Сын генерала Ратко Младича, обвиняемого Международным трибуналом по бывшей Югославии (МТБЮ) в геноциде и военных преступлениях в Боснии и Герцеговине, Дарко Младич, перед вынесением приговора 22 ноября рассказал РИА Новости о предвзятости судей, состоянии здоровья отца, его мыслях о НАТО, ситуации в экс-Югославии и мире.
МТБЮ обвиняет Младича в геноциде, преступлениях против человечности, нарушении законов и обычаев ведения войны в Боснии и Герцеговине в 1992-1995 годах. Прокуратура требует для экс-командующего боснийских сербов пожизненного заключения. Генерал предъявленные обвинения отвергает. Процесс по делу Младича начался 16 мая 2012 года. Он 16 лет скрывался от международного правосудия и был арестован сербскими властями в 2011 году и выдан МТБЮ.
— Что касается визитов, ему даны десять дней в месяц для посещений родственников и друзей. При условии, что одно свидание не может продолжаться дольше семи дней подряд. Поэтому семья его посещает раз в месяц по 5-7 дней. Каждый месяц ездит моя мама, я — раз в два-три месяца, иногда с детьми или кем-то из родственников. В течение года он принимает от 15 до 20 посещений родственников и друзей, каждое по несколько дней. В остальное время созваниваемся по телефону, там у них есть в коридоре аппарат и можно приобрести карточки для оплаты переговоров. Звонит он несколько раз в день, другой связи и подключения к интернету у них нет.
— О чем обычно говорите, обсуждали ли о предстоящий суд?
— В большей степени это обычное общение на семейные темы. Что касается процесса и суда, это мы обсуждаем с ним вдвоем, без матери, и это занимает меньше времени, чем все остальное. Я уже после общаюсь с защитой, стараюсь со своей стороны сделать что могу, они заняты своим делом.
— Как происходит общение генерала Младича с внуками?
— Как и всякий дед, он очень интересуется, как его внуки растут. Когда у него больше времени и сил, он пишет письма моим детям.
У меня дочь и два сына, младший рожден, когда отец уже был доставлен в Гаагу, и я ездил с младенцем туда в его четыре месяца. Внуки, по сути, его не видели вне тюрьмы, моей дочери скоро 17 лет, и сразу после ее рождения он вынужден был скрываться, она его видела на свободе очень маленькой и не помнит этого.
— Он несколько раз публично говорил, что считает Гаагский трибунал не судом, а комиссией НАТО. В этом смысле и он, и я полагаем, что ему не была дана возможность непредвзятого суда. В его случае они даже не старались сохранить видимость беспристрастности, которую пытались поддержать на других процессах ранее. В случае генерала Младича двое из трех судей находятся в открытом конфликте интересов. По другим делам, где они судили не Ратко Младича, а других обвиняемых, они упоминали его в вердикте как виновного за события, которые есть в обвинительном акте Младича. Как ожидать, что данные судьи будут теперь решать по-другому с беспристрастным к нему отношением? Он ущемлен в праве на защиту и на лечение, таково его отношение к суду.
— Что сам генерал Младич думает о произошедших событиях?
— Основная его идея, что развал Югославии является великой трагедией. Не распад, а именно развал. Он считает, что это сделано снаружи при участии помощников изнутри. Тот же самый усовершенствованный рецепт сегодня мы видим в других географических координатах: от Ливии и Сирии до Украины. Украинский сценарий является более современной версией югославского, который, возможно, был экспериментом НАТО. По мнению генерала, лучше бы Югославия сохранилась, пусть в измененной форме и при другой политической системе, но мы бы остались вместе и совместно бы решали проблемы в рамках международно признанных границ, а не допустили насильственный развал со столькими жертвами и страданиями всех народов. Он считает, что в югославском кризисе нет победителей среди народов региона. Все потеряли — кто-то больше, кто-то меньше, а настоящие победители — те, кто начал процесс развала страны и до сих пор пытаются установить контроль на этой территории.
— Мы завели в семье правило, что телефонные разговоры очень коротки, и это не из-за денег. В текущем году началось то, чего раньше не происходило: он сам из-за усталости вынужден сокращать свидания с семьей и адвокатами. Он очень изможденный. Все симптомы усилились с декабря прошлого года. При этом медики трибунала попытались это скрыть. Мы добились, чтобы нам предоставили снимки его мозга, сделанные в марте 2017 года. На них заметны следы новых микроинсультов. Сейчас вообще встает вопрос о его способности участвовать во всем этом.
— Были ли попытки лечения генерала в последнее время со стороны медиков, работающих в тюрьме ООН? Сделал ли что-то суд в плане предоставления ему медицинской помощи с тех пор, как отказался разрешить ему лечение вне тюрьмы?
— Отец получает там определенные лекарства, и можно сказать, часть лечения они проводят. Между тем они длительный период запрещали нам доступ к его медицинской документации, так что мы могли только верить, что это действительно так. Потом, когда подключилась Российская Федерация, они нам предоставили часть документации, про которую говорили, что это полный объем. И мы вместе с российскими медиками, которых с 2013 года пытались доставить к нему (это удалось только в 2015 году), обнаружили серьезные огрехи в его лечении. В конце текущего года мы полученные документы подвергли экспертизе и установили, что за такое лечение, если бы они не имели своего иммунитета, мы могли бы подать на них в суд. Так что проблемы серьезны.
