Автор Петр Романов.
Часть первая >>
О том, что между реформаторами и революционерами идет гонка на выживание, стало ясно сразу же после отмены крепостного права. Уже этой реформой Александр II огорчил русских революционеров до чрезвычайности, сильно спутав их планы. Теперь все свои расчеты (речь идет о периоде между 1861 и 1863 годами) революционерам пришлось строить на том, что крестьянство, обделенное землей, ответит на манифест о своем освобождении крестьянской социалистической революцией.
Весь этот период, согласно марксистской терминологии, получил название «первой революционной ситуации». Как пели тогда в подпольных кружках, «чтоб вал пришел девятый, вал последний, роковой, нужны первые усилья, нужен первый вал, второй». (То, что вал будет «роковой», хор не смущало). Кратковременное «хождение» революционеров в народ формально под предлогом просветительской деятельности и было первой неудачной попыткой спровоцировать этот вал.
Крестьяне, не оправдавшие связанных с ними надежд, вызвали в среде русских революционеров глубочайшее разочарование, их заклеймили презрительным термином «пассивный материал». Возникшая в связи с неудачей дискуссия по крестьянскому вопросу получилась у подпольщиков бурной, но выводы, к которым пришло большинство революционеров, оказались удивительно незатейливыми. Поскольку сам «материал» гореть не желал, решили его подпалить. В моду стали входить новые радикальные доктрины: большое распространение в то время получила в России, например, теория о «толпе и героях», рекомендовавшая шире использовать в революционной борьбе пистолет и бомбу.
Лучшим средством раскачать ситуацию сочли убийство монарха. Уже 4 апреля 1866 года в Петербурге произошло первое покушение на царя. По иронии судьбы руку убийцы остановил, случайно оказавшийся в толпе рядом с террористом представитель «пассивного материала» крестьянин Осип Комиссаров. Стрелял же, наоборот, дворянин Дмитрий Каракозов. Бывший студент, исключенный сначала из Казанского, а потом и Московского университета.
То, что в императора стрелял бывший студент, не удивило тогда никого. Именно в университетах началось брожение, охватившее со временем всю Россию. С этого времени некоторые в России даже заговорили о «духовной педократии» - крайне вредном интеллектуальном и духовном господстве в политике молодежи.
Историк Татищев, не скрывая раздражения, пишет: «Всего гибельнее так называемое передовое, в сущности прямо-таки анархическое, направление известной части нашей печати отразилось на незрелых умах русской учащейся молодежи, воспитанников средних и высших учебных заведений, легко подчинявшихся ее растлевающему влиянию. Беспорядки в университетах начали обнаруживаться с 1857 года, по разным в большей части случаев маловажным поводам, сначала в Киеве, потом в Москве, а вскоре распространились и на другие университеты. Вначале правительство отнеслось к ним снисходительно, и государь простил киевских студентов, а московских повелел освободить от всякой ответственности. Но с течением времени волнения в университетах сделались явлением хроническим и в начале 1861 года выражались уже в целом ряде беспрерывных беспорядков, в неповиновении начальству, нарушении установленных правил, организации недозволенных сходок и проявлении при каждом случае недоверия и дерзкой враждебности к правительству. Широкое распространение среди юношей находили заграничные революционные издания русских выходцев, в особенности Герцена, основавшего в Лондоне ежегодник «Полярная Звезда» и еженедельную газету «Колокол». Брожение в университетах поддерживалось увлечением многих профессоров теми же социалистическими теориями, которые они, не стесняясь, развивали студентам с кафедры».
Попытка Татищева объяснить все напасти, свалившиеся тогда на Россию, безответственными журнальными публикациями выглядит, конечно, наивной, причины бед носили глубинный характер, но в целом отрывок достаточно объективно отражает внешнюю канву событий. Да и в отношении тогдашней журналистики Татищев был отчасти прав, просто обращал внимание лишь на одну сторону медали.
