Автор: Глеб Морев
"Независимая газета" была создана выходцем из "Московских новостей" Виталием Третьяковым, чутко уловившим общественный запрос конца 1980-х – советская перестроечная интеллигенция хотела иметь, наконец, свою газету, в том смысле, в каком своей газетой для нарождающейся российской буржуазии стал "Коммерсантъ". Судьба "Независимой", пережившей бурный успех в период революционного слома социалистического уклада, являет собой модельный пример того, как может существовать в обстановке сложившегося медийного рынка качественная газета мнений (она же "газета влияния") с сильной гуманитарной составляющей: только с помощью внешних дотаций, потеряв в экономическом смысле всякую независимость.
Виталий Третьяков (1953, Москва) – журналист. В 1976-1988 годах – сотрудник Агентства печати "Новости". В 1988-1990-х годах – обозреватель, политический обозреватель и заместитель главного редактора газеты "Московские новости". С 2001 года владелец и генеральный директор "Независимой издательской группы "НИГ"". С 2001 года ведущий программы "Что делать?" на телеканале "Культура". В 2005-2009 годах – владелец и главный редактор ежемесячного журнала "Политический класс". В 2006-2007 годах – главный редактор еженедельника "Московские новости". С 2008 года создатель и декан Высшей школы (факультета) телевидения МГУ им. М. В. Ломоносова. С 2008 года соучредитель и генеральный директор Фонда содействия развитию образования и науки в сфере СМИ и телевидения "Медиалогия". Живет в Москве.
В 1990-2001 годах – основатель и главный редактор "Независимой газеты".
– Начиная "Независимую газету" в 1990 году, вы работали в "Московских новостях" заместителем главреда – Егора Яковлева. Почему вы сочли нужным взяться за что-то новое?
– Весной 1990 года в стране прошли местные и городские выборы. И главное в этих выборах было то, что в Москве и Ленинграде были избраны демократические Моссовет и Ленсовет. [Анатолий] Собчак стал председателем Ленсовета, Гавриил Попов, которого я до того хорошо знал, потому что мы встречались в "Московских новостях", возглавил Моссовет. Потом он стал мэром, а Моссовет возглавил Николай Николаевич Гончар. Это конец весны 1990 года. У московского горкома КПСС тогда были две городских газеты – "Московская правда" и "Вечерняя Москва". И демократический Моссовет попытался договориться с горкомом, чтобы одна из этих газет была передана Моссовету. Но руководители горкома на это не пошли. И тогда Моссовет решил создать и учредить свою газету.
И Попов предложил мне эту газету возглавить. На что я сказал Гавриилу Харитоновичу, что газету Моссовета, да еще посвященную только городской жизни, мне возглавлять неинтересно, хотя создать газету вообще – это интересно. Если наши интересы здесь могут совпасть, мое предложение – чтобы Моссовет учредил общесоюзную, общенациональную ежедневную газету, посвященную жизни страны, мира, Москвы в том числе. Эта газета должна быть независимой, она не должна подчиняться в своей редакционной политике Моссовету и, что особенно опасно, отдельно взятым, особо активным депутатам, которые любят публиковать свои статьи, а некоторые еще выражают неудовольствие тем, что ты опубликовал статью какого-то человека Х, который им по каким-то причинам не нравится. Гавриил Харитонович, нужно ему отдать должное, моментально с этим согласился. Но существовала проблема: учреждение газеты и назначение главного редактора, определение его полномочий в этой газете зависело не от одного Попова, а от Моссовета в целом. Плюс был еще один претендент на создание такой газеты (и она потом возникла — газета "Куранты") – [Анатолий] Панков. Он, кстати, был депутатом Моссовета, и у него, понятно, априори были определенные преимущества. И он сам активно за это боролся.
Месяц-полтора длилась вся эта бюрократическая катавасия, в которой мне помог Гавриил Попов со своим аппаратным опытом. Я сказал ему: "Меня не утвердят. Я половину этих депутатов знаю, и они меня знают как журналиста и в этом качестве вроде бы мною довольны, но нет такого демократа, который, учредив от своего органа газету, не попытается вмешиваться в ее дела. А я не собираюсь обманывать людей и говорить, что я напечатаю ваши статьи, а когда газету учредят – отказывать им в этом. Я так честно и заявлю". На заседаниях Моссовета было несколько так называемых мягких рейтинговых голосований, в которых и я участвовал, и Панков, и каждый раз, естественно, побеждал Панков. Потому что Панков говорил, что это будет газета Моссовета, а я говорил, что это будет газета, учрежденная Моссоветом, общенациональная, и депутаты не будут печатать там свои статьи, если они будут неинтересны редакции. И я, естественно, все эти мягкие рейтинговые голосования проигрывал. После чего мы встретились с Поповым, и он сказал: "Как вы говорили, так все и получается".
