Фильм "Света" режиссера Жанны Исабаевой стал одной из 15 кинолент, включенных в программу Токийского международного кинофестиваля. О том, что стало поводом для создания фильма о глухих людях и почему в фильме нет профессиональных актеров, а также о том, как снять кино без денег, в эксклюзивном интервью корреспонденту РИА Новости Ксении Наке рассказала создатель фильма, режиссер из Казахстана Жанна Исабаева. Герои киноленты говорят между собой по-русски, но большая его часть идет на сурдоязыке.
— Как родилась идея этого фильма?
— Идея снять фильм про глухих родилась у меня давным-давно. А поводом стало то, что у нас в позапрошлом году была девальвация тенге, когда доллар подорожал в два раза. Многие люди его на себе почувствовали: многие потеряли работу, многие потеряли квартиры, у многих были проблемы с банками. И до сих пор эти проблемы есть, никуда не делись. Я подумала, что если здоровые, работающие люди сталкиваются с такими проблемами, каково это инвалидам. У нас инвалиды абсолютно не защищены социально. Очень маленькие, оскорбительно невозможно маленькие пенсии. Для меня кино это история в предлагаемых обстоятельствах. К тому же я давно хотела снимать про глухих. Совпало несколько компонентов.
— Насколько я знаю, ваши актеры на самом деле не актеры.
— Да, они совсем не актеры. Глухих актеров не существует. Только благодаря им этот фильм состоялся. Когда я написала сценарий, я решила, что пойду в общество глухих, поищу там людей. Если я найду людей, которые смогут полный метр на себе вытащить, то мы будем это снимать. Если я не найду, то мы не будем снимать это кино, потому что здоровый человек притворяться глухим не сможет никогда, да это и не нужно. Это было бы ужасно. Я для себя так решила и не очень волновалась: не получится, так не получится, что-нибудь будем другое думать. Но там оказалось очень много желающих, очень большой кастинг. Получалось много пар, был вариант смешанной пары: был очень хороший мальчик, казах наполовину, он профессиональный клоун. Но я не стала смешивать национальности, иначе зритель будет воспринимать фильм через призму национальности. Забудут про то, что герои — глухие, забудут про девальвацию, будут видеть только их национальности. В результате получилась русская пара. Хотя когда пришла в общество глухих, я даже не знала, кого я буду снимать, на каком языке я буду снимать. Я была абсолютно открыта для всех возможностей.
— То есть вы просто увидели в Лауре (Лаура Королева — исполнительница главной роли — ред.) актерские задатки?
— Я увидела просто бешеный темперамент. Я увидела энергию. Она ворвалась в мой офис, как ветер. Она заполнила собой пространство. Она сразу стала руководить процессом, ходить, помогать. Я поняла, что это энергия, которой нужно, как атомной энергией, уметь управлять. Когда мы стали пробовать, буквально через пять минут я поняла, что это моя героиня.
— И уже к ней подбирали актера?
— Да, конечно, я к ней подбирала. Было два кандидата. Просто у нас Роман (Роман Лысов — исполнитель главной мужской роли — ред.) в жизни на пять лет моложе ее. Это была очень большая проблема. Я сначала сказала, что не буду его снимать, потому что в кадре видно, что он моложе. Но сейчас для фильма мы покрасили ему волосы в темный цвет, отрастили бороду. То есть мы произвели манипуляции, которые добавляют возраст, чисто психологически. К тому же когда он к нам пришел, он был весь в наколках, в цепочках, лысый. Он пришел как школьник. И, конечно, я ему сказала: ты хороший, но ты совсем маленький. Но, слава богу, мы разобрались. У меня было два кандидата на мужскую роль. Второй по возрасту, по экстерьеру, может быть, даже больше подходил, чем Роман, но он как-то без особого желания отнесся к этой идее: "Ну давайте снимусь", "ну, не знаю". Я подумала, что с таким отношением пойти в это долгое путешествие — а кино это же не один день, это репетиции, это долго — слишком большой риск. Роман горел. И к тому же мы его подстарили. И я выбрала эту пару.
— А в обычной жизни они кем работают?