Дмитрий Милютин глядел на ту же проблему шире: «Насколько печать принесла пользы своею «обличительною» ролью, преследованием привычных у нас самодурства, грубости нравов, диких наклонностей татарщины, настолько же вреда произвела она распространением крайних противогосударственных софистических учений... Некоторые журналы сделались специально органами социалистических и коммунистических теорий; другие поставили себе задачею - свергать с пьедесталов все, что составляло прежде предмет уважения».
Тогдашний глава внешнеполитического российского ведомства князь Горчаков, отвечая одному из русских послов на его опасения по поводу развития ситуации в России, писал: «Все классы общества чувствуют себя не вполне хорошо и существует некоторое колебание ввиду того, что представляется толпе великою неизвестностью. Дело в том, что она выступила из своих привычек и стоит лицом к лицу с властью, которая, вступив на путь прогресса, не считает материального давления необходимым условием успеха. Мы полагаем, что прогресс этот, чтобы быть верно понятым и идти путем правильным и прочным, нуждается в содействии общественного мнения. Отсюда широкая свобода, дарованная выражению мысли, даже... порою переходящей в своеволие... Наш девиз: ни слабости, ни реакции».
В полной мере соответствовать этому девизу власть не сумела, но и напор со стороны радикальной оппозиции был для России действительно невиданным.
Не всегда удачными являлись и кадровые решения Александра II. В разгар студенческих беспорядков власть, например, не нашла ничего лучшего, как назначить на должность министра народного просвещения адмирала графа Путятина. Как замечает в своих мемуарах Дмитрий Милютин, адмирал даже между моряками слыл «за человека крайне сурового и строгого до жестокосердия». Трудно представить себе фигуру более неудачную при сложившихся тогда обстоятельствах. Тот же Милютин вспоминает: «Вступая в эту должность, он не имел ни малейшего понятия об университетских нравах и традициях. Он видел перед собою одну только задачу - водворить дисциплину в распущенной толпе студентов. Как завзятый англоман, граф Путятин считал идеалом совершенства английские «колледжи» и задумал ввести в русских университетах такие порядки, которые даже в наших средних учебных заведениях трудно прививаются».
Если внимательно проанализировать предложенные тогда адмиралом нововведения, то окажется, что большинство из них не столь уж абсурдно (английский «колледж» не самый дурной ориентир), просто крайне неудачно были выбраны время, форма и тон: команда «свистать всех наверх!» в университете звучала неуместно. В результате студенческие волнения не прекратились, а лишь обострились, в Петербургском университете дело дошло до прямых столкновений сначала с полицией, а затем и с войсками.
Ради справедливости, следует, правда, заметить, что ситуация в университетах не улучшилась и после того, как на министерский пост власть назначила человека сугубо гражданского, безусловно, толкового и порядочного, выпускника Царскосельского лицея. О характере нового министра Александра Головнина говорит, например, тот факт, что, получив свой пост, он отказался от огромной казенной квартиры, где жили все его предшественники, и отдал ее в распоряжение одной из гимназий, нуждавшихся в дополнительном помещении.
Новому министру, как и его предшественнику, пришлось вести образовательную реформу, преодолевая хаос и беспорядки. Учитывая все эти немалые сложности, можно считать, что и на этом направлении власти удалось сделать немало. Русская школа приобрела при Александре II европейские черты. Помимо университетов свои новые, современные уставы получили также гимназии. Появилось положение о народных начальных училищах. Женские училища стали открытыми для всех сословий. В Петербурге, Москве и ряде других крупных российских городов возникли педагогические курсы и Высшие женские курсы.
В отличие от адмирала либеральный министр действовал максимально тактично. Он не только провел широкое обсуждение проекта нового университетского устава, но даже направил для изучения этого вопроса в Германию, Швейцарию и Францию профессора Петербургского университета известного российского историка и публициста, сторонника реформ Константина Кавелина.
Не помогло и это. Студенты одинаково бурлили как при адмирале, так и при либерале.
Это случается, когда переходный возраст накладывается на переходный период.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