А я был в двусмысленном положении, я Егору Яковлеву ничего не говорил, а все это между тем происходило публично. Тогда Попов сказал: "А давайте учредим две газеты, одну – как Панков предлагает, а другую – как Третьяков". Что и произошло. Таким образом, примерно в конце июня – начале июля 1990 года было решение Моссовета или президиума Моссовета, я точно не помню, и от имени Моссовета была учреждена "Независимая газета", название которой я предложил, и я был утвержден как ее главный редактор. Одновременно была учреждена газета "Куранты" с Панковым в качестве главреда. Почти в то же самое время, кстати, был учрежден Моссоветом же журнал "Столица". И "Эхо Москвы", но там не только Моссовет участвовал. Я зарегистрировал газету в Министерстве печати и СССР, и РСФСР на всякий случай. Таким образом, в середине лета 1990 года я покинул "Московские новости" и пришел вот в эту несуществующую газету.
Первый номер вышел 21 декабря 1990 года. Первоначально мы выходили три раза в неделю, потом четыре раза, потом пять. Моссовет нам сильно помог.
Политические указания давал Попов, также очень сильно мне помогали Сергей Станкевич, который был тогда тоже в руководстве Моссовета, Николай Гончар, который через какое-то время возглавил Моссовет, Олег Орлов, тогда он возглавлял комиссию Моссовета по СМИ и гласности, и Юрий Михайлович Лужков, который был председателем исполкома Моссовета, как бы главой московского правительства. Нам было выделено помещение в одной из "книжек" на Калининском проспекте. Нам был дан Моссоветом беспроцентный кредит на год, который мы вернули, 300 тысяч рублей, тогда это были серьезные деньги. После этого мне удалось получить те помещения, в которых до сих пор сидит "Независимая газета", в аренду, на Мясницкой. И – тогда это было очень важно – с помощью Моссовета мы получили лимиты на бумагу. То есть газетная бумага была в дефиците, просто так ее купить на рынке было нельзя. Если тебе лимит выдавали, ты мог ее купить. Мы получили с помощью Моссовета эти лимиты, соответственно, получили бумагу и печатались в типографии "Известий", тоже с помощью Моссовета.
В середине лета я начал собирать редакцию – из людей, которые мне знакомы. Потом авторы стали приходить сами, и возникла команда.
– Иван Засурский в своей книге "Масс-медиа второй республики" упоминает, что начальный капитал "Независимой газеты" был собран 83 пайщиками из рядов московской интеллигенции.
– Действительно, в начале 1990 года получить кредит в 300 тысяч — это были большие деньги, но не колоссальные. Я прикинул, какой будет коммерческий успех, хотя тогда мы меньше всего о нем думали, были несколько другие времена. Трудно было получить лимит на бумагу, но сама бумага была очень дешевой. Рекламный рынок только нарождался. Так вот, я прикинул, что а) этих денег мне не хватит, газета создается с нуля, никому не известна, и б) нужно привлечь не только дополнительные деньги, но и имена. И действительно, я написал обращение – к представителям русской или, если угодно, советской интеллигенции, в котором кратко излагал план создания "Независимой газеты", ее принципиальную политическую и профессиональную позицию и просил у них поддержать создание этой газеты своим именем и финансовым участием, а именно – тысячей рублей. Главным образом я имел в виду тех людей, которых лично знаю. И конкретно каждому из них я звонил. В основном это были "прорабы перестройки", некоторые из них предлагали других людей. Это были все люди к тому времени с именем, академики, доктора наук и так далее. Некоторые отказывались.
Действительно, чуть больше 80 человек сложились по тысяче рублей. Рубль уже обесценивался, но все-таки официально тогда 7 или 10 тысяч рублей стоила "Волга". В своем обращении я не говорил, что они станут совладельцами, соучредителями газеты. Учредитель газеты уже был – Моссовет. Владелец газеты это вполне определенная вещь, и я не мог им говорить, что они будут совладельцами газеты. Там было написано, что в дальнейшем, если газета будет развиваться успешно, в мои планы входит акционирование этой газеты (и опять же учредитель – Моссовет, без его согласия я ничего не мог акционировать). А также были изложены два варианта – либо я верну эти деньги, если будет такая возможность, если газета будет успешной, либо, если будет акционирование газеты, то вы, каждый, кто сдал эту тысячу, на соответствующую долю станете членом этого акционерного общества. Этого не получилось. Потому что осенью 1993 года, как известно, Моссовет наряду с другими советами был ликвидирован ельцинским указом 1400, и понадобились огромные усилия, чтобы вопреки сопротивлению тогдашних демократических властей переучредить газету. И она была переучреждена от имени редакции "Независимой газеты".
– То есть собственником газеты стал уже редакционный коллектив?
– Да. При этом нужно еще учесть, что к тому времени так называемая гайдаровская инфляция сожрала все деньги, и та тысяча рублей превратилась примерно в рубль. В октябре 1993 года мне нужно было перерегистрировать газету, чтобы легализовать ее. И в этот момент собирать 80 с лишним человек — это просто нереально. Газету хотели закрыть, и я знаю, кто конкретно. Кто – в данный момент я не готов сказать, все они – ныне здравствующие, все относящиеся к ельцинской элите, они были тогда все при власти, занимали очень высокие посты на всероссийском уровне. Но я обратился к мировой общественности, и нас перерегистрировали.
– Однако какие-то сторонники в правительстве Ельцина у вас все-таки были?