— Они молодцы. В обычной жизни у них все хорошо, все прекрасно. У них семьи, здоровые муж и жена. У обоих по одному здоровому ребенку. Лаура работает художественным руководителем в театре самодеятельности для глухих. Это, по сути, клуб для глухих. Там проходят занятия для глухих детей, они очень активно занимаются развитием таких детей. Роман сейчас работает фотографом, он очень хотел сниматься, пытался стать моделью, очень хотел стать актером. Я хотела бы, чтобы вы это отметили, это очень важно. Когда я писала сценарий, я вообще ничего не знала про глухих. Когда я пришла, стала с ними общаться, дружить с ними, их снимать, я поняла, что это совсем другие люди, чем я себе представляла. Мне казалось, что глухие — люди замкнутые, молчаливые, сумрачные, закомплексованные. Было ощущение, что они нелюдимые.
— Зажатые?
— Да, зажатые. Но на самом деле ничего подобного. Они болтают больше нас. Они очень разговорчивы. Мы летели сюда (в Токио — ред.) 10 часов, и всю дорогу они болтали. Они очень экспрессивные, они очень любят смеяться. Они очень общительные люди. У них нет комплексов по поводу языка. Даже здесь, в Токио, они подходят к незнакомым людям, что-то пытаются им объяснить, спросить на своем языке. У них нет комплексов общения. Я очень рада этому.
— Вопрос о самом фильме. Вы не боитесь упреков, что фильм учит безнаказанности зла? Она свершает ряд убийств, и ей все сходит с рук. То есть у нее все хорошо и удачно получилось, ценой убийств она добилась всего, чего хотела.
— Мне задавали этот вопрос. Но на самом деле я всеми силами старалась отвратить от этого пути. Вопрос безнаказанности уголовной поднимали неоднократно.
— Не только уголовной. Она может быть и в других плоскостях.
— Да-да, кармической, моральной. Но для меня в кино, если ты хочешь что-то сделать, ты всегда чем-то должен жертвовать. Всегда есть какие-то побочные эффекты. Снимаешь про одно, но почему-то люди видят какую-то другую часть, вырывают из контекста и зацикливаются на другом. Но мне кажется, что думающий зритель увидит этот фильм так, как нужно. Это кино не для всех. Его не будут показывать в кинотеатрах, его не возьмут на телевидение. Я сейчас с большим трудом пробиваю его показ на телевидении. То есть это кино для подготовленного зрителя, оно пойдет узким экраном, на каких-нибудь специальных каналах, на фестивалях. Я думаю, что те ужасы, которые она творит по ходу фильма, они просто должны раскрыть нам ее как личность. Она — жертва системы. Она в этой системе выросла, она ее продукт. Почему была стопроцентная амнистия у тех, кто состоял в гитлерюгенде? Потому что это были дети системы и у них не было вариантов не вступать в гитлерюгенд. У них была пожизненная амнистия и было запрещено где-либо потом об этом упоминать, потому что они не виноваты. Так же и Света, которая выросла в приюте для глухих, в ужасных условиях, она не может быть другой. И в ее системе координат она не совершала преступления. Она выживала. Она по-другому не умеет жить. Ее не научили, потому что любить, быть добрым, хорошим, соблюдать законы — этому надо учить. Когда человек рождается, он не знает ничего об этой жизни. Он узнает о ней в первый год, во второй, всю свою жизнь мы учимся и узнаем о ней что-то новое. Для меня это было главным. Несмотря на все ужасы, которые она творит, я пыталась ее как-то оправдать. Чтобы ее хотя бы поняли. Не надо ее прощать, не надо ее принимать, не надо следовать тому, что она делает, или подражать ей. Авторское кино на вопросы не отвечает, оно их задает. Каждый отвечает для себя сам. Кто-то может подумать, что все, что она сделала, остается безнаказанным.
Столько людей убила. А кто-то подумает по-другому. Это вопрос восприятия.
— Я согласна с вами, что вся ее жизнь создает рамки, в которых она действует. Это очень хорошо видно в фильме. Неслучайно все время возникает тема интерната для глухих. Тогда финальная сцена нам показывает, что зло переходит на другой виток. Девочка попадает в интернат из-за нее, то есть она создает для нее такие же условия, в которых выросла сама. Она создает вторую себя. Значит пройдет 30 лет, и эта девочка, Марина, выйдет из этого интерната и будет делать то же самое.
