МОСКВА, 18 окт — РИА Новости. "Реанимация как последний путь на кладбище", — невесело констатирует Леонид Пономарев. Весной и летом прошлого года он перенес COVID-19 в тяжелой форме. Тотальное поражение легких, дважды подключали к ИВЛ. Врачи не верили, что выживет. До полного восстановления еще далеко, но Леонид с оптимизмом смотрит в будущее, перебрался в Подмосковье, ближе к природе. Он нашел в себе силы рассказать РИА Новости, как попал в красную зону, что видел, пока был в искусственной коме, и как ему удалось оттуда вернуться. Беседовала Татьяна Пичугина.
Первый кризис
Когда в Москве объявили карантин, я его строго соблюдал — маски носил, никуда особо не выходил, продукты из магазина мыл. Очень удивился кашлю и другим симптомам простуды. Врач, видя мое плохое состояние, посоветовала сделать КТ легких, дала адреса.
Я поехал поздно вечером на такси, там огромная очередь. После КТ сказали: COVID-19, поражение легких — 25-50 процентов. Выписали лекарства, выдали прямо там противовирусное. Я вернулся домой, состояние ухудшалось, ночью вызвал скорую, и меня увезли в УКБ-1 на Спортивной (Университетская клиническая больница № 1 Сеченовского университета. — Прим. ред.). Это было 29 апреля.
В УКБ-1 недавно открыли красную зону. Меня одного положили в двухкомнатный бокс. Утром увидел двоих соседей и еще троих в другой комнате. Они громко говорили, меня это раздражало. Я им: "Вы хоть понимаете, что в ковидной больнице". Они: "Нет, у нас просто кашель". Меня жутко знобило, казалось, что сквозит из открытой двери, я плохо соображал, не мог встать, сознание плавно уходило.
Последующие события восстановил потом по своим сообщениям в WhatsApp. В два часа дня меня перевели в двухместную палату интенсивной терапии. Кашель был уже с кровавой мокротой. Моего соседа забрали в реанимацию. Последнее сообщение: "Наверное, я следующий".
Смутно помню, как меня везут, я прошу позвонить. Слышу: "Потом позвонишь". Забирают телефон. Позже медсестра мне рассказала, что я сам разделся, лег. Меня интубировали, подключили к ИВЛ. Это была моя первая загрузка.
© Фото из личного архива Леонида Пономарева
Леонид Пономарев 9 августа 2020 года, месяц после выписки
Вторая загрузка
К 15 мая мне стало легче, дышал самостоятельно. Дырку на трахее заклеили, собирались переводить в отделение. Все радовались, поскольку из реанимации постоянно вывозили трупы. Это последний путь, люди поступали туда в очень тяжелом состоянии. А протоколы лечения еще только создавали, фактически на нас экспериментировали.
И тут резкое ухудшение, я опять погрузился в мрак. Слышал, как кто-то произнес: "Вряд ли его спасут".
Опять интубировали. Постоянно подгружали, я был в коме, сознание путалось. Казалось, летал над зданием Сеченовки напротив, видел балконы, рассветы, как врачи приходили, уходили. Не хочу детально описывать, что видел и слышал. Запомнилось, как говорили обо мне в третьем лице. Чудилось, что рядом со мной лежала старушка, она просила медсестру: я тебе серьги отдам, только спаси. Та отвечала: держись, Зоя, все будет нормально. Потом медсестра подтвердила: так и было. Старушка скончалась.
Когда выходил из-под "груза", пытался взять себя в руки. А во мне трубки со всех сторон. При падении, видимо, сломал локоть. Я крупный, поэтому меня привязывали.
Я лежал напротив центрального поста в реанимации, чтобы за мной наблюдали круглые сутки. Кровать № 4. "Вылетной" номер, так говорили. Для самых тяжелых. Все спрашивали, не скончался ли. Нет, отвечали, жив. Я там задержался.