– Время было смутное. Мы все были знакомы, при встречах обнимались и целовались. Авторитет "Независимой газеты" был таков, что с корочкой "НГ" люди спокойно входили в Кремль. В кабинет Ельцина, конечно, не заходили, но во все остальные кабинеты — да. Потом был наведен административный порядок, но тогда… Ну, были, да, сторонники, на уровне московских властей. Николай Николаевич Гончар в этот период конкретно мне очень сильно помог. Но, в принципе, все равно помогали из-за моих публичных действий, потому что я придал ситуацию с "НГ" огласке.
Как известно, "Независимая" выходила в октябрьский период с белыми пятнами, которые снимала цензура, тогда восстановленная. Это был очень интересный эпизод демократического развития России. Мы по-прежнему печатались в типографии "Известий", и вдруг мне звонят оттуда и говорят: "Опять сидит цензор". По старому главлитовскому списку были вызваны те же самые люди, которые были цензорами в советский период, они пришли в те же самые кабинеты, в которых они и сидели. В больших изданиях в советское время сидели свои цензоры — они были в "Правде", в "Известиях", в АПН. В "Московских новостях" тоже. "Независимая газета" сразу от них отказалась, то есть мне никого даже не пытались прислать.
Но в советское время цензор читал "Независимую газету" в типографии. Другое дело, что читать-то он читал, ставил какие-то пометки, но я, как главный редактор, приезжал в типографию и писал: "В печать", и моя подпись уже для типографии его подпись "перебивала". Но в октябре 1993 года они вновь появились, и эти снятые заметки – это как раз то, что делали демократические цензоры. Правда, это были те же самые люди, что и в советское время.
– Можно ли сказать, что экономический аспект истории "Независимой газеты" показывает, что газета влияния, газета мнений в российских условиях оказывается нерентабельной?
– Да. Причем у меня на сей счет никогда не было никаких сомнений, кроме самого первого, романтического, периода в создании "Независимой". И ее первоначальный успех это подтверждал. Я не экономист, а экономисты того периода, все эти лаборанты, как их называли, или же младореформаторы, они обещали скорый расцвет экономики. Ошибались они, заблуждались или лгали – это другой вопрос. Но в момент создания "Независимой газеты" я предлагал многим известным журналистам ко мне прийти. Никто из известных журналистов того периода не пришел. Они все приветствовали "НГ", но не хотели отрываться от своих изданий, где были обеспечены многими, в том числе и материальными привилегиями. На тот момент еще сохранялись пайки, вертушки, дачи в таких газетах, как "Известия", например.
Помимо романтики, в момент создания "Независимой газеты" у нас были очень высокие зарплаты. Моя зарплата, как главного редактора, была – точно помню – 1,5 тысячи рублей, у моих замов – 1200. В 1990 году это были очень хорошие деньги. Потом, правда, гайдаровская инфляция все это уничтожила. Кроме того, распространение газеты искусственно сдерживалось.
– Упор изначально был сделан на розницу?
– Да. Розница – это киоски Союзпечати, подписка – это Союзпечать. А Союзпечать в тот момент подчинялась ЦК КПСС. После августа 1991 года Союзпечать моментально прислала нам заказ на 40 тысяч дополнительного тиража в розницу и 40 тысяч дополнительного тиража для подписки. Мы не выбрали эти цифры по простой причине, просто нужно понимать ситуацию того времени. Сразу после августа 1991 года мы были не проельцинской газетой и не прогорбачевской, но позиционирование прессы в глазах тогдашнего начальства, российского и союзного, и публики все равно было такое: ты за Горбачева или ты за Ельцина?
Демократическими считались те, кто за Ельцина, антидемократическими — те, кто за Горбачева и за других. Мы выступали с критикой и того, и другого, со статьями, приветствующими правильные шаги и того, и другого. Но все равно до августа 1991 года, тем более что мы вошли в список запрещенных [ГКЧП] газет, нас считали антигорбачевской газетой, то есть демократической. В том числе и Михаил Сергеевич Горбачев, который потом рассказывал, как он поддерживал "Независимую газету", а он ее не поддерживал, он ее ругал. Тому есть документальные подтверждения.
– Но Горбачев был на первом юбилее "Независимой", про который все вспоминают в связи с устрицами.
– Да, это был его первый выход в свет [после отставки с поста президента СССР в декабре 1991 года]. Про устриц — отдельная история. Меня упрекали за то, что я вывел Горбачева на сцену и представил: "Президент Советского Союза Михаил Горбачев". Не "бывший президент", не "бывшего Советского Союза". Те, кто восхвалял традиции США, применительно к своему собственному президенту уже почему-то пользовались другой методикой. Вот, Третьяков – ретроград, Горбачева назвал не экс-президентом, а президентом.
– Расскажите тогда уж и про устриц!
– Устричный бал – это очень просто. Газета была популярной, авторитетной. И хотелось, естественно, первый год ее существования отметить. 21 декабря 1990 года газета впервые вышла, соответственно в декабре, 21-го, 22-го или 23-го, я предполагал, что мы это отметим. Тем более после августа – новая власть, демократия, новое правительство, я их почти всех знал, [Егора] Гайдара, [Петра] Авена, [Александра] Шохина, [Андрея] Козырева, они были мои друзья или хорошие знакомые.