— Да. Потому что мы — дети своих родителей. Как бы мы ни старались быть другими, как бы мы ни говорили, что никогда не будем поступать так, как наши родители, мы все равно продукты своей семьи, системы ценностей. Семейных, клановых, национальных, религиозных. И она действует как продукт другой системы. Она и детей своих так научит, потому что по-другому не знает и не умеет. Она не испытывает страдания. Она мучается бессонницей, она выпивает. У нее есть что-то на уровне ощущений, она понимает, что она что-то не так сделала. Все-таки что-то у нее в душе шевелится. Эта тонкое, что шевелится, оно не дает ей спать, но в корне она неизменна.
— То есть она, в общем-то, монстр?
— Да, она монстр. Это как я, например, думала в детстве: я вырасту и никогда не буду делать, как папа, или никогда не буду делать, как мама. Я выросла, и я делаю, как папа и как мама. Только с какой-то поправкой на время, на другую эпоху, минус 20 лет спустя. Во мне говорит папа, во мне говорит мама. Как бы я ни пыталась от этого отойти.
— То есть получается какой-то безвыходный финал?
— Финал абсолютно безвыходный. И я не хотела делать его каким-то слезливым. Но самое интересное, во время показа встали несколько человек и сказали, что в этом финале есть свет в конце тоннеля. Я чуть не зааплодировала. Я говорю: "Серьезно?". Они говорят: "Мы поняли, что вы даете какую-то надежду". Я говорю: "Спасибо вам огромное, потому что мне казалось, что я не даю никакой надежды, и как вы ее увидели?"
— В чем же она?
— Света никогда не изменится. Она не сможет поменяться. В 33 года мы не можем меняться. Это невозможно ни психологически, ни морально. И я не вижу здесь света в конце тоннеля. Но я и не вижу это так, что все плохо. Мне кажется, надежда есть. Например, ее дети уже не вырастут в этом детском доме. Они будут уже другими. Потому что ее дети вырастут в любви и заботе, потому что, несмотря ни на что, на все те ужасы, которые она творит, она делает это ради детей. Она так защищает свою семью. Как волчица, как львица, которая идет и всех поедает ради детей. И у нее совершенно безвольный муж, который говорит: делай, что хочешь, это ты хотела детей, это ты хотела квартиру, ты сама все придумала. То есть она все тащит и тащит на себе в этой жизни. Она за все отвечает. И она принимает решения.
— Ваш фильм не просто малобюджетный, он вообще безбюджетный. Как это получилось?
— У нас бюджет 17 тысяч долларов США. Я считаю, что это безбюджетный фильм, потому что эта сумма только окупает траты на бензин, керосин и так далее. Гонорары были чисто символические. Мы долго искали деньги, но нам сказали: "Вы что, с ума сошли? Кто вам даст на глухих? Мы и на здоровых-то не дадим". Вообще, у нас такое отношение к инвалидам, чтобы их запереть, закрыть где-нибудь, чтобы их не было видно. Поэтому когда наши люди приезжают за границу, им кажется, что там одни инвалиды. И людей это раздражает. И отношение такое, что их надо где-то закрыть, чтобы они не ходили и не портили общую картину. Потом мне сказали: "Ты никогда не найдешь деньги и даже не подходи". Я поняла, что я никогда не найду деньги на этот фильм.
— Где же вы их нашли?
— Десять тысяч долларов мне дал один бизнесмен. Просто так. Я рассказала про фильм, и он сказал, что может дать мне эти деньги. А семь тысяч долларов я вложила свои — у меня есть рекламные проекты. Просто этот фильм я делала в течение года, без фанатизма. Есть работа — пойду тысячу долларов потрачу на фильм, есть заказ — вложу в фильм. Почему-то об этом любят писать, что фильм безбюджетный. Но так просто получилось, что нам не дали денег. И я в нем и продюсер, и режиссер, и сценарист, и инвестор, и промоутер, и сама продвигаю это кино. Я не горжусь этим. Это, к моему сожалению, так получилось. Получается, что никому это не надо. На самом деле мое кино нужно мне. Я его делаю для себя, для каких-то своих целей, может быть, для эгоистичного желания самореализации, самовыражения, поэтому я ни на кого не в обиде. Я иду своим путем. Как могу, так иду. Но я тоже считаю, что это безбюджетный фильм. У нас съемочная группа была 11 человек. С символическими гонорарами, если человек обычно получает тысячу, то мы ему платили 100. Это все мои друзья. Там в основном все мои друзья работали.
