Автор Петр Романов.
Время правления Екатерины I и Петра II периодом самодержавия можно назвать лишь с оговорками. Власть Меншикова и членов Верховного тайного совета, прозванных в народе верховниками, усилившееся влияние боярских родов, в первую очередь рода Долгоруких (они взяли под свою опеку Петра II), прямое вмешательство иностранцев в решение важнейших для России вопросов - все это на практике значительно сужало возможности самодержавия.
Со смертью реформатора Россия, покатившись вперед по рельсам, проложенным Петром, как вагон без паровоза, стала постепенно притормаживать. Уже на закате российского самодержавия Ключевский в своих черновиках, приведет следующее справедливое рассуждение: «Самодержавие - не власть, а задача, т.е. не право, а ответственность. Задача в том, чтобы единоличная власть делала для народного блага то, чего не в силах сделать сам народ через свои органы. Самодержавие есть счастливая узурпация, единственное политическое оправдание которой непрерывный успех или постоянное уменье поправлять свои ошибки и несчастия. Неудачное самодержавие перестает быть законным. В этом смысле единственным самодержцем в нашей истории был Петр Великий. Правление, сопровождающееся Нарвами без Полтав, есть nonsense».
Смерть Петра II и последовавший вслед за ней очередной кризис власти в России подтолкнули часть российской аристократии и дворянства к идее ограничения монархии. Это была попытка сделать еще один шаг в сторону Европы. Для нас любопытно то, что это движение на Запад предприняли коренные русские, а на защиту русского самодержавия встал иностранец - Остерман.
Остерман родился в семье пастора в Вестфалии в 1686 году, учился в Иенском университете, но из-за дуэли покинул родину и бежал. Сначала в Амстердам, а затем в Россию. Немец легко освоил русский язык, получил имя Андрея Ивановича и начал быстро делать дипломатическую карьеру. Был переводчиком посольского приказа, затем секретарем, участвовал в работе нескольких дипломатических миссий. В 1721 году вместе с другими петровскими дипломатами добился заключения Ништадтского мира со шведами, а в 1723 году уже самостоятельно сумел подписать выгодный для России торговый договор с Персией. Советы Андрея Ивановича Остермана власть ценила и когда речь шла о сугубо внутренних делах. Именно им составлена знаменитая петровская Табель о рангах и преобразована Коллегия иностранных дел. Позже, в эпоху Екатерины I Остерман становится вице-канцлером и членом Верховного тайного совета.
Со смертью Петра II прекращалась мужская линия дома Романовых. Выбирать приходилось не императора, а императрицу, хотя это и противоречило традициям русской монархии. Во время присяги Екатерине I мужики в деревнях нередко отказывались это делать, считая, что императрица - правительница исключительно для женщин.
Решение принималось узким кругом лиц: пять членов Верховного тайного совета, три члена святейшего Синода и несколько наиболее влиятельных фигур из Сената и генералитета. В списке кандидаток на российский престол значилось шесть имен. Во-первых, княжна Екатерина Долгорукая, на ней собирался, но так и не успел жениться Петр II. Согласно петровскому закону о престолонаследии правитель мог в завещании назвать своим преемником любого. Этим и решили воспользоваться Долгорукие, составив подложное завещание Петра II, где покойный якобы называл будущей императрицей свою невесту. Подлог не прошел, потому что согласия не было даже в самом роду Долгоруких. Если не все Долгорукие признавали подлинность документа, то, что говорить об остальных!
Вторую идею - провозгласить государыней первую жену Петра Великого, бабку покойного императора Евдокию Лопухину также отклонили быстро: преклонный возраст претендентки говорил не в ее пользу. Оставались две дочери Петра - Анна и Елизавета и две его племянницы, то есть дочери царя Ивана - Екатерина и Анна.
Один из тогдашних «верховников» князь Дмитрий Голицын пришел на совещание с уже готовой кандидатурой и отстоял ее, он ставил на Анну Иоанновну.
