Владимир Набоков в своих «Лекциях по русской литературе» пошутил, что единственный точно установленный факт, который мы знаем о Гоголе, - это то, что родился он 1 апреля. Ну так вот, первое апреля с той поры наступило в двухсотый уже раз. Это звучит намного точнее, чем бронзово-официальное «Гоголю двести лет». Я думаю, усвоенная в советские годы формула «вечно живой» самому Гоголю навеяла бы какой-нибудь ужастик из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Вечно живые у него только мертвецы из «Страшной мести».
Гоголь - писатель молодой, молодежный, «с гумором», как сказал бы его старший товарищ Пушкин. Его герои активны, оптимистичны, прогрессивны. Взять хотя бы Павла Ивановича Чичикова из «Мертвых душ». В наши дни он наверняка стал бы вполне успешным корпоративным юристом, с хорошими перспективами карьерного роста. У него ведь еще все впереди: он ведь «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод».
Слишком молодых нам и не надо - нам нужно с опытом работы. А у Чичикова он есть, да еще какой! Превосходные навыки общения - особенно для корпоративного юриста. Посмотрите, как грамотно объясняет он Манилову свое нежелание оформлять купчую именно на мертвые души.
«Мы напишем, что они живые, так, как стоит действительно в ревизской сказке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для меня дело священное, закон - я немею перед законом».
Манилов все еще сомневается: «Не будет ли эта негоция не соответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России». На что Чичиков отвечает, что «казна получит даже выгоду, ибо обретет законные пошлины». В наше время он непременно добавил бы еще что-нибудь про гражданское общество и вставание России с колен, открывающее перед ней прекрасные дальнейшие виды. Недаром Гоголь с видимым удовольствием повторяет название употребляемого Чичиковым документа - ревизская сказка. Сказка - от «ревизора» из одноименной комедии.
- Так вы полагаете?..
- Я полагаю, что это будет хорошо.
- А если хорошо, это другое дело: я против этого ничего.
Замечательный поэт и филолог «серебряного века» Андрей Белый в своей книге «Мастерство Гоголя» подытожил этот диалог в свойственной ему гротескной ритмической форме: «Подлог - очень нехорошо; но казна получит за него пошлины; это - очень хорошо; так что: «не очень», но и «не очень не хорошо»; раз так, то - хорошо».
Юрист Чичиков работает с клиентами так же, как некоторые нынешние юристы-политтехнологи работают с электоратом: «Что будет в случае прихода вашей партии к власти?» - «Я полагаю, что это будет хорошо». - «А если хорошо, это другое дело: я против этого ничего». И электорат, словно коллективный Манилов, «передает ему души безынтересно и купчую берет на себя».
Впрочем, Чичиков только с Маниловым предстает в роли юриста и размазни-либерала. С Коробочкой он - силовик, да еще какой! Андрей Белый с характерной для него впечатлительностью даже делает вывод, будто у этой русской мисс Марпл девятнадцатого века Чичиков ведет себя как «разбойный насильник». Явившись к ней после падения из брички в грозу, весь вымазанный грязью, он просто требует от Коробочки уступки ненужного ей имущества, словно рейдер, или, если использовать гениальный неологизм Владимира Войновича, заглотчик: «Страм, страм, матушка! Просто, страм!.. Мертвые в хозяйстве! Эк куда хватили! Воробьев разве пугать по ночам в вашем огороде, что ли?» Позднее Коробочка «перепуганная и бледная как смерть» рассказывала, будто в глухую полночь Чичиков, «вооруженный с ног до головы», требовал у нее мертвых душ и кричал: «Они не мертвые!»
Чем не явление судебного пристава с новыми акционерами на каком-нибудь Агинском глиноземном комбинате? Только вместо мертвых душ ныне оживают акции: лежали мертвым грузом - и вдруг стали живые…
Впрочем, с силовой акцией Павел Иванович немного переборщил. Коробочка-то его и разоблачила, явившись в город и подав в суд жалобу на той самой бумаге, которую увидела у Чичикова в потайном ящичке его шкатулки.
Есть основания надеяться, что современная корпоративная юстиция простит Павлу Ивановичу этот силовой прокол за сроком давности. Ведь в своей «несиловой» жизни Чичиков - светский человек, возможно даже - меценат и благотворитель (вспомним, что в его шкатулке с потайными ящичками лежали у него и «билеты визитные, похоронные, театральные, которые складывались на память»). Просто, не достигнув пока степеней известных, он держится непублично: «Должно ли быть знаемо имя и отчество человека, не ознаменовавшего себя доблестями?» Ну да это до поры до времени.
А силовой элемент, если присмотреться, есть даже у губернатора, принимающего Чичикова в губернском городе NN. Если Манилов называет этого губернатора «препочтеннейшим и прелюбезнейшим», то по Собакевичу он - «первый разбойник», «за копейку зарежет». Впрочем, таков и должен быть губернатор в наше переходное неопределенное время. У Гоголя он, если помните, совсем как Чичиков - «ни толст, ни тонок собой… был представлен к звезде… впрочем, вышивал по тюлю». Словно символы государственной власти, губернатор в одной руке держит билет, в другой - болонку. Сначала принимает Чичикова, потом - отказывает ему в доверии, спуская на Павла Ивановича всех собак.
Как видим, Гоголь - прекрасный кадровик, великолепно подбирает кандидатов как для юридического, так и для государственного поприща. Подбирает, что называется, на века. А вы говорите - двести лет…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
