Анатолий Королев, обозреватель РИА Новости.
Президент России подписал указ о проведении Года Русского языка.
Весь 2007 год будет чередой торжественных мероприятий в честь русского языка. Как никак на нашем языке сегодня говорят 170 миллионов человек, в том числе 30 миллионов русских соотечественников за рубежом и еще 350 миллионов его хорошо понимают.
Солидная цифра.
Первая публичная акция пройдет уже в январе в Париже, на международной лингвистической выставке ЭКСПОЛАНТ. Ее опекают две первых леди - супруга президента Франции Бернадет Ширак и Людмила Путина.
Но для меня - как писателя - Год языка это повод сказать о том, что русский язык переживает непростой этап своего развития. И кризис начался не вчера, а почти сто лет назад, в начальную эпоху брожения российского этноса, когда поражение в русско-японской войне вызвало первую волну отрицания монархии.
Между тем по иронии судьбы, русский язык переживал в эти годы пору своего расцвета: гениальную литературу и культуру Серебряного века сопровождала великая речь. Образцом классической речи был Петербург, но на беду расцвет языка совпал с падением монархии. Социальная революция в 1917 году остановила его развитие, и с волной эмиграции русский язык - в ее лучших образцах - тоже эмигрировал. И доныне классическую русскую речь, речь петербуржцев можно услышать только в разговоре старых аристократов.
Центром формирования нового языка стала пролетарская Москва, никак не готовая для этой роли. С одной стороны в Москве царила лексика плебса, Сухаревской толкучки, с другой - высокопарный церковнославянский язык божественной литургии. Но царить ему оставалось недолго.
В России власть над народной речью захватил новояз большевиков.
Наступила пора диктатуры партийного сленга. Неслыханные прежде понятия, например, троцкизм, левый и правый уклоны, индустриализация, марксизм и прочие "измы" грянули камнепадом нормы на речевую практику плебса. Крестьяне вообще не могли даже выговорить новые слова, из троцкиста получался "тракцыст", из трактора - "трахтор" (корень словообразования - глагол "тарахтеть, шуметь").
И что?
Спасаясь от давления, традиционный народный язык стал маргинальным, ушел в подполье. Одновременно миллионы политических заключенных угодили в пекло уголовной фени. После падения сталинской тирании, когда в 50-е годы зеки, вернулись из лагерей на свободу, уголовное арго стало царить над обыденной речью.
До сих пор лучшим и пока, пожалуй, единственным классическим трудом по изучению феномена уголовного общения остается работа академика Дмитрия Лихачева: "Черты первобытного примитивизма воровской речи". Если свести эту сложную работу к простому итогу, то в ней два вывода. Первый - жаргон, мат, люмпенизированная речь есть попытка магическим путем заклинаний (матерщины) влиять на экономические законы и через крик и ор строить экономику. И второй итог - уголовная феня и вообще просторечие были формой стихийного сопротивления натиску коммунистической фразеологии, а общим итогом этой борьбы стал искалеченный язык человеческого общения в России - жаргон.
Я уже помню то время.
Наш двор был копией лагеря.
Шалава, курва, зенки, лягавый, атас, покеда, шухер - вот из какой пены была соткана наша речь.
Пойдем поберляем. Вместо - пора пообедать.
Дай пять, вместо - здравствуй.
На этом фоне - не сразу, - но все-таки окультуренный язык московской интеллигенции стал заменой классическому петербургскому образцу и поневоле занял место эталона. Через феномен дикторской речи (штат элитных дикторов на всесоюзном радио превышал 100 человек!) выправленный от большевизма язык снова стал влиять на народную речь, возник, наконец, культ правильных ударений. Не важно было знать слово "феномен", надо было произносить его с правильным ударением на втором слоге: "фенОмен". И все равно правильная речь была лишь оазисом в море жаргонизмов.
В эпоху крокодиловых слез, в эру брежневского застоя, о котором сегодня принято говорить с воздыханием, ситуация не стала лучше: к этому засилью просторечий шпаны прибавился террор канцеляризмов. Речь тонула в обилии штампов и канцелярских оборотов.
Времена застоя были еще и застоем русской речи. Как дно корабля облепляют ракушки в неподвижной воде, так и русский язык отяжелел от наростов канцелярщины. Косноязычие генсека стало общей дряхлостью.
И не думайте, что с переходом в новое время наш язык стал лучше.
Да, он стал динамичней, да на первый план вышла энергия молодежного сленга, но старый айсберг еще не растаял. Речь наших политиков чаще всего ужасна. Матерщина в верхах и низах по-прежнему царствует. А мат - на мой взгляд - это ожоги на коже. Язвы речи. Хотя без крепкого словца язык невозможен, но постоянная ругань не может породить нормальное общение, и нормальную экономику не говоря о нормальной нравственности.
Феномен формирования нового языка в том, что он стал пленником молодежи, а значит заложником Рунета, где стремительно выросли этажи стремительного общения в виде чата, или так называемой "аськи", мгновенного разговора через дисплей компьютера сразу с десятком соседей. Этот псевдорусский язык "компа" у молодежи почему-то назвали "албанским". Здесь, никогда не пишут "что" или "чего", а только "чо", "пасибки" вместо "спасибо" или "сеня" - "сегодня", "дарова" - "здравствуй", "скоко", "я тя лю", "кода" ... и т.д.
Этот новый вариант электронной фени представляет серьезную угрозу развития языка
К сожалению, наша церковь ушла в катакомбы церковнославянской речи, храм с его велеречивостью тоже не может стать школой правильной речи.
Храмом речи - вынужденно - стал театр и кино, голубой экран ТВ.
Но эти оазисы тоже в кризисе.
Вполне разделяю слова актера Александра Калягина, который на днях говорил на страницах "Культуры": "сцена становится помойкой, куда скидывается весь мусор и происходит это не только при постановке современных пьес, но и классики... вот-вот русский язык перестанет быть мировым, а число его носителей уменьшится вдвое".
А что книга?
Но и наша словесность сегодня крайне уродлива.
Одним словом внимание к русскому языку - пусть и запоздалое - важный шаг в самосознании общества и нации.
Что ж, остается вспомнить великого оратора Демосфена, как известно он тренировал свое красноречие, заполнив рот гальками на берегу. Он научился говорить даже с камнями. Русский язык сегодня тот же Демосфен - наша речь полна подводных камней.
Когда же мы выплюнем эти камни и перестанем калечить великий и прекрасный язык?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