Думали, вторую интубацию не переживу точно, потому что огромная нагрузка на сердце, отказали почки полностью. Мои друзья настояли, чтобы мне делали гемодиализ. Резко упало давление — до 60/40. При переливании дали плазму не той группы крови, начался сепсис, потом бактериальная инфекция присоединилась. Все, что плохого в ковиде есть, на себе испытал.
В реанимации в сознании
У меня трубка в трахее, из нее воздух выходит, связки не работают, ни говорить, ни кричать не могу. Трубка забивается. Чтобы я не задохнулся, ее постоянно чистят, делают дренаж. Через трубку поступает высокопоточный кислород НИВЛ (неинвазивная вентиляции легких. — Прим. ред.), он необходим, но от него мне холодно, это пытка.
Другая пытка — ингаляция антибиотиком. Одевают дыхательную маску, выливают туда содержимое ампулы, и эта смесь с воздухом поступает в меня.
В конце мая мне сделали очередное КТ. В выписке запись: "поражение более 100% от объема легкого", КТ-4. Фактически это смерть.
Бесконечные комиссии, включают дыхательное оборудование. Руки-ноги не действуют, не могу повернуться, у меня не пролежни даже, а гнойники до кости, они болят. Кормят через зонд в носу. Постоянные "подгрузки", капельницы, коагулянты, в меня льют, льют все это до бесконечности. Кругом катетеры, приборы.
Стал приходить в себя, первый порыв — сбежать. Прошу: "Отпустите, не мучьте". Ну иди, говорят, куда ты пойдешь. А я все телефоны забыл. Такое состояние — просто физическая оболочка. Температура 39 градусов, минус 40 килограммов веса. До конца не осознаю, кто я, где я. Медсестра сказала, это большое чудо, что я не стал овощем, вернулся.
Прошу заведующего убрать трубку, чтобы я смог самостоятельно дышать. Мне заклеивают дырки, делают дренаж, откачивают то, что осталось от легких. У меня гидроторекс, когда ткань разлагается и превращается в жидкость.
Я понемногу тренируюсь дышать, мне ставят канюли, подключают к кислороду. Он сушит рот, постоянно трескаются губы, хочу пить, и надо стучать, чтобы принесли. Самое большое счастье в этом состоянии — когда дают воды.
Реанимацию в красной зоне закрывают. Всех переводят. Нас трое в палате. Соседа увозят. Потом узнаю, что он скончался при переезде. Из лежавших здесь выживших немного.
Приходит психолог, мне подносят телефон, чтобы я мог поговорить с родными. Изоляция — это очень страшно. Вы отгорожены от мира двойным кордоном: красной зоной и реанимацией. Смертность высокая, кажется, что ваша жизнь обесценена до минимума.
Моя очередь 15 июня, погружают на скорую. Куда везти, еще не знают, — в УКБ-3 или УКБ-4. По дороге кончается кислород в баллоне, но так как я тренировался дышать сам, то доехал.
Снова в реанимации
Меня доставили в реанимацию УКБ-3. Страшный сепсис, бесконечно берут анализы, источник заражения не находят, что делать со мной, непонятно. Мне страшно, но я впервые засыпаю своим, а не искусственным, сном. Наконец высыпаюсь. Успокаиваюсь, иду на поправку.
Я в сознании и вижу, как люди уходят. Мне делают дренаж легких, скачивают желтую жидкость в огромном количестве. На это смотреть невозможно, легких нет. Но я-то живой!
Прошу заведующего снизить мне нагрузку кислорода, чтобы я привыкал дышать самостоятельно. Он разрешает, но потихоньку, говорит: не увлекайтесь, есть риск забыть, что ослабили, гипоксия начинается и ночью не проснетесь.
Я безмерно благодарен врачам УКБ-1 за то, что меня вытянули с того света, врачам УКБ-3 за то, что поставили на ноги. Весь коллектив — это настоящие профессионалы. Рядом дед лежал 86 лет, вылечили от ковида. Все радовались, когда его переводили в реабилитационный центр.
