Москва - удивительный город. Здесь такое происходит... Магазин книжный, обычный. Выбор чуть выше среднего. Все буднично, но, главное, спокойно, без толчеи: что еще нужно для московского интеллигента? Раньше здесь вообще можно было книжечку купить, под мышку ее, а рядом кафешка с портретами писателей разных - взял себе кофейку-чайку, а то и грамм этак 50, ну ладно, 100 - и хорошо! Читай себе, пописывай, погрусти. Прямо Монпарнас какой-то. Но не тут-то было - человек с человеком сходится, а собственность с собственностью - редко. Проход в кафешку заложили кирпичом или цементом каким; впрочем, нашему брату и это ничего, и так все неплохо. И даже мысль возникла такая строгая: «Ты для чего сюда пришел, ради книг или?..» Как говорится, спасибо конфликту интересов. Очень отрезвляет.
Нигде так не устаю, как в книжном магазине. Предложение настолько утомляет спрос, до всего так хочется прикоснуться мыслью, что сил нет. «Щелкунчика» помните? Все тихо, сонно, мертвые игрушки. Так и в книжном. И вдруг… большой черный том, необыкновенный, таинственный, с чертами лица на обложке, от которого веет холодом и мудростью, благородством и жестокостью, надеждой и обреченностью. И над этим лицом будто письменами на стене Валтасара начертано: «Чингисиана!». А дальше и вовсе загадочные слова: «Сокровенное сказание монголов». Легенды и предания о Чингисхане. «Великия книга Ясы» и «Билик» Чингисхана». Казалось, свет в магазине померк, а это странное лицо глядит на тебя, в тебя не вглядываясь, из темной глубины веков…
Почему в книжных магазинах не додумались до тележек, как в обычных продуктовых супермаркетах? Представьте, кладу себе «Чингисиану» на гору прочих изделий человеческого ума и духа. А так одно страдание. Почти весь взмокший, со скользкими от разноформатности книжками подхожу к кассе. Кладу «Чингисиану» перед недоверчивым взглядом барышни-кассира, которая только что реализовывала открытки с надписями: «Моему любимому любовнику от любимой любовницы» и теперь смотрит на меня, как на инопланетянина. Следующая, далеко не последняя книга карманного формата в каких-нибудь 200 страниц, которую я кладу перед ней, - Герберт Уэллс, «История цивилизации». Но тут происходит нечто совершенно необъяснимое, повергшее меня почти в мистический трепет. Девушка предупредила, нет, скорее изрекла: «Чингисиана» подорожала. Будете брать?» Мое замешательство, выразившееся в молчаливой паузе, было расценено как замешательство по поводу цены, тогда как я пытался мучительно и безуспешно найти ответ на вопрос: «Почему? Почему «Чингисиана» подорожала?» Но уже тогда, в тот самый момент, я понял, что в этом подорожании есть какая-то правда. Есть какая-то справедливость. Уже не книжная, уже не зависящая от меня и этой продавщицы, от цен на газ, итогов Олимпийских игр и пробки на Бульварном кольце, в которую я через минуту должен влиться с таким родным, таким всепоглощающим, таким общемосковским чувством негодования.
«Чингисиана» подорожала! Мне уже хотелось спросить милую барышню-продавщицу, по какой причине подорожала именно «Чингисиана», а не Герберт Уэллс с его «Историей цивилизации», которая при всей своей малоформатности проглотила историю человечества «от эры каменноугольных болот до учения Иисуса Христа». Но я только выдохнул: «Беру «Чингисиану».
Деньги любят счет, но не тех, кто их считает. И стоя у кассы в ожидании чека, наугад раскрываю «Сокровенное сказание монголов»:
«Вдруг угодила вражеская стрела прямо в голову Борохула, и пал наземь наш богатырь. Но, опершись на лук, восстал он и стоял так, щитом прикрываясь. И глянул назад наседавший на врага Борчу и крикнул ему:
«Ужели может наповал сразить мужчину одна ничтожная стрела?! Негоже, чтоб у тебя подкашивались ноги, как у побитого осла!»
И вскочил тогда Борохул на коня с правой стороны и, прикрываясь щитом, бесстрашно ринулся на врага.
И побежали вскоре враги-тайчуды с поля брани, унося с собой трупы сродников своих.
Приступил тогда Чингисхан к сайдам и вопрошал их:
«Что делать нам теперь, когда разгромлен и бежит наш враг?»
И сказал ему в ответ Борчу:
«Герою почившему
Почести мы воздаем,
Бегущему недругу
Стрелы вдогонку пошлем».
И благословил Чингисхан слова нукера Борчу, и бросились они в погоню… Подобно волку, напавшему на отару овец, погубили наши сайды сотню ворогов. Остальные в панике бежали прочь. И стали добычей нашей в том сражении сотня скакунов и полсотни кольчуг».
«Пожалуйста» - и барышня подала мне счет, в котором потонула стоимость «маленького» Уэллса с его «Историей цивилизации». Мне стало обидно, может быть, потому, что как-то привычна мысль, что Герберт Уэллс нам ближе, «нам цивилизованней», чем весь этот дикий, хотя и гармоничный эпос «Чингисианы». Подобно гурману, откладывающему лакомый кусок не совсем приевшейся пищи, откладываю жестокую романтику монголов на потом и, еще не выходя на улицу, раскрываю крохотный томик Уэллса.
«Где-то в области Средиземного моря росла в диком состоянии пшеница, и человек, должно быть, научился толочь ее и растирать ее зерна для пищи задолго до того, как начал сеять. Он умел жать прежде, чем научился сеять.
Чрезвычайно интересно, что во всем мире, повсюду где существуют посевы и жатвы, можно всегда найти следы прочно установленной первобытным умом связи между представлением о посеве и идеей кровавой жертвы, и, первоначально - жертвы человеческой. Изучение происхождения этой связи представляет глубокий интерес для любознательного ума».
Я вышел на улицу и с удовольствием вдохнул свежий воздух.
(Продолжение следует)
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
