Автор Петр Романов.
Самая страшная гроза в XV веке пришла на Русь с Запада через Новгород: это была чума, круто сломавшая весь привычный ход жизни, заставившая людей в ужасе содрогнуться и задуматься. Прежде всего, естественно, о душе. Не случайно, что вслед за «черной смертью» с того же Запада приходит на Русь и первая ересь - движение так называемых стригольников. Как пишет историк Михаил Сперанский, «движение по форме, естественно, религиозное, но по сущности - экономическое и умственное, идейное; в основе его лежит первая попытка подавленного и осужденного на бездействие ума заявить о своих правах на участие в жизни общества».
Новгородский стригольник, по мнению Сперанского, по направлению мыслей весьма похож на своего западного «крестового брата», гейсслера, флагелланта-самобичевателя. Он не признает иерархии, священства, ибо они «на мзде поставлены», то есть ищут материальной выгоды, а не духовного очищения. Стригольники прямо обвиняли церковь в лихоимстве и считали, что настоящий храм должен быть в душе каждого истинного христианина. Отсюда вывод: не надо духовенства, не надо церквей, воздвигаемых человеческими руками. Часть еретиков идет еще дальше и высказывает сомнение в существовании не только рая и загробных мук, но и вообще загробной жизни.
Возможно, Сперанский и прав. Влияние западноевропейского рационализма на движение стригольников, по крайней мере, вероятно. Информация об этой первой русской ереси скудная, поэтому что-либо утверждать определенно трудно. К тому же, движение стригольников, докатившееся до Москвы, если судить по летописям, довольно быстро подавили. По выражению патриарха Антония, еретики «мнили себя головой, будучи ногою, мнили себя пастырями, будучи овцами». И все же первое табу - непререкаемость авторитета православной церкви, еретикам удалось поколебать. Уже в XVI веке в том же Новгороде возникает новая ересь, по своим идейным установкам очень похожая на стригольников. Эта ересь, получившая название жидовской, поскольку первоначально среди ее сторонников были литовско-еврейские выходцы с Запада, проповедовала все тот же рационализм и критиковала старые порядки. Ничего от иудаизма ересь не имела, так что само название жидовствующие сути движения не отражает.
В самом начале ересь охватила наиболее просвещенных духовных лиц того времени. Наиболее активными пропагандистами ереси стали два священника Алексей и Денис, а затем целый ряд новгородских священников и дьяконов во главе с Гавриилом, протопопом главного новгородского храма Святой Софии. «Уже это одно, - пишет Михаил Сперанский, - обращает на себя внимание: критиками и отрицателями-рационалистами были люди наиболее развитые, более других чувствовавшие мертвящую тяготу режима, а затем новгородцы, уже раньше вкусившие соблазна рационализма, легче доступные западному в своей основе рационализму и наиболее самостоятельно относившиеся к московской правительственной и духовной опеке».
Новые еретики-западники, как в прошлом и стригольники, отрицали иерархию и лишь для облегчения пропагандистской работы рекомендовали своим священникам-прозелитам не снимать с себя сан. Как и их предшественники, новые еретики отрицали монашество, церковную обрядность («можно молиться и дома») и загробную жизнь («умер человек, по те места и был»). Так же резко критиковали официальную церковь за приверженность к материальным благам. Характерен афоризм, бытовавший в среде новых еретиков: «Разум самовластен, стесняет его вера».
Интересно, что высшее московское духовенство довольно долго, лет десять, игнорировало тайное учение, хотя ересь уже давно обосновалась в Москве и, более того, проникла в царские палаты. Как указывает Сперанский, «Иван III, в 1480 году, прельщенный образованностью и умом Алексея и Дениса, берет их в Москву, где они, близко стоя к князю и высшим, сравнительно более культурным сферам, быстро прививают свое учение, опять-таки среди лучших людей того времени».
Распространению ереси способствовало и еще одно обстоятельство: приближался 7000 год от сотворения мира (1492 год), считавшийся роковым. С ним связывали конец света и ждали второго пришествия Христа. Если учесть ряд предшествующих событий: падение Царьграда, голодный мор и чуму, ряд мистических видений известных на Руси «старцев» (все это истолковывалось как страшное предзнаменование), наконец, существование готовой пасхалии только на семь тысяч лет, легко понять средневековый апокалиптический ужас, охвативший людей в связи с наступлением круглой даты. Единственные, кто проявлял в этот момент выдержку и сохранял присутствие духа, были как раз еретики, говорившие о ненадежности самого источника страха - эсхатологических писаний, на которые опиралась старая школа православия. Когда наступил 1492 год и небо при этом, как и предсказывали еретики, на людей не обрушилось, многие еще больше поверили словам новых проповедников.
Принцип слепой веры в каждую букву старинных писаний, почитавшихся божественными, получил трещину и начал разваливаться. Один из самых крупных церковных авторитетов того времени Нил Сорский, принципиальный противник ереси, сам встал отчасти на путь рационализма, заявив, что «писаний много, но не все они божественны». Он первым из представителей традиционного православия вслух заговорил о необходимости разумного подхода к изучению писаний.
