Дирижер и руководитель Государственного академического симфонического оркестра им. Светланова Марк Горенштейн, с которым недавно отказались работать музыканты его оркестра, рассказал в интервью РИА Новости, кто стоит за его конфликтом с оркестром, что произошло за кулисами конкурса Чайковского, и что он будет делать, если его все-таки уволят. Беседовала Ирина Гордон.
- Неужели Вы не чувствовали, что зреет конфликт?
- Я совершенно определенно могу сказать, что этот конфликт ничто не предвещало. Совсем. Для меня это полная неожиданность. Странная история, на которую я даже не знаю, как реагировать. С этими людьми, которые сейчас стоят во главе этой кампании, я был не просто в хороших, а в дружеских отношениях. Я не знаю, почему так произошло. И совсем не понимаю, кто заказчик. Ведь так не бывает, что все было хорошо и замечательно, а потом раз! - и все ужасно.
- С чего все началось?
- Мы приехали из Японии в прекрасных, доброжелательных и дружественных отношениях. Провели там совершенно восхитительные 20 дней, никаких предпосылок для чего-то подобного не было. Начинаем репетировать к конкурсу Чайковского, где из ничего устроили то, что устроили.
- Марк Борисович, Вы назвали конкурсанта Ахназаряна "аулом". Это "ничего"?
- Это стопроцентная ложь. Я никогда так не говорил. Есть запись этой репетиции и документальное подтверждение того, что ничего похожего не было. Все случилось, когда конкурсантов на сцене не было вообще, а у нас с оркестром была отдельная репетиция. Господин Ахназарян, когда мы играли одно и то же место в концерте Дворжака, не мог исполнить его правильно. Я видел его впервые, и до этого у меня с ним не было никаких скандалов. Сначала он сказал мне, что счастлив и долго мечтал со мной поработать, но после того, как снова не смог сыграть одно место, я ему спокойно сказал - мы не сможем сыграть это место, так как он играет неправильно. И этот юноша, которому 22 года, а мне все-таки 65 лет, отвечает: "Другие играли, не знаю, почему вы не можете". Когда я об этом рассказал Федосееву (Большой симфонический оркестр), тот был в шоке. После такого любой дирижер с этим музыкантом не сыграл бы ни одной ноты, потому что это было профессиональное оскорбление. Но я просто заметил, что если он еще раз позволит себе сказать нечто подобное, я просто положу палочку и уйду. На самом деле, эта репетиция была не для меня, я концерт Дворжака играл минимум сто раз с великими Ростроповичем, Гутман, Князевым и десятком иностранных виолончелистов. Больше я его не останавливал и доиграл до конца сочинения.
- Тем не менее, Марк Борисович, вы произнесли то, что произнесли, и скандал разгорелся именно из-за этого.
- Это было произнесено на нашей внутренней репетиции. Меня предупредили, что на весь мир в интернете идут трансляции репетиций конкурса Чайковского, только когда мы играем с солистами. Никто не предупреждал, что могут писать и просто репетицию с оркестром. Все солисты разошлись, и я остался наедине с оркестром. Надо было расходиться тоже, но так как я педант и перфекционист, то заставил оркестр удлинить репетицию, чтобы помочь Ахназаряну в исполнении. Я был уверен, что уже ничего не записывается, и разговор был абсолютно по делу и никакого отношения к межэтническому конфликту не имел. Журналисты же выдернули одно слово из контекста - "аул", и забыли его присоединить к тому тексту, который я сказал. У меня есть предположение, кто всю эту историю раскрутил и я знаю фамилию этого человека, но не буду ее называть, у меня нет точных доказательств. Что происходит дальше? На следующий день я прихожу на репетицию и совершенно спокойно работаю, а вечером мне звонит Алексей Шалашов и говорит, что в интернете пожар, Гергиев в ярости, министр в шоке. Я ничего не понял, и он начинает мне рассказывать, что я оскорбил Ахназаряна. От этого разговора мне стало просто плохо, я взял больничный, а меня заменили два дирижера из Мариинки. Когда на следующий день мои музыканты не увидели меня за пультом, они сами по себе - я был дома на больничном и ни о чем не знал, написали письмо, где говорилось, что за девять лет работы в оркестре у них никогда не было проблем националистического толка. Его подписали сто процентов музыкантов оркестра, и у меня есть этот документ.
- Как потом развивались события? Вы рассказывали, что вмешалось Минкультуры?
