Столица Сибири, третий по численности населения город страны и один из крупнейших научных центров — за последние годы Новосибирск стал еще и эпицентром горячих споров об искусстве, заметное участие в которых принимал местный правящий архиерей митрополит Тихон (Емельянов). Обратившийся к властям по поводу постановки вагнеровского "Тангейзера", раскритиковавший "Щелкунчика", он неоднократно становился объектом критики со стороны СМИ и "либеральной общественности". "Хватит заниматься ерундой, лучше бедным помогайте" — один из самых часто повторяемых упреков в адрес местной митрополии. О том, как именно она бедным помогает, митрополит рассказал в эксклюзивном интервью РИА Новости. Беседовал Алексей Михеев.
- Ваше высокопреосвященство, двадцать лет у вас существуют два замечательных проекта — поезд и корабль, на которых врачи и миссионеры добираются до самых глухих мест. Продолжаете традиции сибирских православных миссий?
— Действительно, каждый год поезд "За духовное возрождение России", наш совместный проект с правительством Новосибирской области и РЖД, курсирует с вагоном-храмом и 200 волонтерами по отдаленным станциям и районам области, и люди ждут его с нетерпением. Это лучшие врачи, современная диагностическая аппаратура. Они каждый день обслуживают тысячи людей, выписывают им направления, с которыми потом едут в городские и районные больницы. Многих просто спасли: люди же не знали, что с ними. Проводим конференции, раздаем книги, социальную помощь, устраиваем концерты. Каждый год охватываем до 20 райцентров, 100 населенных пунктов и до 50 тысяч селян.
- Но медицина, социалка — это же то, чем в первую очередь обязано заниматься государство. Причем тут Церковь?
— Сейчас многие проблемы решаются иначе, чем в советское время — тогда социальными вопросами занималось государство. А теперь оно, хоть и провозгласило себя социальным, но от многих заведомо убыточных проектов отказалось. Вот общественные организации и берут их на себя.
Допустим, проблема людей без определенного места жительства, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. У нас в области есть приемник на 25 мест. В городском бюджете даже строчки такой нет. А через наш епархиальный центр 3 тысячи бомжей проходят за год. Мы в прошлом году людям без определенного места жительства 104 тысячи социальных услуг оказали.
У них различные заболевания, их нужно пролечить, а в больницу их не берут, потому что у них нет никаких документов, тем более страховки. И мы договариваемся с больницей. Предварительно делаем им санобработку, переодеваем. Помогаем восстановить документы и получить пенсии, и жилье возвратить. Некоторые так и остаются у нас жить: люди-то общительные, им нравится, у них есть какой-то минимальный досуг — и часовня, и музыкальные инструменты, и телевизор.
А с чего все начиналось? Как-то сообщили мне прихожане, что на центральной улице лежат на снегу у храма 6 человек на полиэтилене и закрыты полиэтиленом. 36 градусов мороза. Я звоню во все организации города, они мне говорят: "Так это же ваши бомжи — около вас лежат". Но все-таки забрали. И я решил организовать церковный приют. Нам, правда, мэрия выделила брошенный детский садик, но все пришлось делать самим — проводить воду, тепло, ремонтировать крышу.
- Но хоть чем-то помогают? Или "ваши бомжи — вам и карты в руки"?
— Проект считаем совместным с мэрией. Сейчас стали давать гранты, субсидии на социальную работу — нас включили в перечень организаций, которые оказывают социальные услуги, и государство что-то компенсирует. Это важно, получить грант хотя бы на 200 тысяч. Но основные расходы несет Церковь, государство оказывает помощь социальными работниками и психологами.
Даже в благополучных странах многие люди с утра стоят со своими мисками и кружками там, где дают еду. Вот и у нас во многих храмах есть благотворительные столовые, они кормят тысячи людей, голодным не уходит никто. Сейчас Госдума решила, что около храмов можно собирать милостыню, и там можно увидеть не только бомжей — их как раз становится меньше с открытием приютов, — но и пенсионеров.
В церковном социальном центре есть и две теплые палатки для тех, кто приходит на ночь, чтобы не замерзнуть на улице.
Но все нужно делать в комплексе — и медпомощь оказать, и правовые услуги, и одежду дать. Вот мы и занимаемся сбором вещей, одежды, обуви в каждом храме. Создали даже гуманитарный центр, который координирует всю эту работу — направляем собранное и в область, и в приюты, и в реабилитационные центры для бывших наркоманов и алкоголиков… Даже просто сельским жителям — на селе все берут, а у горожан одежды много, вот они и жертвуют. Открыли также приют острой социальной помощи для матерей-одиночек, называется "Родной дом".