Советский Союз разрушался, текучка отвлекала, и никак нельзя было сконцентрироваться — и я понял, что в нужный день, в нужную дату, ровно год спустя, я просто не устрою этот праздник, не получится. И я перенес его на 29 февраля (1992 год был високосный) 1992 года. И попытался сделать по максимуму. Был демократический Дом кино, Юлий Гусман, мы с ним это задумали. Если я не ошибаюсь, это нам обошлось в 3 миллиона рублей тогдашних – артисты, декорации, продукты… Эти 3 миллиона были — за абсолютную точность опять же не ручаюсь, но вряд ли сильно ошибусь — получены: миллион рублей – от [Владимира] Гусинского, это достал Миша Леонтьев, который тогда сильно дружил с Гусинским; миллион рублей от "Менатепа"; и миллион рублей дал Константин Затулин, это была Московская товарная биржа.
Артисты все выступали бесплатно, Гена Хазанов и так далее. Мы пригласили всех, был Гайдар, [Геннадий] Бурбулис, Горбачев, [Евгений] Шапошников, который был тогда командующим вооруженными силами бывшего Советского Союза, [Александр] Руцкой, вице-президент. Ельцина приглашали – он не приехал, [Руслан] Хасбулатов был в командировке. Ну, и вся московская интеллигенция, наши "тысячники" так называемые, и много-много всех остальных.
Нужно было чем-то удивить. Я тогда много мотался по заграницам, осенью 1991 года был во Франции, и мы с Александром Бангерским, который был собкором "Московских новостей" в Париже, оказались в устричном ресторане. Он ли мне, я ли, в общем, заговорили о празднике… С 1917 года (это, в общем, не совсем так, потому что был период НЭПа) устриц в Москве не было. Устрица – символ чего-то изысканного. Он говорит: "Ну, давай организуем". Я говорю: "Саш, как ты организуешь? Во-первых, у меня нет денег. Я не знаю, сколько они стоят оптом, но это же не на двух человек привезти мисочку…" Короче, я уехал, а Бангерский стал этим заниматься.
Это его заслуга. Но после праздника разразился скандал. Мало того, что Третьяков Горбачева назвал президентом СССР, а не экс-президентом, так он еще, когда вокруг голод, на устрицы какие-то там миллионы тратит! Все сразу о голоде вспоминают, рыночники вдруг в этот момент вспоминают о голоде!
Никаких миллионов на устрицы потрачено не было, затраты на устриц сводились к тому, о чем мы первоначально совсем забыли. Сейчас поясню. Итак, я опять полетел в Париж… Саша меня познакомил с одним человеком, который знает всех во Франции. Короче говоря, этот человек договорился, что кто-то, не знаю кто, это оплатил во Франции – и соответствующее количество устриц на тысячу человек или сколько там вмещалось в этот зал были подарены "Независимой газете".
Это сейчас легко привезти устриц в Москву, а их там контейнер был или несколько контейнеров, это же еще скоропортящийся продукт, и можно помереть, если они испорчены, а у меня – вся элита, кроме Ельцина и Хасбулатова, все руководство страны, включая прежних, советских, там было. Когда сидишь в ресторане в Париже и ешь устриц, то об этом не думаешь. Их нужно было перевезти в Москву, и Бангерский договорился с "Аэрофлотом", что бесплатно эти устрицы доставят в Москву. А дальше – где их хранить? В Шереметьево таких холодильников тогда не было.
Короче, это все было проработано, они прилетели в Москву накануне и были в Шереметьево какое-то время, потом были перевезены в Дом кино к моменту празднования. Все это было бесплатно для "Независимой газеты". И вдруг мы вспоминаем, что устрицы-то нужно открыть, прежде чем есть, а открыть — это искусство, там можно пораниться. И потом на тысячу или полторы тысячи человек открыть устриц… И тот же человек, который оплатил этих устриц, сказал: "Не проблема. Но вот здесь вы должны заплатить…" И были привезены на этот день и две ночи пять открывальщиков устриц со своими ножами и прочими аксессуарами. И мы заплатили за их билеты из Парижа в Москву, за отель и за гида. Один из них, как мне сказали, был чемпионом Франции по открыванию устриц. Никто из них в Москве, в России до того не был, их отчасти на это купили. Вот эта история с устрицами, и во что она обошлась "Независимой газете" – в пять билетов Париж – Москва, туда и обратно, две ночи в "Метрополе" и экскурсию по Кремлю.
– Возвращаясь к экономике газеты – как она развивалась в дальнейшем?
– Так вот, продолжу историю про розницу. Мы не выбрали тот заказ – 40 и 40 тысяч дополнительно. Почему? Когда Горбачев вернулся из Фороса, и была эта сцена в Верховном совете РСФСР, когда Ельцин просто третировал на трибуне Горбачева, говорил: подпишите запрет КПСС! – а Михаил Сергеевич не знал, что делать, мне уже стало ясно, что всё, власти у Горбачева нет, власть у Ельцина. И мы начали разбирать уже не Михаила Сергеевича, а по большей части Ельцина.
И опять демократы так называемые… Я тоже себя отношу к демократам, только к демократам не по названию, а по сумме поступков. А тогда Павел Вощанов, пресс-секретарь Ельцина, мне звонил из Кремля и говорил: "Что ты печатаешь? Как вы можете критиковать Бориса Николаевича?" Я ему говорю: "Паша, а кого я должен критиковать? Горбачева? У него нет власти. Вот сегодня критикуем, завтра хвалим. На данный момент критикуем в связи с чем-то…" Так что демократы очень быстро перешли к попытке построить прессу под себя.
