- Все вместе. Но определенно - это фильм об умном и успешном человеке. Когда фильм показали в Венеции, все радостно узнали знаменитого диджея Рикардо Виллалобоса. Но если вы снимаете такой фильм как "Гамбургские лекции" - о суннитах, которые готовы резать людям горло, то зрители к этому не готовы, и приходится прибегать к монтажу, чтобы фильм стал чуть мягче. Мне интересно наблюдать за происходящим вокруг и снимать как известных людей, так и тех, кто неприятен обществу. Второе намного важнее, так как больше говорит о происходящих с нами и вокруг нас процессах.
- В «Клубной трилогии» есть очень длинные планы, снятые статичной камерой. С чем это связано?
- Да, в фильме "Виллалобос", который вошел в трилогию, есть 12-минутные эпизоды, снятые одним планом. И это необычно, потому что музыкальные фильмы, как правило, строятся на быстром монтаже. Многим это не понравилось: люди думали, что идут на фильм о вечеринках, а он - об артисте, о музыке, о том, как ее создают и как о ней говорят. Одно из основных занятий Виллалобоса – создавать протяженные музыкальные фрагменты для своих треков. Это мне интересно, потому что практически все в нашем обществе делается в течение 2-3 минут, в формате поп-композиции. Но в клубе, куда не все могут войти, и где играет кто-то вроде Виллалобоса, ритм изменен, время замедляется. Вот как раз ощущение времени меня и занимает. В определенной степени оно связано с наркотиками: многие не способны находиться в клубе по 8-9 часов без поддержки химических препаратов. Конечно, в более коротких треках других диджеев ощущение замедленности времени тоже есть, но прежде всего это специфика музыки Рикардо Виллалобоса. И стремление замедлить время - особенность общества в конце десятилетия. Фильм был снят в 2008 и 2009 году, но я допускаю, что сейчас, в 2011-м, что-то изменилось.
- Как вы пишете сценарии к своим фильмам?
- С 2000 года я не пишу сценариев к документальным картинам. Точнее, я делаю это только если мне нужно выбить деньги из телеканала или кинофонда. Но все свои документальные картины, начиная с "Проекта Гиммлер", я снимал на собственные средства. Не потому что я очень богат – просто не желаю сочинять сценарные заявки, остаивать подходы к теме и дискутировать о деталях. Когда делаешь документальное кино, невозможно заранее сказать, что ты будешь снимать. Можно только заявить: я хочу снять фильм о человеке, который играет в клубах, у него еще потрясающая студия. Есть отдельные элементы, с которыми предстоит работать. В итоге приходится очень внимательно за всем следить: будет ли герой отвечать на тот или иной вопрос, что он скажет об огромном звукозаписывающем устройстве с модулями, которое стоит у него в студии. Документальные фильмы в моем случае - это всегда сочетание неизбежности, определенности и неопределенности. Большинство нынешних документальных картин снимается по одной и той же схеме: режиссер подбирает к своей истории более-менее подходящий видеоряд – интервью, допустим, или материалы из архива, - и дополняет закадровым текстом. Но это не самое интересное, что можно сделать в документалистике.
- В этом году вы были председателем жюри нового немецкого кино на «Берлинале». Что же происходит в новом кино?
- Это был очень интересный опыт. Я, как и большнство других членов жюри, был потрясен консерватизмом представленных фильмов. Они были вроде бы и сумасшедшие, и громкие, - но если приглядеться, становилось понятно, что сняты они просто и без новшеств – как по Библии. Более того, удивительно, насколько режиссеры придерживаются тем, широко обсуждаемых на телевидении, в правительстве, но которые никогда не становятся в оппозицию общественному мнению. Такие работы всегда позади общественного мнения. И это скучно.