- Недалеко от Москвы есть город Кимры, его двадцать лет называют "савеловским Голливудом" — за доступность наркотиков. И там почти вся молодежь их употребляет. Никто ничего с этим не делает, один батюшка-подвижник открыл ребцентр и что-то пытается переломить. Как вы помогаете тем, кто оказался в такой беде?
— Здесь мы не занимаемся ни детоксикацией, ни лечением. Это есть в государственных клиниках. Важно изменить образ жизни, работать с душой человека, перевоспитать его с духовно-нравственной стороны. Мы берем тех, кто пожелает попасть в реабилитационный православный центр. И начинаем с самого главного — с молитвы, распорядка дня, с устава. Что можно делать, чего нельзя, это полезно, это неполезно — мы обязательно объясняем. Как в монастыре, как в армии. Это же молодежь. Они не привыкли к порядку, только к неограниченной зачастую свободе, а перевоспитание начинается именно с него.
Мы специально готовим социальных работников, которые знали бы, как с такими людьми работать, а не просто говорили им: "будь хорошим" или "почитай душеполезную литературу". Это очень трудная категория. У многих нет никаких понятий о нравственности, они во многом деградировали. С ними нужен особенный разговор и правильно поставленное дело. Им все время хочется вернуться к своим привычкам, но мы стараемся, чтобы не только устав, но и сам человек мог держать себя в рамках. Чтобы он возвратился в общество как полноценная личность. Также стараемся, чтобы все они работали, получали профессию. Но есть и инвалиды, для которых обустроена богадельня.
В общем, что можем сделать сами, мы делаем, но часто трудимся совместно с администрацией.
- Есть ощущение, что что-то меняется?
— Я уверен, что социальная работа пробуждает в людях чувство человеколюбия, сострадания и взаимопомощи. Не зря же сейчас и государство поощряет добровольческое движение, и вокруг патриарха я вижу молодых волонтеров.
В советское время социальная работа Церкви была под запретом. Но до революции — мы знаем — были и богадельни, и странноприимные дома, и ремесленные школы для малоимущих Церковь открывала: они же должны были получить специальность, чтобы пропитаться.
Поэтому, когда началась перестройка, многие церковные люди поняли, что время не только храмы строить, но и возрождать социальную работу.
- С чего решили начать?
— Епархия тогда была огромная — два края, несколько областей…
С чего мы начинали? С сестер милосердия. Приехал главврач горбольницы со словами: "Владыка, помогите нам, я не могу заходить в онкологическое отделение — стоны, истерика, крики, запах, даже родственники не приходят. А люди-то еще живые, их надо как-то утешить, ободрить… Я не могу, у меня сердце разрывается на это смотреть". Я послал к нему одного батюшку и одну девочку — они ее оформили как сестру милосердия, выделили комнатку под часовню. Через полгода приезжает тот главврач и говорит: "Владыка, наши больные умирают с улыбкой. Все изменилось".
Меня это вдохновило. Если мы можем, почему нет?
Были трудности, не было священников… Их и сейчас-то недостаточно, а в 90-м году на город и область, на 3 миллиона человек, здесь был один храм и 4 батюшки. И 200 тысяч атеистических работников общества "Знание" — это только тут, в городе, а были же еще и в области, — которые с этими четырьмя батюшками вели идеологическую борьбу.
Сейчас у нас 18 сестричеств милосердия. Они работают в больницах города и области. В Академгородке наш приход до 150-300 школьников старших классов каждый год готовит как сестер и братьев милосердия. Учим их оказывать первую помощь и ухаживать за больными. Сестричества церковные занимаются и доставкой горячего питания для больных, и патронажным уходом на дому, и уходом за тяжелобольными в больницах. Сейчас организована волонтерская церковная служба по оказанию паллиативной помощи.
- Нюта Федермессер, президент фонда помощи хосписам "Вера", как-то сказала, что хоспис от больницы отличает любовь к пациенту. А еще — что нельзя научить врача любить больного, это его личная задача. А как на самом деле?