Далее наступила гиперинфляция, которая вообще все сожрала, и у всех образовались гигантские долги. И чем больше ты выходил, чем больше у тебя был тираж, тем долги были больше. На тот момент наибольший тираж сохранялся, несмотря ни на что, у газет, издававшихся давно, – "Труд", "Известия", "Комсомольская правда". "Правду" как-то зажали. Выход каждого нового их номера множил эти долги. А дело уже приближалось к кризису, который разразился в октябре 1993 года в отношениях между Верховным Советом и Ельциным. Министром печати был тоже большой демократ Михаил Никифорович Полторанин, своеобразный человек, не без известных слабостей. Министерство было в том особняке, где теперь "Аргументы и Факты", на Мясницкой улице.
В конце 1992-го – начале 1993-го я приехал к нему на Мясницкую, чтобы получить государственные, бюджетные деньги, ссуду на продолжение выпуска газеты. Незадолго до этого мы с группой главных редакторов были у Ельцина на очередной сходке, и он сказал: да, нужно поддержать прессу. Ну, как он всегда говорил. Все главные редакторы стояли перед разорением. Долги "Независимой" были мизерны по сравнению с долгами "Известий", "Комсомолки" и "Труда", потому что у них был больше тираж, собственные здания… Но Полторанин мне тогда сказал: "Ты же критикуешь Ельцина! Какая помощь, ты что?" И – это можно по книге Полторанина проверить, по бумагам, которые сохранились, – три газеты, "Труд", "Известия" и "Комсомольская правда", получили тогда от полумиллиарда до полутора миллиардов рублей от правительства, от Кремля точнее, и тем самым были спасены от банкротства и разорения. "Независимая газета", несмотря на мои просьбы, не получила ни копейки. Потому что "Независимая газета" критиковала Ельцина. И мне это было прямо сказано. Это ключевая точка для нынешнего рынка СМИ: объективно эти три газеты разорились бы. Три таких гиганта взяли бы и исчезли. Кто именно занял бы эти освободившиеся ниши – об этом можно долго спорить, но, ясное дело, что это были бы новые издания.
Вот как тогда происходили экономические дела. Мы ничего не получили. Но мне удалось сохранить газету, чему многие удивлялись и, в частности, Михаил Борисович Ходорковский, с которым в 1994 году у меня велись по его инициативе переговоры о финансировании "Независимой газеты". Ходорковский тогда говорил мне: "Удивительно, по нашим подсчетам, вы должны были уже давно разориться, вас просто не должно быть, тем не менее у вас газета каким-то образом еще выходит".
Приостановил выпуск газеты я лишь в мае 1995-го. У меня росли долги, почему я и вынужден был приостановить издание. Слава богу, что это были долги перед типографией "Известий", государственным на тот момент предприятием, и бумажным комбинатом в Кондопоге, который тоже был государственным. Если бы это были частные предприятия, то я бы просто получил пулю в лоб.
К этому моменту мне было уже совершенно ясно, что качественная газета в рыночных условиях прибыльной быть не может. Тогда же у меня возникли планы (но для этого все равно были нужны деньги) – создать при "Независимой газете" еще одну – то ли массовую, то ли бульварную, для того чтобы прибыль от нее позволяла жить. В западных издательствах – я и тогда, и позже много ездил и бывал во всех крупнейших издательских домах в Америке, в Англии, в ФРГ и все это знал – качественные издания далеко не каждый год с прибылью. Только самые-самые известные, с большой историей. А прибыль от бульварных изданий, которые в эти концерны входят, позволяет выпускать эти качественные издания с громкими названиями. Чтобы создать при "Независимой газете" такую – нужны были новые деньги, а у меня их тогда не было. И позже не появилось, даже с [Борисом] Березовским, хотя я ему об этом говорил, но Березовский лишь рассуждал, как много денег вокруг, как легко их добыть и дать мне, газете, но давал всегда… ну, не скажу, что он был скрягой, но его слова на публике – это одно, а его дела – это другое. При Березовском "Независимая газета" всегда сидела на голодном финансовом пайке.
Поэтому, когда говорят, что Третьяков не смог обеспечить экономическое преуспеяние "Независимой газеты", я думаю: сейчас "Независимая газета" принадлежит, насколько я понимаю, миллионеру, рыночному человеку, в отличие от меня, а почему-то она сидит в тех же помещениях, которые Третьяков, не рыночник, добыл в свое время. Где небоскреб "Независимой газеты"? Да и газеты тех, кто меня упрекал, коммерческого успеха тоже не имели, а при этом куда-то исчезали здания, помещения… Кто из газет сейчас сидит там, где он сидел? Вот "Независимая газета" в тех двух зданиях, которые я получил, – это реальность. А где "Известия" сидят? А где "Комсомольская правда" сидит? Где "Московские новости" сидят? Качественная газета в нынешних условиях никакой не то что прибыльной, а даже самоокупаемой быть не может.
– Тем не менее периодически возникают люди, заинтересованные в медийном влиянии. Одним из таких людей был Борис Березовский. Каким он был инвестором и как "НГ" оказалась в его руках?
