Ранние смерти таких замечательных людей, как режиссеры Роман Козак и Иван Дыховичный, - это то, с чем душа просто не может примириться. Недавний (27 мая) уход от нас 53-летнего Романа Козака особенно тяжел, и скорбь по все в этой жизни успевшему Андрею Вознесенскому не заслоняет, а как бы оттеняет трагичность этого ухода. Козак до последних недель своей жизни, будучи уже тяжело больным, вел репетиции, выглядел, как и всю жизнь, красивым и сильным – как будто он только вчера еще кончил школу-студию МХАТ и впереди у него «Эмигранты» по Мрожеку, «Чинзано» по Петрушевской и капитальная переделка театра имени Пушкина. Он должен был успеть еще так много…
Не буду притворяться знатоком театра и поведу разговор только об одной постановке. Тогда, в 1986 году, она заставила задуматься всех, потому что была о главном – о свободе. Это были «Эмигранты», спектакль по пьесе польского эмигранта Славомира Мрожека, в котором Козак играет интеллигента АА, проживающего за границей в одном подвальном помещении с пролетарием ХХ. Оба персонажа в пьесе-диалоге – поляки, но на их место легко подставляются в первую очередь русские, а потом и все другие жители планеты Земля. АА сыплет научными и литературными выражениями, читает книги и наблюдает за жизнью ХХ, который приехал за рубеж подзаработать денег землекопом и ничего не хочет знать ни о политике, ни о книгах, ни вообще о чем-либо нематериальном. Копает траншеи и радуется только тому, что купил дешевые консервы (на поверку они оказываются кормом для собак) или понаблюдал снизу ноги симпатичной молодой дамы в не слишком длинной юбке, не обратившей внимания на копошащегося внизу работника жилкомхоза. Такой вот хлеб и такие зрелища. Потребительская корзина и программа «Максимум» в одном флаконе.
Тогда, в начале восьмидесятых, эта пьеса Мрожека была запрещена, сам Мрожек не имел возможности вернуться в Польшу, а потому ее постановка в подвальных помещениях (о том, чтобы поставить ТАКОЕ в официальном театре нечего было и думать) была актом немалого мужества. Роман Козак и Александр Феклистов (он играл ХХ) выкладывались по полной, в конце спектакля с них градом летел пот, битком набившиеся зрители часто не могли вздохнуть от тесноты, но все были счастливы. В стране начиналась перестройка, мы все воображали себя тонкими и интеллигентными АА, которым еще только предстоит разбудить духовно спящего ХХ. Теперь мы все – немножко ХХ, экс-чемпионы экс-демократии, экс-гласности и, кажется, экс-культуры. Быть ХХ – физически удобно и тепло, надо всего лишь забыть о некоторых вещах. Не «заморачиваться», например, по поводу того, что купленные по дешевке консервы на самом деле – для собак. Тогда все становится легче и проще и ты уже готов вместе с ХХ спросить АА, почему он эмигрировал:
«ХХ – Мне можешь сказать как брату.
АА – Ну, знаешь, уехал потому, что… потому что у меня всегда были трудности с дикцией. Например, такое слово – «неантагонистический». Для меня оно слишком трудно. Никогда не мог его хорошо выговорить.
ХХ – Ты? Но ты же образованный.
АА – Это, может быть, даже не вопрос дикции, а интонации. Никогда не мог сказать этого слова как положено. Не музыкальный я человек… А вот представь себе такую ситуацию: ты сидишь в тюрьме и я прихожу к тебе с предложением о побеге. Или лучше – предлагаю тебе план ликвидации тюрьмы. Ты бы тогда позвал охранников, сдал бы меня им на руки?
ХХ – А в какой тюрьме?
АА – Ну, в такой, где тебе неплохо живется. Может быть, лучше, чем на воле. Где есть что покушать и не холодно.
ХХ – Я о такой тюрьме еще не слышал.
АА – И в этой тюрьме тебе не разрешено только одно – нельзя употреблять слова на букву «т». Все слова на букву «т» запрещены и в устной, и в письменной форме.
ХХ – Зачем?
АА – Ну, например, чтобы ты не мог написать или вымолвить слово «тюрьма».
Невозможно передать всю иронию, всю красоту театрального жеста, с которой Роман Козак играл эту сцену. В этом плане событие недели – разговор царя с поэтом на благотворительном вечере Чулпан Хаматовой – все из той же притчи. Мы что, не знаем слова на букву «т»?! Да знаем, знаем! Не хуже вашего Шевчука знаем! Но ведь договорились же – на «т» не выражаться. Почему этот патлатый должен быть лучше всех? Да и не сказал он ничего нового…
В Польше, как и в России, интеллигенция много лет не могла договориться с пролетариатом. Этим пользовалась во времена Польской Народной Республики власть, выставляя рабочего вожака Валенсу неучем-экстремистом, а интеллигентных членов Комитета защиты рабочих – оторванными от массы «ботаниками». И победить «Солидарности» удалось только тогда, когда интеллигенты и пролетарии поняли, что стать свободными можно только вместе. Вот как этот момент представляется в пьесе Мрожека:
«АА – Ты – человек?! Ты?! Зверь ты, а не человек. Ты и вправду не собака и не свинья, а вол! Годный только на то, чтобы пахать, пока не протянет копыта! И просит только о том, чтобы ему подсыпали побольше соломы в ясли! И ничего больше не хочет! Ну что, ты доволен?! Ну скажи, доволен?!
ХХ – Не тряси меня!
АА – Нет, буду трясти! Буду трясти до тех пор, пока ты не пробудишься от своего быдлячего сна! Потому что когда ты не пашешь, ты жуешь или спишь! Буду трясти, пока не сделаю из тебя человека. Не перестану, пока этого не добьюсь! Потому что пока ты будешь волом, я буду свиньей! Понимаешь? Тут одно неотделимо от другого: если ты вол, то я – свинья. И буду последней свиньей, если позволю тебе остаться волом!.. Не может быть, чтобы только один из нас был человеком. Или мы оба будем людьми, или ни один из нас».
Ужасное польское слово «быдло» (скот) в последние годы в России употребляется в самом своем безнадежном, оскорбительном значении – так когда-то польские феодалы обращались к своим белорусским и украинским крепостным. АА рассматривает «быдлячество» как сон, как временную аберрацию. А нам в последнее время пытаются внушить, что это вечное, нормальное состояние большей части общества. Согласиться с этим – последнее свинство, тот же «быдлячий сон», только хуже. Об этом и говорит в пьесе персонаж Романа Козака.
Сам Козак всю жизнь упорно и честно отстаивал право театра быть интеллектуальным зрелищем. Нам его будет не хватать.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