Медики видят смерть каждый божий день. При мне поступил 40-летний мужчина. Время обеда, мне лежачему еду приносят. Он сам сидит, ест, разговаривает. Буквально через несколько часов его раздувает как шарик — это пневмоторекс, когда воздух скапливается в груди. Ничего не могут сделать, он погибает. Весь ужас ковида в том, что ухудшение происходят молниеносно.
Когда меня увозили из УКБ-1, все провожали. Я сказал медсестре, что найду ее, и нашел. А там мой след потеряли, думали умер. Она просит: сделай фото, а то наши не верят.
На пути к выздоровлению
Меня переводят из реанимации в отделение. Я еще не хожу, без кислорода сатурация падает до 76 процентов, организм разрушен полностью. Но я прошусь домой, и меня 30 июня выписывают.
Друзья заказывают перевозку, покупают баллоны с кислородом, ходунки и все необходимое. Я еще подолгу сидеть не могу, но каждую неделю чувствую улучшение, недаром говорят, родные стены лечат.
Через месяц после выписки начинается кризис, то, что называют постковидом. Но я понимаю, откуда я вернулся, и с оптимизмом смотрю на все эти сложности, радуюсь каждому дню, солнцу. Потому что там, где я был, этого нет ничего, там бесконечность, другой мир, сплошной поток двойных черных пакетов. Лучше жить так, как сейчас. Локоть зажил, чувствительность конечностей еще не восстановилась, но я знаю, что нормализуется со временем, как и все остальное.
Мне два раза делали КТ и дважды вызывали скорую, потому что плохие легкие. Смотря относительно чего плохие. Относительно 100 процентов поражения или относительно нормы? Я дышу сам, люблю караоке, уже пою, хотя долго не могу звук держать, потому что объем легких уменьшился.
Я управляющий по недвижимости, хотя учился на ВМК МГУ, прикладная математика. Так сложилась жизнь. Три года служил в Военно-морском флоте. Курил. Врачи приватно, разумеется, говорят, может это и спасло, мол, легкие, пораженные никотином, вирус не сумел окончательно разрушить. Ну курить мне теперь нечем, бросил, веду здоровый образ жизни.
Переехал из Москвы в Подмосковье, здесь свежий воздух, физические упражнения, больше шансов избежать очередной волны ковида. Вирус же никуда не делся, а эффективного лекарства пока нет. Это большая лотерея, выживешь ты или нет. Я все это прошел, никому не пожелаю.
У меня медотвод от вакцинирования, поскольку я перенес ковид в тяжелой форме. Но я всем говорю: прививайтесь. Вакцина — это маленькая часть вируса, с которым знакомится организм, чтобы при встрече с реальным вирусом он мог сказать: я тебя уже где-то видел и не боюсь. Потому что, если он с ним не сталкивался, он запустит цитокиновый шторм — защитную реакцию организма. Я объясняю это так: чтобы защитить человека как вид, не сохранять вирус в популяции, организм убивает сам себя.
Про многое не рассказываю. Про тромбоз, например. Вся плоть становится как пластилин, ее сжимаешь, а она не возвращается в исходное состояние. Ты не живой — мертвый. Про медиков в скафандрах. Когда очнулся, стал различать их по полоскам. Голубые — младший персонал, желтые — постарше, у заведующего особый костюм. Они в трех парах резиновых перчаток колют, ставят капельницы, катетеры, трахеостомию делают. Старался не смотреть, это жуткое зрелище.
Я благодарен моей группе поддержки, друзьям-караокерам, которые помогали все два месяца. Они объединились в чат, организовали круглосуточное дежурство, сбор средств на недостающие лекарства (требовались реально редкие), доставляли их. Спасибо вам.
Я и сейчас наблюдаюсь в УКБ-1 у кардиолога, проблемы с сердцем, почки не функционируют, принимаю по 15 таблеток в сутки, но инвалидность не дают. Я не в обиде. После того что со мной было, я хочу просто жить, любоваться солнцем, капельками дождя, радоваться каждому дню, дарованному богом.