— Что касается обвинительного акта и юридической составляющей, мы абсолютно уверены, что прокуратура не смогла доказать ни одного пункта обвинения, то есть защита продемонстрировала четко и для специалистов однозначно, что утверждения обвинения, которые СМИ истерично годами передают и пытаются линчевать генерала Младича в медиапространстве, просто не доказаны. С правовой точки зрения он должен получить оправдательный вердикт. Это одна сторона вопроса.
С другой стороны, очевидна пристрастность суда, проникновение западной НАТО-политики и ее влияние на судей. Это заметно по отношению к генералу, по способу обращения к нашим свидетелям и по отношению к прокурору и его свидетелям. Мы многократно подавали заявки на отвод членов коллегии, которые суд игнорировал. Это вызывает опасения, что решение будет не таким, как юридически возможно в данной ситуации, а таким, как диктует политика.
Мы приготовили различные стратегии для всякого случая. При любом исходе кто-то будет обжаловать приговор. Если генерала Младича освободит суд, обжаловать будет прокуратура, если будет другой вердикт — мы будем обжаловать. Процесс будет продолжен вне зависимости от того, какое решение будет принято, и у нас есть различные стратегии для различных решений.
Поэтому для нас, по большому счету, ничего не изменится после приговора.
— Как вы оцениваете работу МТБЮ? По вашему мнению, все ли аспекты были учтены?
— Думаю, что не только я, как его сын, но и беспристрастные люди, и не только из нашего региона, скажут, что трибунал полностью провалил свою миссию. Они сами уклонились от своих задач. Во время основания МТБЮ в документах ООН было указано, что их миссия — привести к примирению в регионе. Но они осуждали сербов от представителей высшего военного и политического руководства и ниже без доказательств и без юридически верных процессов. А преступники с противоположной стороны, в отношении которых есть четкие доказательства, что они лично убивали, были освобождены. Поэтому МТБЮ вместо того, чтобы привести к снятию напряженности через международное право, фактически стал препятствием для примирения в данном регионе.
— Честно говоря, эта его известность для нас обременительна. Она пришла в трудное время, во время кризиса в Югославии, и мы никогда не воспринимали это как нечто важное и не идентифицировали себя с его славой. Это очень опасная вещь, когда вас хвалят незнакомые люди, это, по сути, минное поле, и человек может на нем потеряться. В символическую фигуру Ратко Младича разные люди вкладывают свое представление о патриотизме.
Мы против тех, кто кричит "нож, проволока, Сребреница" (националистический лозунг. — Прим. ред.) и пытается приписать к этому Младича, это полная противоположность тому, кто он на самом деле. Ратко Младич не вел войну против других народов, как я уже говорил, он считает Югославию лучшим решением для всех, был офицером ЮНА, и на все народы смотрел одинаково. Никогда не был националистом и не ставил свой народ выше других. Напротив, все это он пережил как великую трагедию.
То, что люди делают его изображения на майках и кружках, мы воспринимаем как форму поддержки и не противимся этому. Имена публичных личностей начинают жить собственной жизнью, а мы стараемся держаться дальше от всего этого. Мы учим своих детей отделять себя от этого, чтобы их не понесло. Они должны знать, кто их дед и что точно он делал на войне.
Я сконцентрирован на том, чтобы его защитить и через позицию защиты представить нашу версию всех тех событий с его личным условием — говорить только правду. Без манипуляций и сокрытия некоторых фактов, как делает противоположная сторона. Поэтому наш путь намного сложнее — мы боремся с негативной структурой, которая его дегуманизирует, делает из него недочеловека и злодея.
— Существует очевидная разница, последние шесть лет это показали. Его выдали таким образом. Борис Тадич (президент Сербии в 2004-2012 годах. — Прим. ред.) публично его осудил, от имени государства выступил и про своего офицера и гражданина сказал, что "выдает военного преступника". А генерал не может им стать, пока такое решение не вынесет суд. И это должен быть не вердикт суда первой инстанции, а окончательное решение.
Были разговоры о том, что как только его выдадут, Сербии станет лучше, Косово будет легче защищать и так далее. Правительство Сербии тогда сработало не только против истины, но и против собственных интересов. Мы оказались в более тяжелых условиях по проблеме Косово, и ничего не изменилось в отношении к нам Запада. Как и во всех случаях, когда Сербия шла на уступки, мы не получали ничего взамен, только оказывались в еще более трудной ситуации. Сербский народ в югославском кризисе потерял около 40 тысяч человек, и никто не отвечал за это, и даже вопроса такого не стоит.
Если государство при президенте Тадиче над нами издевалось — обыски, угрозы, запрещенные законом методы давления, — то сейчас никто на нас не давит. Можем спокойно бороться за Ратко всеми ресурсами, которыми располагаем. Сербия поменялась сейчас, и надеюсь, что все будет идти к лучшему и мы получим возможность спасти его жизнь. То, что мы просили разрешить его лечение в России и сейчас правительство Сербии дало гарантии для его лечения в Белграде, — это борьба за жизнь и ничего другого. Основная задача для нас после вердикта — спасти его, чтобы он выжил.