– Как я уже сказал, в конце мая 1995 года я вынужден был приостановить выпуск "Независимой газеты". У газеты был долг перед типографией и бумажниками, не запредельный, но довольно серьезный. Из собственного кармана я его точно не мог выплатить, а у редакции ничего не было. И я объявил о том, что выпуск "Независимой газеты" приостановлен. Это произвело сильное впечатление на многих политических игроков того времени. Одним из первых мне позвонил Гусинский, с которым у меня тогда были хорошие отношения, несмотря на то, что он увел, перекупил у меня целую группу журналистов, создав газету "Сегодня". Они говорили Гусинскому: "Мы сделаем лучше газету, чем "Независимая", она будет приносить прибыль". Через год после выхода газеты "Сегодня" Гусинский позвонил мне: "Давай помиримся…" Я ответил: "Я с тобой не ссорился, это ты у меня перекупал журналистов, а я-то у тебя ничего не перекупал". – "Ну, давай встретимся". Мы встретились, там присутствовали Игорь Малашенко и Сергей Зверев, и он мне сказал следующее: "Они меня обманули. Они сказали, что газета "Сегодня" будет лучше, чем твоя, будет приносить прибыль. Лучше она стала, а прибыль не приносит" – "Ну, насчет того, что лучше, это вопрос дискуссионный, а то, что она будет приносить прибыль, – они тебя либо обманывали, либо сами ни хрена не понимают". Я думаю, что кто-то обманывал, а кто-то и не понимал. Этот разговор был через год после выхода газеты "Сегодня".
– В 1994 году.
– Гусинский тогда меня спросил: "А кого сделать главным редактором газеты "Сегодня"? Я хочу поменять [Дмитрия] Остальского, который от тебя пришел". Я ему посоветовал оставить Остальского и объяснил почему. При этом он сказал: "Я думал, что НТВ долго не будет приносить денег, я должен буду только вкладывать, а вот НТВ уже вышло… то ли на прибыль, то ли на самоокупаемость, не помню. Кстати, с предложением учредить НТВ ко мне, не знаю, к первому, второму или третьему, Евгений Киселев и Татьяна Миткова пришли, как к редактору "Независимой газеты". Это отдельная история, и это было, видимо, до того, как их соединили с Гусинским. Но это в скобках.
В 1995-м, во время нашей встречи, Гусинский стал спрашивать, что и как у меня, и я сказал: "В твою империю я входить не собираюсь". Но "Медиа-Мост" мне тогда помог – все лето 1995 года мои "Мизантропии", пользовавшиеся большой популярностью в "Независимой газете", выходили в видео-варианте внутри программы "Итоги" Евгения Киселева. А предложил мне это Игорь Малашенко, или сам Гусинский, не помню. Гусинский с Березовским тогда враждовали. Когда мы соединились с Березовским, осенью [1995 года], я позвонил Малашенко как раз по поводу продолжения этого цикла. Он сказал: "Нет, мы с Березой воюем…" И это все прекратилось.
Итак, был этот сложный летний период 1995 года. Зарплату июньскую я смог выплатить… Я искал деньги для возобновления "Независимой газеты". Несколько человек активно мне пытались в этом помочь. И когда-нибудь я их всех назову. Сейчас могу назвать Михаила Сергеевича Горбачева. Он получил какую-то премию, то ли 60, то ли 90 тысяч немецких марок и передал ее мне. И я зарплату раздал этими марками. Короче, удавалось сохранять редакцию на энтузиазме, но деньги я продолжал искать.
Естественно, в редакции возникло недовольство и некоторая группа, которая всегда пыталась делать что-то за моей спиной, перешла к активному взаимодействию с людьми из "Онэксимбанка".
Я встречался со многими олигархами. Встречался с людьми, занимающими высокие должности. Есть несколько человек, которые потом мне говорили, что – я не могу это проверить – именно они способствовали тому, что в конце июля – в начале августа состоялась моя встреча с [премьер-министром РФ] Виктором Степановичем Черномырдиным в Белом доме, в его кабинете. Он в этот день улетал в отпуск, и как мне сказали, уже стоял под парами самолет, там сидела его жена, и все те незапланированные полчаса, на которые растянулась наша встреча, она сидела в самолете и ждала. Чем эта встреча закончилась? Ничем конкретным. Черномырдин, конечно, не ориентировался в медийном бизнесе, я ему кратко объяснил, что качественная газета не может быть прибыльной, и сказал, какие суммы нужны и какие варианты для меня приемлемы, чтобы газета продолжала сохранять свое лицо, а не просто была кем-то куплена. Хотя, если иного варианта нет, я готов и на это, но другое дело – останусь я в газете или не останусь. Мне важно было сохранить "Независимую газету", а не себя в ней. И вот после этого состоялась моя встреча с Березовским.
