Рост госдолга в ближайшие годы не пошатнет российскую финансовую систему, а рынок выдержит ужесточение санкций, уверен аудитор Счетной палаты Алексей Саватюгин. В интервью РИА Новости он рассказал, почему отключить Россию от глобальной системы SWIFT практически невозможно, как введение цифрового рубля поможет отследить госзакупки до уровня каждой школы и больницы, сравнил капитализацию биткоина и швейцарского франка, а также назвал главную проблему отечественной макроэкономики. Беседовала Любовь Романова.
– По словам главы Счетной палаты Алексея Кудрина, госдолг России даже при ожидаемом превышении 21% ВВП останется на безопасном уровне. Какой уровень госдолга, по оценкам Счетной палаты, превышать не стоит?
– Нельзя однозначно сказать, где граница уровня госдолга, после которой начинаются риски. Это зависит от структуры экономики и финансовой системы конкретной страны. В России это также зависит от рисков, от которых мы пытаемся уберечься. Сейчас мы видим по представленному на ближайшие три года бюджету, что общий уровень госдолга у нас растет. Однако по отношению к ВВП он остается небольшим – Россия находится в нижней десятке стран мира по этому показателю.
Глобальный долг к глобальному ВВП сейчас составляет чуть меньше 100% – около 98%. У Евросоюза, Великобритании госдолг чуть меньше 100%, а у многих стран превышает 100%, причем у тех, чьи макроэкономики некоторые эксперты ставят в пример. У Японии он давно превышает 250%, больше 100% у США, Италии, Испании, Бельгии, Канады. У нас сейчас госдолг чуть меньше 20%, будет чуть больше 20%. Но если мы посмотрим на его структуру, то в ближайшие годы он будет расти за счет внутреннего долга, это наши рублевые облигации, которые покупают в основном локальные инвесторы и наши крупнейшие банки. Этот долг не так сильно зависит от внешней конъюнктуры, от санкционных рисков, волатильности иностранных инвесторов, которые приходят и уходят. А доля государственного внешнего долга у нас будет снижаться. Сильно сократятся прямые кредиты иностранных правительств, и немного вырастет доля займов у международных финансовых организаций, причем не у глобальных, таких как Всемирный банк или МВФ, а у Нового банка развития, Азиатского банка инфраструктурных инвестиций. Это международные институты, в которых мы активно участвуем, где у нас есть крупные пакеты голосов и понимание с нашими партнерами. Поэтому ни по общему размеру долга, ни по его структуре мы не видим рисков для устойчивости российского бюджета или финансовой системы.
– В этом году США ввели санкции на российский госдолг, которые коснулись только первичного размещения, и заметной реакции рынков не было. Сейчас там обсуждаются санкции на вторичный рынок. Как оцениваете вероятность их введения? Будут ли они чувствительнее?
– В условиях западных санкций мы находимся уже примерно семь лет. Я думаю, что самое худшее позади, наш рынок и финансовая система адаптировались к этим санкциям. Было некоторое возрастание доходности нашего госдолга в марте-апреле перед введением санкций, в апреле США ввели дополнительные ограничения, и рынок не сильно это почувствовал, потому что уже вобрал в себя информацию о грядущих санкциях. Я говорил, что в нашем долге не так много нерезидентов. Вероятность введения каких-то дополнительных ограничений на наш вторичный рынок я расцениваю как невысокую. Но даже если будет ужесточение санкций, я не предвижу сильных потрясений.
– Еще постоянно звучит тема отключения России от SWIFT. Как вы считаете, это вероятно?
– Отключение России от SWIFT мне кажется еще менее вероятным событием, чем ограничения на вторичный рынок нашего госдолга. В истории цивилизации были только разовые случаи отключения отдельных стран от глобальных систем передачи информации, таких как SWIFT, их можно пересчитать по пальцам одной руки. Это очень серьезно, аналогично объявлению экономической войны. Тем, кто принимает такие решения, надо понимать последствия, и лучше решений таких не принимать. SWIFT – это негосударственная корпорация, она не принадлежит никакому конкретному правительству, никакой конкретной стране. Заставить отключить SWIFT не так просто юридически. Впрочем, сейчас нет оснований серьезно ужесточать риторику в отношении России, не говоря уже о конкретных действиях. Такое решение может нарушить наши транзакции с глобальным миром, но уже не должно нарушить нашу внутреннюю финансовую систему. В целом, это ни нам, ни им не нужно.
