Сергей Маркедонов, зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук – РИА «Новости»
Смерть Аслана Масхадова способствовала появлению мифа об утраченных шансах. Его сторонники отождествляют гибель «умеренного» Масхадова с гибелью переговорного процесса между российской властью и сепаратистами.
Однако во-первых где критерий умеренности или радикализма лидеров чеченских сепаратистов? «Умеренный» в сравнении с кем? - С Джохаром Дудаевым, который издал специальный президентский указ (№2) «ко всем мусульманам, проживающим в Москве превратить «Москву в зону бедствия»? Или в сравнении с террористами Шамилем Басаевым или Салманом Радуевым? Или «умеренного» «политического переговорщика» нужно сравнивать с Арби Бараевым, который требовал 8 млн. у.е. за отрезанные головы похищенных в Грозном сотрудников компании «Чечентелеком» британцев Питера Кеннеди, Дарелла Хики, Рудольфа Печи и новозеландца Стенли Шона? Можно ли считать «умеренным» начальника Главного штаба т.н. «Вооруженных сил Чеченской Республики», непосредственно занимавшегося планированием и организацией военного сопротивления федеральной власти (то есть диверсиями, терактами, военными акциями)?
Тем не менее, даже если мы a priori согласимся с тезисом об «умеренности» Аслана Масхадова, факты новейшей истории Чечни опровергнут излюбленный вывод российских и европейских правозащитников о том, что покойный мог бы стать субъектом переговоров.
Ведь Масхадов не препятствовал ни определению статуса Чечни как независимого исламского государства, ни введению судопроизводства на основе шариата, несмотря на тот факт, что все это являлось нарушением Хасавьюртовских соглашений 1996 года, в подписании которых он непосредственным образом участвовал. Вместо этого «умеренный» Масхадов начал подготовку к проведению президентских выборов в самопровозглашенной республике.
В январе 1997 г. он одержал на них победу, получив более 60% голосов. Его основные конкуренты - Басаев и Яндарбиев получили 20 % и 10 % соответственно.
Однако с исчезновением общего врага – федеральной власти и общей угрозы – российских вооруженных сил, сепаратистская элита раскололась, и новый чеченский президент воспринимался полевыми командирами он не как глава государства, а лишь как "первый среди равных".
По словам политолога и общественного деятеля Абдул - Хакима Султыгова, «реально Масхадов был обречен исполнять роль спикера анархично сосуществующих центров военно-политической власти, балансируя между угрозой начала открытой гражданской войны и прямым военным конфликтом с Москвой. Правление полевых командиров явилось идеальной средой для взращивания на территории Чеченской республики тоталитарно-теократических структур: военных баз, карательных органов и идеологических центров режима религиозного экстремизма, милитаризма и агрессии». И если в 1996 году Масхадов позиционировал себя как сторонник светского этнонационализма, то под давлением обстоятельств он стал превращаться в сторонника «политического ислама».
Так, в 1997 г. президент непризнанной Чечни заявил о возможности создания исламского государства. В том же году парламент Чечни принял поправки к Конституции республики (Статья 4), и ислам был провозглашен государственной религией "Чеченской Республики Ичкерия". Кто из российских и зарубежных правозащитников вспоминал тогда о духе и букве Хасавьюртовских соглашений и о том, что «умеренный переговорщик» Масхадов их в очередной раз нарушил?
Таким образом «президент» Масхадов не мог быть субъектом переговоров даже в 1997-1999 гг., когда российская юрисдикция фактически не распространялась на территорию Чечни. Спикер враждующих друг с другом вооруженных группировок, «президент тейпа» не мог быть политическим центром, который бы отдал приказ начать (или остановить) войну или переговоры. Даже тогда он не обладал политическим контролем над всеми вооруженными формированиями в Чечне.
Эту функцию он тем более не мог исполнять после 1999 года. Поскольку приход российских войск привел к окончательной атомизации чеченского «сопротивления», в котором каждый борется уже не столько за независимую Чечню или «исламское государство», сколько за свою маленькую «территорию войны», позволяющую жить вне государственных законов и зарабатывать на жизнь в соответствии с правилами набеговой экономики.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