Березовского я до того знал лишь по имени, видел его лишь однажды – 4 марта 1995 года на похоронах Влада Листьева на Ваганьковском кладбище. Я там тоже был, я ведь Влада хорошо знал, и Березовский со мной поздоровался. Вот я его тогда впервые и увидел. С тех пор я его не видел и ни разу с ним не разговаривал. Летом 1995 года проходил съезд партии "Наш дом – Россия" в концертном зале "Россия". Газета уже не выходила, я продолжал поиски денег, встречался с разными людьми. И на съезде "Нашего дома – Россия", понятно, тоже можно было кого-то увидеть. В промежутке между заседаниями я курил внизу, где гардеробы, там курительная комната и лестница вниз. Вижу – стоит Березовский. И вдруг он подходит ко мне: "Виталий Товиевич, можно с вами поговорить?". Вот в этот момент он мне и предложил финансирование "Независимой газеты". Я сказал, что мне нужно подумать. У меня были большие сомнения, это было связано с образом Березовского. После этого мы обменялись телефонами, мобильных телефонов тогда еще не было, у меня-то точно, а у него – не помню.
Вскоре после этого я получил от моего итальянского друга Джульетто Кьеза приглашение отдохнуть с ним и его семьей на острове Антипарус в Греции, где он потом купил дом, а тогда просто снимал. У меня был маленький трехлетний ребенок, я от всего устал, лето, затишье — и на пару недель я собирался улететь туда и отдохнуть. Я сказал в редакции, что продолжаю искать какие-то варианты, один месяц из тех денег, которые мне дал Горбачев, мне удалось выплатить какое-то подобие зарплаты. У меня у самого был минимум денег, более того, перед отлетом, уже после так называемого переворота в редакции, я позвонил Игорю Малашенко и задал вопрос, который вообще редко кому задаю: "Игорь, ты слышал, что у нас происходит?" – "Да-да". – "Но сейчас дело не в этом. Я улетаю отдохнуть на пару недель, у меня нет ни копейки денег. А вот целых три месяца я вел у вас в эфире "Мизантропию". Вы не планировали мне гонорар какой-то заплатить?" Он говорит: "Конечно! А что, тебе не заплатили?" – "Нет. До сих пор не платили, я не спрашивал — не было актуальности, а вот сейчас…" И он срочно дал команду, все оформили, и я на следующий день получил какую-то сумму, с которой улетел в Грецию с семьей.
На Антипарус можно добраться из Афин либо на пароме, либо на самолете на соседний остров. К этому времени как раз в редакции был совершен переворот с целью моего смещения, сейчас не буду описывать его детали, там было много гнусного, и кто его организовал — было ясно, это был один из мощных тогдашних банков. Все это было крайне неприлично, крайне непристойно по форме, но, впрочем, так себя многие ведут в таких условиях. Я улетел и не предпринимал никаких действий, что будет, то будет.
У хозяйки того дома, где мы жили, был телефон. Первые два дня мы отдыхали тихо и спокойно, и вдруг этот телефон зазвонил. В редакции оставались люди, верные мне, я им, естественно, оставил свой номер, полученный от Джульетто, и видимо, на них вышел Березовский и его люди и попросили телефон. А там старички-хозяева, говорят только по-гречески, ни по-английски, ни по-итальянски они не понимали. Ну, "Третьяков Виталий" поняли, а больше ничего. Мне звонит Березовский: "Что случилось?" Я говорю: "Ну, ты, наверное, слышал…" – "Нет, ты мне расскажи". И я ему кратко рассказываю. Он говорит: "Ну, а вот мое предложение финансировать?" Я говорю: "Мне нужно подумать, через день позвони. Не исключено, что в данных условиях я с ним соглашусь". Он перезвонил: "Ну, что ты решил?" Я сказал: "Вынужден согласиться, потому что мне дорога "Независимая газета", я ее создал, а не эти люди. Тем более что я знаю, кому она теперь достанется, и меня это совсем не прельщает" – "Что для этого нужно?". Я говорю: "Ты, я думаю, не хуже меня знаешь, что нужно в таких ситуациях. Деньги и демонстрация силы" – "Когда это нужно сделать?". – "Ну, вообще, чем раньше, тем лучше, но я вот три дня назад прилетел, и мне бы еще тут 10 дней…". – "Но за 10 дней может многое измениться". Я говорю: "Да, может многое измениться. Кстати, они, по моим сведениям, пытаются выпустить без меня первый номер, с другой фамилией главного редактора. Нужно заблокировать этот номер".
Через Администрацию Президента номер был заблокирован и не вышел. Я был вынужден вернуться в Москву. Но сам вернуться в Москву я не мог, потому что у меня были куплены билеты, не было лишних денег, и плюс мне еще нужно добраться до Афин, что непросто. Он говорит: "Это не проблема, я пришлю за тобой вертолет".
Он узнал название местечка, через несколько часов мне позвонила Ира Пожидаева, его секретарь. Короче говоря, на пирс этого острова – собралась вся деревня – опустился вертолет, в который я сел и улетел в Афины. В Афинах ждал частный самолет, на котором я ночью вернулся в Москву. Утром на станции "Трубная", перед выездом на Мясницкую, меня ждали две или три машины. Руководил всем Сергей Соколов, начальник охранного предприятия "Атолл", он меня встречал, мы с ним ночью познакомились. С ним были люди, у некоторых были помповые ружья, в общем, они выглядели весьма солидно.