В свое время Голицын поддерживал Петра, однако, глядя на реформы через призму европейских конституций, приходил к неутешительным для русских выводам. Князя, как заметил Ключевский, «тяготили два политических недуга: власть, действующая вне закона, и фавор, владеющий слабой, но произвольной властью». Отсюда многозначительные слова Голицына во время дискуссии о престолонаследии, что помимо вопроса о выборах новой императрицы «надобно подумать и о себе также». Слушатели этот пассаж по началу прозевали, и Голицын, когда вопрос о выборе Анны Иоанновны был решен положительно, к важнейшей для него теме возвращается вновь. «Выберем кого изволите, господа, - настойчиво напоминает он, - только, во всяком случае, нам надобно себе полегчить». И тут же предлагает «составить пункты и послать их государыне».
Именно в этот момент и вошел в русскую историю немец Остерман. Он тихо постучался в дверь, за которой происходило совещание, и присоединился к разговору, принявшему столь неожиданный поворот. До этого участвовать в дискуссии о выборе государыни вельможа не хотел, тактично указав на свое иноземное происхождение. Войдя в комнату, Остерман понял, что угодил, как говорят русские, из огня да в полымя. Если иностранцу не с руки участвовать в обсуждении вопроса о престолонаследии, то уж тем более ему показалось опасным обсуждать тему ограничения полномочий будущей императрицы.
Вот как описывает пикантную для немца ситуацию Николай Костомаров: «Осторожный Остерман увидел себя в крайне неловком положении: приходилось стать явным участником замысла ограничить самодержавную власть. Он считал для себя это очень опасным. Конечно, немец, вестфальский уроженец, он не питал пламенной привязанности к старинному московскому самодержавию, но он хорошо изучил русское общество и был убежден, что в России не может сложиться и укрепиться иной образ правления, все попытки ввести его будут неудачны, а участники таких попыток могут потерпеть как враги правительства. Сначала он прибегнул к прежней уловке: представлял, что он по происхождению иноземец и по этой причине ему не под стать решать судьбы русского государства. Но министры стали его уговаривать и понуждать; он, наконец, согласился и стал словесно редактировать пункты, но не в виде диктовки. Вероятно, барон Остерман в этот раз поступил так, как он поступал не раз и прежде, и после в затруднительных обстоятельствах. По известиям знавших его близко современников, он, когда нужно было, выражался так темно, что смысл речи его трудно было сразу уразуметь и легко было давать ей какое угодно значение».
В конце концов, пункты или условия договора с Анной Иоанновной участники совещания все-таки составили. Вот они: «Государыня обещает сохранить Верховный тайный совет в числе восьми членов, и обязуется - без согласия с ним не начинать войны и не заключать мира, не отягощать подданных новыми налогами, не производить в знатные чины служащих как в статской, так и в военной сухопутной и морской службе выше полковничьего ранга, не определять никого к важным делам, не жаловать вотчин, не отнимать без суда живота, имущества и чести у шляхетства и не употреблять в расходы государственных доходов». Позже к этим пунктам добавили жесткую приписку: «А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!»
Инициатива Голицына, поддержанная Верховным тайным советом, вызвала противоречивую реакцию среди дворян. А их в этот момент в Москве оказалось больше, чем обычно. Многие приехали из провинции на свадьбу молодого императора с княжной Долгорукой, а попали на похороны и избрание нового государя. В это время самые известные московские дома стали дискуссионными клубами, где обсуждалась программа ограничения самодержавия. Дело было для России невиданное, а потому посягательство на самодержавную власть поддерживали далеко не все.
Инициатор затеи князь Голицын и остальные члены Верховного тайного совета от дискуссии не уклонялись, напротив, готовы были рассматривать любые проекты и предложения. Датский посланник Вестфален информировал свое правительство, что двери совета оставались открытыми целую неделю, и каждый из дворян имел возможность высказаться по поводу предполагавшихся изменений в системе управления Российской империей. Секретарь французского посольства Маньян сообщал из Москвы: «Здесь на улицах и в домах только и слышны речи об английской конституции и о правах английского парламента». Некоторые исследователи говорят о двенадцати различных проектах, подготовленных в этот короткий период. Известный русский историк и публицист Василий Татищев, например, основываясь на западном опыте и истории русских Земских соборов, призывал не ограничивать самодержавие, но избирать нового государя, привлекая к выборной процедуре все дворянство.