— У нас строится в Академгородке Дом милосердия, его дирекция каждый год проводит международную конференцию по паллиативной помощи. Я стараюсь принимать участие. И вот, однажды выступает один наш профессор, и говорит: чтобы такая помощь была оказана на хорошем уровне, нужно хорошее оборудование, и чтобы медицинские сестры осваивали смежные профессии, потому что уход должен быть комплексный. А потом немецкий профессор говорит: главное в паллиативном уходе — отношение к больному. Чтобы он чувствовал ваше тепло. Обязательно надо подойти к нему, подержать за руку, поздороваться — слышит, не слышит, неважно — возьмите руку, согрейте своим теплом. Мы думаем, что в Европе все плохо? Нет! Для них самое главное, чтобы тяжелобольному передавалась сила жизни – любовь. А мы — выходцы из материалистического общества, нам важнее оборудование…
- А можно ли вот это "расчеловечивание" остановить?
— Я считаю, что это и есть задача Церкви. Там, куда мы приходим, мы меняем атмосферу. Недавно при одной больнице открылся центр паллиативной помощи тяжелобольным детям, за которыми родители — жители районов области — не могут сами ухаживать. У нас есть церковные волонтеры — замужние женщины, которые приходят и ухаживают за этими подростками и младенцами. Чужими, тяжелобольными… И когда одна журналистка меня спросила: "А в чем же здесь участие Церкви?", я ответил: "Самое главное, что мы меняем атмосферу в больнице". Там должна быть христианская атмосфера человеколюбия, добра, без этого невозможно ухаживать не то что за чужими тяжелобольными, но и за своими родственниками. Но та журналистка в своем материале ничего об этом не сказала, она просто этого не поняла. Почему? Потому что она молодая здоровая женщина. А стоит рядом со мной пожилой главврач и говорит: "Да, да, самое главное изменить в больнице атмосферу!"
Мы слишком часто встречаемся с черствостью, с жестокостью: у меня ничего не болит, а боль другого человека меня не волнует. А она должна стать моей болью. Тогда у нас будет правильный уход за больными. Мы должны вливать в них силу жизни. А для этого должна быть обстановка сострадания. Ведь больной находится в стрессовом состоянии, и на него даже слово, сказанное, не тем тоном, действует.
Мы сотрудничаем с Медуниверситетом, участвуем в конференциях и других просветительских мероприятиях, говорим и преподавателям, и студентам, для чего нужны правильные человеческие взаимоотношения в медицине — о духовных основах милосердия.
- Сегодня в больницах часто открываются храмы, часовни. Помогает ли это "наполнить их добротой"?
— У нас почти во всех медучреждениях города и области открыты часовни, приходит священник. Мы считаем, что это не просто социальное служение, а духовное окормление, для нас очень важно создать вот эту духовную доброжелательную обстановку. Без этого нет смысла священнослужителю вообще приходить в эту часовню, нет смысла приглашать сестер милосердия — наняли санитарок, медсестер, они и сделают все, что требуется. Наша задача — духовно повлиять на персонал. Чтобы он по-другому, милосердно относился к больному человеку. Но и больные люди хотят помолиться в часовне, приходят заказать молебен, поставить свечу, причаститься за литургией, попросить благословения перед лечением.
- Но это задача, наверное, не только для больницы?
— Да, церковные люди не только в больницах работают. Мы еще трудимся в местах, где люди отбывают срок. Там почти везде открыты часовни, почти везде совершаются богослужения. Вот вам пример. Заключенный, 17 лет. Родился на вокзале. С вокзала — в приют, из приюта — в колонию, из колонии — в тюрьму. Он ни разу за свои 17 лет не слышал предложения без мата. Это просто замерзший человек. Потому что везде только злоба, грубая мужская сила, и везде надо выживать. И никто его никогда не пожалеет. И вот приходит священник и начинает говорить с ним как отец. Не как взрослый с ребенком, а просто как отец. Наш отец Владимир, который такими людьми занимается, говорит: я всегда ношу с собой бутерброды, воду — первым делом покормлю, поплачем вместе. Надо согреть сердце человеческое, и он это делает.
- Отец Владимир Соколов — тюремный священник — очень трогательно сказал, что ощущает себя в тюрьме настоятелем среди монахов — надо вникнуть в жизнь каждого, о каждом надо позаботиться, трудности каждого нужно помнить и всех — утешить…
— Да, это те же самые принципы изменения атмосферы. Там тяжелая обстановка, страждущие люди, совершившие тяжкие преступления. И надо доказать им, что не те цель и смысл жизни они для себя определили, развеять эту воровскую романтику, вмешаться там, где незаслуженно обижают. А сейчас добавились еще межрелигиозные вопросы. В тюрьмах находятся и полевые командиры, и мусульмане-радикалы, и нужно найти такой подход к людям, чтобы не было конфликтов.