Мы подъехали к "Независимой газете", я вошел вместе с юристом от Березовского, охрана меня знала и не решилась остановить. Мы вошли в мою приемную, кабинет был закрыт и юрист сказал: "Принести ключи от кабинета главного редактора". – "Нет, мы не принесем!" Он тогда говорит: "Виталий Товиевич, вы главный редактор этой газеты, это ваш кабинет, вы имеете право туда войти. Ломайте". Они сломали замок… или принесли в какой-то момент ключи, не помню, и после этого я вызвал одного заместителя, другого заместителя, которые пытались устроить переворот в редакции, и сказал, что финансирование газеты найдено, ваша власть незаконна, что вы тут делали — меня не интересует, а что вы будете делать дальше – решайте сами. Один где-то через полчаса мне принес заявление об увольнении по собственному желанию, другой в слезах стоял и говорил: "Извини меня! Я дурак!" Отдыхать к семье я так и не вернулся. В сентябре выпуск "Независимой газеты" возобновился.
Газету финансировали люди из команды Березовского, точнее, разным людям он давал поручения финансировать "Независимую газету". Вокруг него были тогда разные персонажи, включая Романа Аркадьевича Абрамовича, с которым меня Боря и познакомил. Деньги шли с перебоями. В общем, регулярно так или иначе я с Борей говорил о финансировании. Никакой роскошной финансовой жизни при Борисе Абрамовиче у меня не было.
– Пытался ли Березовский влиять на содержание "Независимой газеты"?
– Нет, он не пытался влиять. Не очень часто, но были звонки от покойного Бадри Патаркацишвили, по грузинской линии, но все довольно мелкое. Сам Боря точно не определял линию газеты, не вмешивался. Пару раз были ко мне просьбы. Естественно, была просьба летом 1996 года – поддержка Ельцина на выборах. Естественно, Боря знал, что я в тот момент был сторонником [Григория] Явлинского, и в лицах мне рассказывал, какой Явлинский… У него было любимое слово по отношению ко всем врагам, друзьям, как только они ссорились, он всех их одним словом называл…
Что тут важно? Первое, Березовский к тому времени контролировал полностью ОРТ, и он прекрасно понимал две вещи. Что "Независимая газета", какой бы она хорошей ни была, по сравнению с Первым каналом – это все равно что пулемет или автомат в сравнении с атомной бомбой. Ну, смешно, если у тебя в руках атомная бомба, ты будешь давать автомату команду, куда стрелять, – ты просто идиот тогда. И плюс ценность "Независимой газеты" в том, что она стреляет туда, куда хочет. На этой почве возникала масса коллизий, например, когда Андраник Мигранян, мой друг, выступал против "семибанкирщины" в "Независимой газете", прямо против Березовского. А потом мы с Борей уже разошлись по отношению к [Владимиру] Путину, что в итоге и привело к тому, что в 2001 году он вырвал газету из моих рук.
Второе. В отличие от медиаимперии Гусинского, которая всегда была структурированной, медиаимперия Березовского не была структурирована, каждое СМИ было самостоятельным. Это не значит, что они не управлялись единым образом. Если нет единой структуры, то система управляется не путем рассылки директив, а путем встреч владельца с менеджерами… Другое дело, что Березовский не был владельцем "Независимой газеты", это отдельная юридическая история.
Однажды Боря попросил меня заехать к нему в Петрово-Дальнее, где он жил на бывшей цековской даче [Ивана] Силаева, на берегу Москвы-реки. Я приехал. Обычно мы разговаривали в столовой, а тут – в его кабинете, этажом выше. Я, помню, даже удивился, почему. Поговорили, расстаемся. Я спускаюсь вниз по лестнице, к своей машине, чтобы уезжать, он говорит: "У меня еще какие-то встречи" – и исчез в кабинете. Я спускаюсь, и навстречу мне как раз в столовую идут главные редакторы и генеральные директоры телеканалов и газет. Один за другим. Я удивился и у кого-то из них спросил: "А что тут происходит?" – "Мы к Боре на совещание…" Мне просто интересно стало, и на следующий день я позвонил Боре и спросил: "Скажи, а что это такое было у тебя за собрание?" Он говорит: "Понимаешь, я каждую субботу их собираю". Я говорю: "Странно… Хорошо, однако, что ты меня не зовешь!" Он говорит: "А тебя зачем? У тебя независимая газета, она твоя…" Он всегда говорил: "твоя газета". "Тебе это не нужно". Вот как управлял своей медиаимперией Березовский.
Я ни разу не был на этих совещаниях главных редакторов и генеральных директоров СМИ, входивших в империю Березовского. Кроме одного раза, в здании ИТАР-ТАСС, где тогда работал Бадри, осенью 1999 года, перед выборами в Думу.
Многие теперь рассказывают, что ими не руководили, указаний им не давали. Я вот могу сказать точно, что я не только не был ни разу на совещаниях главных редакторов и генеральных директоров на даче Березовского, по субботам, но даже не знал о том, что они проводятся. И случайно об этом узнал, когда столкнулся с приглашенными нос к носу. Вот и пусть разберутся, кто кем управлял, кто кому какие команды давал. А внешне представить это можно как угодно. Можно было легко договориться с Борисом Абрамовичем: "Мы будем твои статьи публиковать, но тут будет написано "на правах рекламы". И ты еще деньги нам передашь". И Березовский шлет тексты в свою собственную газету на рекламных основаниях, заплатив деньги. Извините, но это игры для публики!