– Как вы относитесь к идее цифрового рубля?
– Идея цифровых валют центральных банков достойна подробного обсуждения. Центробанки многих стран не первый год об этом говорят, некоторые из них продвинулись дальше нашего Банка России – у них уже есть практические наработки. В прошлом году наш ЦБ поставил саму проблему, несколько месяцев ушло на обсуждение с рынком, Счетная палата тоже в нем участвовала. Но пока рано говорить о практических шагах, сейчас это все еще на этапе концептуального обсуждения. Введение цифрового рубля потребует серьезного изменения технологий и внутри ЦБ, и у банковского сектора, изменения законодательства – не только нормативных актов Банка России, но и кодексов – Гражданского, Бюджетного, Налогового и ряда других. Это серьезные новации, которые глубоко пока не обсуждались юридически, есть только технологические обсуждения. Но если введение цифрового рубля будет в той парадигме, которую Банк России предлагает, то в этом есть заинтересованность и у Счетной палаты. Рубли будут окрашены, мы точно сможем видеть, какой рубль пришел из федерального бюджета в какое-нибудь министерство или госкомпанию, школу, поликлинику, детский садик, на что он потрачен, что было закуплено. Все можно проверять, не выходя из кабинета.
При этом некоторые банковские эксперты высказывают предположения, что введение цифровой валюты на счетах в ЦБ может привести к оттоку некоторой массы денежных средств из коммерческих банков. Будет сложнее действовать недобросовестным участникам рынка и мошенникам, которые проводят незаконные операции с денежными средствами, например, пытаются уйти от налогов. Но может быть недовольство и со стороны добросовестных граждан, которые не занимаются ничем противозаконным, но просто хотят сохранить анонимность своих платежей.
– Поможет ли введение цифрового рубля решить проблему с мошенниками?
– Вряд ли это полностью решит проблему, потому что профессиональные мошенники, к сожалению, – умные люди, они что-нибудь еще придумают.
– Какое, с вашей точки зрения, будущее ждет криптовалюты? Нужно ли их запрещать в России?
– Криптовалюты – это очень значимый и заметный элемент дизайна мировой финансовой системы. Капитализация только биткоина уже превышает один триллион долларов, это больше, чем капитализация швейцарского франка. То есть, если бы биткоин был корпорацией, то он входил бы в десятку крупнейших корпораций мира. И биткоин ведь не единственная криптовалюта, их десятки. Общая капитализация криптовалют превышает два триллиона долларов – это больше всей капитализации российского фондового рынка. Не замечать этого никак не получится, в том числе и в России очень многие люди майнят, вкладываются в криптовалюты. Это значит, что пора ввести какое-то нормативное регулирование. Сейчас, к сожалению, рынок криптовалют в России фактически никак не регулируется. Наше законодательство не позволяет рассчитываться в биткоинах, это не средство платежа. Учитывая достаточно жесткую позицию Центробанка, других органов власти, вряд ли будет смягчение в этом отношении. И, мне кажется, это правильно. Те, кто вкладывается в криптовалюты, должны отдавать себе отчет, что, в отличие от полновесных денег или облигаций, они не имеют под собой внутренней стоимости, они ничем не обеспечены. В отличие от акций они не дают право на получение выплат или участия в бизнесе, в отличие от фиатных денег они сильно ограничены как платежное средство. То есть криптовалюта зависит только от оптимизма рыночных игроков, а это весьма высокие риски.
– Планирует ли Счетная палата подготовить какие-то рекомендации правительству и ЦБ по регулированию этой сферы?