Но мы приходим к осужденным не только со словом. Устраиваем там спортивные мероприятия по футболу, мини-футболу, пауэрлифтингу. И в тех колониях, где мы проводим эти турниры, улучшается обстановка. Казалось бы, ну, что такое спорт? Как он может повлиять? А вот влияет положительно. Это же молодые люди, и они уважают тех, кто проявляет доброе участие в их жизни и сами становятся добрее.
Но самое главное, мы говорим им о смысле и цели жизни. Счастлив человек тогда, когда вокруг него счастливые люди. Видя то добро, которое делают для них, осужденные и сами исполняются желанием делать добро для других людей.
- С какими сложностями приходится сталкиваться? Обычно прежде всего жалуются на отсутствие денег…
— Да, обычно говорят о проблемах финансирования. Привлекаем благотворителей, участвуем в различных грантовых конкурсах. Сейчас новосибирское землячество в Москве вместе с правительством Новосибирской области и нашей митрополией решили создать фонд возрождения малых сел в регионе. Через программу "Православная инициатива" будут выделяться гранты для проведения конкурсов среди сел — будем помогать финансировать и спортплощадки, и детские городки, и мини-зоопарки. Да, да. Потому что в селах уже не везде есть домашние животные, представляете?
Принцип такой: местная администрация должна выделить землю, мы оплачиваем спортивные снаряды, а местный приход и местное население должны их установить и сделать благоустройство. И так же с детскими площадками и с зоопарками. Не знаю, считать ли это социальной работой, но есть вот такая идея.
Мы не можем построить дороги и провести газ, но что-то все вместе сделать мы можем. Уже попробовали. Вот, с мэрией Новосибирска сделали в Новошилово уличную танцплощадку, потому что клуб у них маленький. Отсыпали спортивную площадку. Село было умирающее. Мы выкупили фермы, выкупили столовую, баню. И все восстановили. Открыли школу детского творчества, клуб, библиотеку. Открыли конный клуб. Сделали с благотворителями ремонт в школе — его 30 лет не было. Восстановили памятник погибшим в последнюю войну селянам.
- То есть пришла "злая Церковь" и построила для молодых селян танцплощадку? Абсолютно выбивается из привычной картины в СМИ.
— Основы православной культуры — это предмет из комплексного курса ОРКСЭ, который вводит в школы федеральное минобрнауки. Но все думают, что это Церковь основы православной культуры в школы проталкивает. Ну, и еще свой собственный Исаакиевский собор у государства отбирает. И никто не вспоминает, как в Прибалтике, когда окончилась советская власть, целые кварталы сносили, чтобы открыть храм — потому что храмы специально атеистами застраивались так, чтобы храмы не видно было. А у нас… Собор для прихожан Церковь строила или для музея? О чем мы говорим? Тут просто нужно найти компромисс. Конечно, нельзя уволить сразу 400 человек — надо их помочь трудоустроить. Надо поступить по закону, который уже принят и говорит о возвращении религиозной собственности Церкви. Почему-то забывают, что Церковь — это русский православный народ, а не только священники.
Вот в Троице-Сергиевой лавре смогли договориться: оставили всех работать. Кому-то же надо работать в музее. Или наш Александро-Невский собор (первый каменный храм Новосибирска, построен в 1899 году — ред.), тоже памятник архитектуры местного значения, но ремонт мы проводим вместе с государством, а если хотим что-то переделать — обязаны взять разрешение в управлении по сохранению культурного наследия Новосибирской области.
- Очень часто получить такое разрешение практически невозможно. Вам удается?
— У нас очень доброе сотрудничество не только в городе, но и по всей области. Восстановлено много храмов-памятников. В военном городке был храм святителя Николая. И в 1990 году командир части, чтобы его не отдавать — а он целым был, только без куполов, гарнизонный храм на 600 человек — приказал сломать. Только фундамент остался. Там потом склад сделали. А теперь министерство культуры спрашивает: будем восстанавливать? Ну а как же! И заложили в проект Исторического парка, который там делают, как в Москве на ВДНХ, что и храм там будет. Это же общее народное достояние — почему не восстановить?
Народ — он же наш, кому он еще нужен? Мы сами должны друг о друге заботиться — это нас объединяет как нацию. Нам много кто помогает — молодежь, светские люди. Государство выделило психологов, социальных работников, и уже не просто какой-то наш паренек работает с бомжами, а приходят профессиональные люди, которые могут подсказать, что у нас правильно, а что неправильно.
Народ у нас в Новосибирске отзывчивый и милосердный. Правда. Всегда, когда мы начинаем что-то делать, обязательно находятся помощники. Они всегда появляются, когда видят, что что-то делается для общей пользы.