«Новое направление - рационалистическое выводило жизнь на новый путь, путь западноевропейской культуры, - пишет Сперанский. - Путь этот пройден был шагом медленным и привел к цели, приобщению русского общества к общей с западом жизни, лишь в XVIII веке; в XVIII веке стало уже ясно, что другого пути в нашем развитии и быть не может, в XVII это чувствовалось, но ясно не сознавалось еще, а в XVI еще ставился вопрос о самом пути, о правильности его, о самом его существовании для Московской Руси. Проследить постепенное водворение западных начал в нашей жизни и значит, проследить историю этого идейного движения».
Уже первые столкновения между еретиками и традиционалистами показали слабую подготовленность ортодоксов к серьезному разговору. Именно жидовствующие, как это не парадоксально, способствовали появлению на Руси полной Библии. К моменту появления ереси у православных не оказалось даже полного перевода Библии на славянский язык, пять веков они прожили лишь с отрывками из Ветхого завета. В поисках надлежащего инструментария для борьбы с еретиками иерархам православной церкви пришлось обратиться к западноевропейской культуре: первая полная русская так называемая Геннадиевская Библия 1492 года появилась на свет благодаря выходцам с Запада и подготовлена на основе западных источников. Вообще все основное идеологическое оружие, использованное в борьбе с ересью, почерпнуто православными иерархами в Европе и переведено с латыни. Толмач Дмитрий Герасимов переводит, например, книгу западного богослова Николая Делира «Прекраснейшее состязание, иудейское безверие похуляющее», трактат «Учителя Самуила евреянина слово обличительное» и Псалтырь в толковании Брунона Вюрцбургского.
Благодаря ереси и новым росткам рационализма на Руси у русских появилась возможность познакомиться не только с богословскими, но и с некоторыми научными произведениями западных авторов. Среди переводов, сделанных рационалистами, можно найти «Логику» и ряд астрологических сочинений. Пусть все это были труды не самого высокого уровня, но и они значительно расширяли кругозор русского человека. Без преувеличения можно утверждать, что именно с этого времени в Московском государстве появляется научная мысль, во всяком случае, ее первые зачатки, попытки взглянуть на мир по-новому.
С этого же времени Русь распадается на прогрессистов, сторонников реформ и сближения с Западом, и на консерваторов. Первые ведут огромную черновую работу, постепенно увеличивая число переводных книг, как научных, так и книг для чтения. Весь этот поначалу малый ручеек, а затем поток, капля за каплей начинает постепенно разбивать догматизм.
Консерваторы в отчаянии делают все, чтобы защитить старину, доказать вредоносность западных идей и убедить людей в том, что причины всех бед не от закостенелости прежних воззрений, а, наоборот, от пренебрежения ими. Митрополит Макарий собирает, пересматривает московскую святыню, чтобы она, как пишет Сперанский, «стройная и внушительная по объему, убедила всякого сомневающегося, насколько Русь оправдала и заслужила свое великое назначение». Соборы 1547 и 1549 гг. канонизируют в массовом порядке новых святых угодников, ревизуют старые более ранние канонизации. В противовес изданиям рационалистов появляется созданный митрополитом Макарием свод книг, разрешенных для чтения, «все книги святые, на Руси чтомыя». Этот манифест консерватизма - «Великую Минею четью» в России запомнят надолго, также как и появившийся в то же время «Домострой».
Все эти усилия консерваторов активно поддерживает власть, сообразившая, что вслед за одним табу - церковным, может пасть и другое табу - слепая вера в монарха. И все равно консерваторы проигрывают. Несмотря на гонения, рационализм уже пустил очень живучие корни. Медленно, очень медленно, но западное влияние начинает сказываться в самых разных областях жизни русских. Спор идет уже не о том, нужна или не нужна наука, а о том, какой в своей основе она должна быть: западно-католической или восточно-греческой. О том, какое из двух западных направлений предпочтительнее, спорят сторонники латинизма и эллинизма. И те, и другие, как отмечают многие историки, борются в принципе за одно и то же - за просвещение, обе стороны мечтают организовать, наконец, в Москве настоящую «правильную», светскую школу, которая стала бы очагом научных знаний на Руси. Для большинства эллинизм в силу традиции пока еще кажется предпочтительнее.
Впечатляют перемены в литературе. Несмотря ни на какие запреты, она быстро пополняется западной продукцией. В библиотеке тогдашнего книжника можно было встретить поучительные повести вроде «Великого Зерцала» и «Римских деяний», польские «хроники», расширявшие представление русских о мировой истории до европейского объема, рыцарские и любовные романы, различные учебники, например по военному строю и горному делу. В сроки, вполне сопоставимые с общеевропейскими, в России издали и «Космографию» Меркатора - лучшую на тот момент книгу подобного рода, содержавшую элементы политической и экономической географии. На этом примере можно увидеть, что русские переводчики уже критически подходят к ряду изданий, над которыми трудятся, внося существенные дополнения от своего имени. Переводчик, работавший над «Космографией», делает в книге ряд исправлений и дополнений, касающихся Англии. Русские к тому моменту знали эту страну лучше автора книги.
Ересь породила русское просвещение и новых русских людей, оказавшихся способными создать предпосылки для решительного прорыва к настоящей европейской цивилизации. Именно они, эти новые люди в старой России и взнуздали коня, на котором гордо гарцует в Санкт-Петербурге «Медный всадник».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