– Пока Счетная палата не обсуждала какую-то собственную инициативу по регулированию криптовалют. У нас есть Банк России, есть министерство финансов, мы с интересом следим за их дискуссией.
– Как оцениваете произошедшие в этом году изменения в структуре ФНБ?
– Да, изменения произошли: фактически ликвидированы долларовые вложения, появилась значительная доля монетарного золота, сократилась доля фунта стерлингов, чуть-чуть выросла доля евро, удвоилась доля юаня, доля иены осталась на том же уровне. Понятно, что решение о выходе из долларовых активов скорее политическое, чем экономическое, оно связано с геополитическими рисками. Кстати, обращаю внимание, что золотовалютные резервы Банка России в значительной степени инвестируются в долларовые активы. То есть нельзя сказать, что вся Россия уходит от доллара. Мы не ожидаем какой-то сверхдоходности от ФНБ, но он у нас не для того, чтобы сильно зарабатывать. Одно из базовых требований к активам фонда – это их высокая ликвидность, чтобы в случае каких-то неблагоприятных, непредвиденных событий быстро мобилизовать средства. Поэтому ликвидность важнее, чем доходность. Отмечу, что средства ФНБ вложены не только в зарубежные активы, есть и рублевые – акции Сбербанка, "Аэрофлота", например. Сбербанк – устойчивая, хорошая компания, платит большие дивиденды.
– В какие еще активы, по мнению Счетной палаты, стоило бы вкладывать средства ФНБ?
– У нас были предложения по либерализации вложений, которая нужна для повышения доходности. В качестве примера можно брать норвежский или азербайджанский фонды, у которых очень широкая инвестиционная декларация. Но у нас не только Банк России консервативен, но министерство финансов тоже. И они хотят обезопасить себя от всех возможных рисков – макроэкономических, геополитических, внешних, внутренних. В конце концов, они за это отвечают.
– На ваш взгляд, текущая ситуация с инфляцией является ли серьезной угрозой для макростабильности в России?
– Может быть, я чрезмерный оптимист, а в Счетной палате должны быть скорее пессимисты, которые постоянно говорят о рисках, но, мне кажется, что для макроэкономической стабильности в России сейчас вообще не так много угроз. Потому что у нас стабильная макроэкономическая ситуация, спасибо мировой конъюнктуре, у нас золотовалютные резервы на историческом максимуме, накоплена хорошая финансовая подушка.
Но вы правы, инфляция – основная макроэкономическая проблема. Сейчас Банк России прогнозирует годовую инфляцию уже ближе к 8%, а их таргет – 4%, то есть в два раза ниже. В последние годы ЦБ усиленно борется с инфляцией, это их главный макроэкономический показатель. Давили-давили ее, и вдруг такой всплеск в этом году, это очень неприятно. Поэтому видим повышение ключевой ставки, уже не первое за последние месяцы и довольно сильное, давно Центральный банк не повышал сразу на 75 базисных пунктов, причем не исключает дальнейшего повышения. Не все эксперты это поддерживают, особенно представители реального сектора. Но до тех пор, пока Банк России ставит во главу угла именно борьбу с инфляцией, а не какие-то другие макропоказатели, он будет ставку повышать. Чтобы экономика была предсказуемая и стабильная, инфляция должна быть гораздо ниже.
– Считаете ли вы риском для России сворачивание программы стимулирования в США и ужесточение денежно-кредитной политики?
– Да, это возможный риск. США – крупнейшая экономика в мире, и любой "чих" Федеральной резервной системы отражается на глобальной экономике. Однако Россия все больше и больше отвязывается от заокеанских чихов. Конечно, надо следить за тем, как ведут себя американский регулятор, европейская и китайская экономики, последние даже больше, поскольку они – основные наши внешнеторговые партнеры. Но я не вижу больших рисков для российского бюджета и российской макростабильности со стороны действий американских монетарных властей, в конце концов они призваны решать свои внутренние проблемы и задачи. Это не самое главное, что нас сейчас должно беспокоить.