Одно слово почему-то не прозвучало в недавнем телемосте Москва-Вашингтон, где на одном конце моста был фонд "Наследие", на другом - РИА "Новости". Это слово – национализм. Но если выступавшие в Вашингтоне, подробо перечисляя все то, что им не нравится в сегодняшней России, слово "национализм" забыли, то их коллеги весьма уверенно ввели его в обращение в дни до и после саммита Россия-США в Братиславе.
Скажем, Илан Берман, вице-президент Американского внешнеполитического совета в Вашингтоне, пишет в журнале "Нэшнл ревью" о "нездоровых идеях о величии России", которые "еще не ясно, пойдут ли на пользу долгосрочным российским национальным интересам". А на днях конгрессмены США, обосновывая проект известной резолюции, призывающей изгнать РФ из "большой восьмерки", упоминали и растущий национализм.
Поскольку слово это означает все, что угодно, и у каждого свои понятия о национализме, спорить о нем почти бесполезно. Мне больше знаком тот, который на протяжении последнего полувека в самых разных странах служил необходимым компонентом любой успешной политики национального развития.
Главные экономические чудеса нашего времени – то есть рывок безнадежной, вроде бы, страны к богатству и мощи - сделаны националистами. Например - в Китае, который еще в начале 90-х превратился из коммунистической державы в националистическую (сохранив всю внешнюю атрибутику, типа названия правящей партии, с традиционной тщательностью). Или в Индии, где предыдущая правящая партия – Бхаратия джаната – считалась весьма националистической. Она и добилась того, что Индия сегодня продает автомобили в Великобританию, нанимает в программисты до 500 человек в день, обрела атомный статус. Но и сменившая БДП партия Индийский национальный конгресс – националисты, даже основоположники национализма, только они больше говорят о бедных 260 миллионах индийцев, чем о богатых 300 миллионах.
Азия показала миру силу умного национализма - того, который величие нации меряет по процветанию ее жителей. Стать респектабельно богатым, образованным, жить в стране, опыт которой стремятся повторить - это цель, которую очень хорошо понимают избиратели, чьи родители выросли в нищих кварталах.
Национализм вообще побеждает, когда смотрит не в славное прошлое, а в неизведанное будущее, и не боится последнего. Можно также напомнить, что националисты – монтажники, а их оппоненты, либералы – сантехники, которые поддерживают в рабочем состоянии то, что было смонтировано националистами. Но все это в целом известно. Нам, возможно, интереснее сегодня другое – что делали националисты у власти на той стадии роста, в которой находится сейчас Россия. С чего начинался "монтаж".
Из опыта одного из первых азиатских экономических чудес мне часто вспоминается Сингапур конца 70-х годов, вскоре после того, как его премьер-министр Ли Куан Ю выдал первый из множества своих знаменитых лозунгов: в этом мире ни одна страна нам ничего не должна. (Смысл: придется бороться за выживание самим, не ожидая милости.) В эту эпоху правящая Партия народного действия ввела "партийную одежду" (кстати, не обязательную к ношению). А именно, чистую белую рубашку с коротким рукавом. Символ понравился всем, к нему добавилась мода на очки – а те, у кого с глазами было неплохо, носили очки с простыми стеклами. Этакая почти стихийная молодежная мода, символизирующая культ знаний и подчеркнутый аскетизм. Потом этот стиль поведения строящейся нации стал модным и в Китае, вообще многое взявшем у Сингапура.
Национализм, символами которого оказались компьютеры, новейшие технологии, новые небоскребы и университеты – все, что сейчас символизирует Азию - это не борода и лапти, и даже не матушка Екатерина.
Еще есть Малайзия, откуда наше руководство, подозреваю, заимствовало идею удвоения ВВП как простую и понятную для чиновников цель. Но начиналось малайзийское чудо все-таки не с экономических индикаторов – так же как у нас трудно представить себе профицит бюджета или объем Стабилизационного фонда как объекты всеобщего вожделения или предмет национальной гордости. Людям нужны не цифры в газетах, а реальные, ощутимые перемены именно в их жизни, и уверенность в том, что они сами смогут их добиться.
С последнего и начал свою политическую карьеру самый яркий из националистов нашего времени - Махатхир Мохамад, сделавший Малайзию предметом зависти и восхищения. И начал весьма радикально.
Представим, что в России найдется лидер, который скажет даже не "российскому народу", а этнически русской его части: мы ничего не добьемся и станем второсортными гражданами на собственной земле, если не преодолеем пороки национального характера. А именно: 1. пьянство как способ коллективного ухода от собственной неадекватности; 2. чванливую нелюбовь к людям другого цвета кожи; 3. глубоко загнанный комплекс неполноценности перед более богатыми нациями; 4. странную уверенность в том, что процветания нет, если вы лично не процветаете, и убеждение в том, что богато живут только воры. Что бы сделали российские избиратели с таким националистом?
Махатхира (который высказал соотечественникам нечто аналогичное, но с поправкой, естественно, на малайские реалии) коллеги, испугавшись, выгнали из правящей партии. Но нация поняла, что этот человек говорит правду и хочет перемен. Через 11 лет Махатхир стал премьер-министром и сказал своему народу, в частности, следующее: малайзийцы могут добиться всего, чего добились другие нации.
То есть вначале было слово. Настоящая националистическая политика вообще беспощадно красноречива. И многим неприятна - кому же нравится, когда вдруг возникает новая сильная нация, да еще и не боящаяся высказывать свое мнение и демонстрировать свои ценности.
Обвиняющие Россию а таком национализме могут успокоиться. Его у нас нет, хотя многим хочется, и многие пытаются. У нас он – другой, я бы сказал, слегка британский. Не тот, что у великих английских патриотов Элтона Джона или Рика Уэйкмана, а который по части футбола, пива и битья витрин. А это никому не страшно.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