- Потом мы уходим в отпуск до 5 августа. Накануне, 3 августа, звонят сначала директору, а потом мне и еще второму дирижеру, и приглашают в Минкультуры. Чуть позже мне частным образом сообщают, что на меня готов приказ об увольнении. Меня настолько потрясло это известие, что у меня начался приступ, и я взял больничный. Через несколько дней к нам внезапно нагрянула внеплановая проверка, назначенная с массой нарушений. Надо понять, что плановая у нас закончилась в декабре. Новая проверка ничего не находит, кроме одного страшного преступления - мы купили утюг с одной статьи вместо другой статьи. После проверки становится понятно, что административные, финансовые или другие аспекты предъявить невозможно. И тогда они не придумывают ничего лучшего, как, по моим сведениям, вызывают одного господина из оркестра и директивно, с моей точки зрения, начинают рассказывать ему как себя вести. После чего, как мне кажется, сотрудникам оркестра продиктовали текст письма, который они и подписали.
- Гиршенко говорил, что это письмо просто лежало на столе во время репетиции и его могли подписать все желающие.
- Снова ложь. По моим сведениям, "инициативная группа" растиражировала это письмо, каждый из них его взял, пошел в свою группу и там всеми правдами и неправдами агитировал подписать письмо других. Подписывают его 62 человека, а остальные все-таки нет. А затем они уже положили письмо в открытый доступ для того, чтобы те, кто не захотел подписать, могли передумать. Поймите, я не оправдываюсь, но хочу ответить по всем пунктам, в которых эти люди меня обвиняют.
- Вы извините, но по поводу содержания письма. Вам вменяют большое количество уволенных музыкантов за время вашего руководства.
- Они утверждают, что я уволил порядка 280 человек. Это не так. Точная цифра: за девять лет уволилось 233 человека.
- Тоже цифра немаленькая…
- В 1997 году, когда "война" со Светлановым дошла до предела, и через три года, когда Светланова из оркестра "вынесли", а затем еще два года, когда в оркестре появлялись мало профессиональные музыканты, передо мной встала задача вернуть коллективу международную репутацию. И я медленно, с соблюдением всех законных норм и правил, старался освободиться от людей, которые мало приемлемы для профессиональной работы. Таким образом, было уволено 65 человек "старого" госоркестровского состава.
- А что случилось с поездкой в Японию, когда, по словам музыкантов, Вы уволили всех, кто не захотел ехать?
- Никого я не увольнял. Люди, отказавшиеся ехать в Японию из-за боязни радиации и землетрясения, уволились сами. Вот такой жизненный пример: вы работаете в государственной организации, и вас обязывают поехать в государственную командировку. Вас вызывает начальник и говорит: необходимо ехать в командировку на Сахалин, а вы ему отвечаете, что боитесь радиации или землетрясения. Любой нормальный руководитель, мягко говоря, удивится. И если вы откажетесь, он вряд ли захочет с вами сотрудничать дальше. Вместо уволившихся мы с невероятным трудом нашли 14 человек временных работников, которые, и я им за это благодарен, согласились поехать с нами. Но их опять же необходимо было принять на работу, чтобы платить положенные суточные. По возвращении они уволились и пошли в свои коллективы. И не могло быть иначе. Это я все к тому, что за все девять лет никого не уволил незаконным образом.
- Вы общались уже с музыкантами после истории с письмом? Знаете, как они эту ситуацию видят?
- Мне известно только одно, что они откажутся работать со мной, если я приду на репетицию. Так, по моим сведениям, заявил господин Гиршенко, который сказал перед группой первых и вторых скрипок после репетиции, если Горенштейн появится на репетиции, мы откажемся работать. Насколько я знаю, он сказал, что на это у него есть договоренность с представителем министерства.
- Марк Борисович, что Вы будете делать теперь?
- Ничего. Я буду ждать, пока министр культуры сделает то, что он должен сделать. Надеюсь, что он, основываясь на нормативно-правовых актах и юридически грамотных решениях, рассмотрит дело абсолютно беспристрастно и примет решение, которое юридически будет правильным. Никакого другого мнения у меня нет.
- Вы собираетесь встречаться с представителями министерства?
- Когда я выйду из больницы, и меня вызовут, то обязательно. Прятаться не буду.
- Что Вы будете делать, если Вас уволят?
- Уволить меня невозможно, если только с нарушением всех законов, которые существуют в нашей стране.
- Вы тогда будете подавать в суд?
- Обязательно! Я 18 лет работаю в системе Минкультуры, и за это время обо мне не было сказано ни единого плохого слова, я получил огромное количество званий и благодарностей.
- Как же Вы будете работать с музыкантами оркестра, если Вас не уволят?
- Да спокойно. Я все время говорю одно и то же: они мне не враги - они просто очень эмоциональные люди. Оркестр - моя семья, а в семье всякое бывает. Я точно знаю, что завертели этот кошмар пять-шесть человек с подачи некоторых работников министерства культуры, как мне кажется. Если у этих пяти-шести зачинщиков хватит совести смотреть мне в лицо, то это только их проблема. Я никому мстить не собираюсь. Я занимаюсь музыкой, а не собиранием грязи.