Сам Дмитрий Голицын, если верить депешам иностранных послов, предлагал оставить императрице полную власть только над своим двором и над небольшим отрядом гвардейцев, специально предназначенных для охраны двора. Деньги на эти цели предполагалось выделять из государственного бюджета. Вся же политическая власть в области внешней и внутренней политики, согласно замыслу Голицына, должна была принадлежать Верховному тайному совету, его состав предполагалось расширить до двенадцати человек, принадлежащих к знатным фамилиям. Согласно плану Голицына, восстанавливался и Сенат из тридцати шести человек. В обязанность сенаторов входило предварительное рассмотрение всех дел, подлежащих обсуждению «верховников». Но и это было не все. Князь предлагал создать двухпалатный парламент: одна палата из двухсот представителей представляла бы интересы дворянства, другая предназначалась для защиты интересов купцов, горожан и вообще простого народа от «несправедливостей».
Насколько идеи ограничения самодержавия были осуществимы в тогдашней России, сказать сложно. Народ был нейтрален. Он вообще не участвовал в дискуссии, о нем не вспомнил никто. Во всех многочисленных проектах того времени, где мелькает слово «народ», под ним подразумевается исключительно дворянское сословие и только.
В лагере реформаторов находились самые влиятельные на тот момент вельможи и некоторая часть дворянства. Голицын и его сторонники узурпировали право выбора будущего государя России, за счет чего получили некоторую фору перед соперниками. В их пользу также красноречиво говорил положительный опыт Запада. Против сторонников конституционной монархии были: разногласия среди основной массы дворянства, нежелание любого государя, каким слабым бы он ни оказался, делиться властью, а главное, орудие страшной разрушительной силы - крупнейший специалист в области интриги немец Остерман.
Анна Иоанновна, следившая за событиями в России из провинциальной Митавы, подписала условия, выдвинутые тайным советом, но, выезжая в Москву, благодаря Остерману, уже знала, что на ее стороне есть немалая поддержка. Остерман повел себя как старый хитрый лис. Сказавшись тяжело больным, он все смутное время провел в постели, как пишут, «облепленный пластырями, обвязанный примочками». Но при этом, лежа в постели и не выпуская из рук пера, развил бурную деятельность, внушая всем, что необходимо во что бы то ни стало сохранить самодержавие в полной неприкосновенности. Он же организовал императрице поддержку и в гвардейской среде. На примере «избрания» Екатерины I вице-канцлер уже знал, что, когда чаша весов в политике колеблется, лучше всего в решающий момент положить на нее гвардейский штык. Это немец и сделал. Еще не встретившись с членами тайного совета, Анна Иоанновна объявила себя полковником Преображенского полка и капитаном кавалергардской роты. Восторгу гвардейцев не было предела. Они заявили, что готовы разорвать на части любого, кто осмелится оспаривать право Анны Иоанновны стать полновластной правительницей России.
Очень кстати в минуту встречи с членами тайного совета в руках императрицы оказалась и некая челобитная с просьбой «принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели». На вопрос императрицы, окруженной бравыми гвардейцами, к членам тайного совета, должна ли она выполнить «предложение народа», «верховники» молча склонили головы.
Как только вопрос о конституционной монархии в России отпал, Остерман снял пластыри и покинул постель.
За проявленное им усердие хитрый лис получил графское достоинство и надолго стал единственным вершителем российской политики. Как утверждает словарь Брокгауза-Ефрона: «По мысли Остермана, был учрежден кабинет министров, в котором вся инициатива принадлежала ему, и его мнения почти всегда одерживали верх, так что Остерману всецело следует приписать тогдашние действия кабинета».
Америку открыл Колумб, но название континенту дал Америго Веспуччи. Россией во времена Анны Иоанновны реально управлял Андрей Иванович Остерман, а в памяти осталась бироновщина.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
