Диалог с Россией, несмотря на все разногласия, необходим, людей нужно учить не полагаться на непроверенную информацию в интернете, а от Brexit не стоит ждать катастрофы. Экс-министр культуры, спорта и СМИ Великобритании, глава межпартийной парламентской группы по Украине Джон Уиттингдейл в интервью корреспонденту РИА Новости в Лондоне Марии Табак поделился своим мнением о допинг-скандале и фейковых новостях, а также рассказал, о чем, с его точки зрения, нужно говорить с Россией, почему переходный период после Brexit должен быть коротким и почему нового лидера британским консерваторам искать не нужно.
— Господин Уиттингдейл, вы и в бытность свою министром немало делали для сохранения связей между нашими странами. Почему для вас это важно?
— У нас есть целый ряд разногласий с Россией. Вы знаете, что я председатель межпартийной группы по Украине, часто езжу в Киев, и, разумеется, британское правительство очень поддерживает территориальное единство Украины и поэтому осуждает оккупацию Крыма и действия России на востоке Украины. У нас серьезные разногласия по этим вопросам и по другим, но я верю, что важно, когда имеешь разногласия, поддерживать диалог, чтобы лучше понимать позицию друг друга. На посту министра я стремился к развитию диалога между Британией и Россией, и было много поводов для этого, хотя по остальным каналам коммуникации почти не было.
— Какие сферы вам кажутся наиболее перспективными для диалога?
— Во-первых, назову культуру, я очень люблю русскую культуру, иду в эти выходные на русский балетный гала-вечер. У России невероятное наследие, она знаменита музыкой, классическим танцем, литературой, и Британия очень любит и поддерживает это. Нужно развивать обмены, сотрудничать в сфере культуры и спорта, повышать уровень информированности наших стран о сильных сторонах друг друга, одновременно создавая площадку для диалога.
— В качестве главы группы по Украине как вы оцениваете ситуацию с реализацией минских соглашений?
— Я хочу урегулирования. Сейчас у нас на востоке Украины гуманитарный кризис, много перемещенных лиц, люди страдают, нет значительного прогресса на пути к урегулированию, люди продолжают гибнуть. Так не должно быть. Минский процесс дает возможность для диалога, и я бы хотел, чтобы Россия прекратила поддерживать группы сепаратистов и мы бы перешли к нормализации ситуации, будь то автономия или деволюция. Нам нужна деэскалация. Сейчас с обеих сторон ведутся военные действия, украинские силы имеют право защищаться. Но нужно двигаться вперед. У Великобритании есть особая ответственность, поскольку мы подписанты меморандума, гарантирующего территориальное единство Украины. Мы не являемся частью минского процесса, но я считаю, что мы можем помочь.
— Как вы считаете, Британия допустила ошибку, не войдя в состав контактной группы?
— Я думаю, мы можем активно вносить свой вклад, не являясь официально стороной минского процесса. Это не значит, что у нас нет серьезного интереса к тому, что происходит на Украине. Есть более широкие вопросы, помимо ситуации на востоке Украины, программа реформ, управление Украиной, но в минском процессе мне бы хотелось видеть больше прогресса.
— Как вы оцениваете шансы на получение Украиной членства в ЕС?
— Членство Украины в ЕС — вопрос далекого будущего, у нее есть сейчас соглашение об ассоциации с ЕС, который, надеюсь, принесет плоды для украинской экономики, но для членства нужно добиться намного больше прогресса с точки зрения юридической реформы, реформы управления, а также необходимо добиться серьезного экономического улучшения. Это долгий путь.
— Не могу не спросить вас как бывшего министра спорта, следите ли вы за допинг-скандалом вокруг российских спортсменов?
— Очень жаль, что допинг-проба одного из российских спортсменов сейчас оказалась положительной (керлингиста Александра Крушельницкого — ред.). Великобритания всегда занимала очень жесткую позицию в вопросах допинг-контроля. У нас один из лучших антидопинговых центров в мире, мы очень активны в этой сфере, и свидетельства того, что в течение многих лет в России имело место нарушение правил, вызывают беспокойство. Российские официальные лица сами подтвердили этот факт. Международный олимпийский комитет принял меры. Я сочувствую спортсменам, многие из них ни в чем не виноваты, но они получили возможность выступать как индивидуальные спортсмены. Для честности спорта важно, чтобы принимались меры.
— При этом многие эксперты отмечают, что в докладе Ричарда Макларена о ситуации с применением запрещенных препаратов в России, который и послужил поводом для санкций в отношении российских спортсменов, были ошибки…
— Это вопрос для МОК. Было много свидетельств многочисленных нарушений в России, и, к сожалению, похоже, что некоторые нарушения продолжаются. Я могу понять, что все спортсмены гордятся возможностью выступить за свою страну и под ее флагом, но России, чтобы вернуть свои права, нужно принять срочные меры.
— Но меры были приняты.
— Это решать МОК, были ли приняты достаточные меры. Они считают, что нет.
— Еще одна обсуждаемая тема, связанная с Россией и близкая вам как экс-министру, отвечавшему еще и за вопросы, связанные со СМИ, — фейковые новости и якобы вмешательство России в демократические процессы ряда стран. В настоящее время ваши коллеги из парламентского комитета по цифровым технологиям, спорту, культуре и СМИ проводят расследование, которое так и называется: фейковые новости. Что вы думаете по поводу вмешательства России — было ли оно?
— Я жду результатов расследования комитета. Похоже, что, по крайней мере, какая-то деятельность со стороны России имела место. Создание страничек в Facebook, запуск каких-то историй через социальные медиа. Я не думаю, что это имело какое-то серьезное влияние на конечные результаты, я не видел никаких свидетельств этого ни в США, ни на нашем референдуме по Brexit. Если такое вмешательство и было, то хорошо бы понимать масштаб. Надо подождать выводов комитета.
— Но и Twitter, и Facebook заявили, что вмешательство РФ в референдум по Brexit если и было, то крайне незначительно.
— Мои коллеги в комитете пока этим не удовлетворены, они продолжают задавать вопросы Facebook и Twitter, поэтому я и предлагаю подождать и посмотреть на выводы комитета.
— Но согласитесь, что и любые профессиональные СМИ следуют определенной линии.
— СМИ должно сообщать правду, но оно может иметь некие политические взгляды. Если вы почитаете в Британии Daily Mirror или Guardian, то вы получите точку зрения левой части политического спектра, а если Daily Telegraph или Daily Mail — правой части. Плохого в этом ничего нет, но тут речь идет о мнениях, колонках, но новости в любом случае должны быть фактически верными. Если же вы хотите совершенно беспристрастную информацию, то надо смотреть Би-би-си или другие СМИ, которые по закону о вещании обязаны быть беспристрастными.
- Но возьмем такой пример: мало кто из СМИ реально знает, что происходит в Сирии, однако у всех есть мнение на этот счет.
— Мы пытаемся узнать, у нас есть очень храбрые журналисты, которые работают в военных зонах, в том числе в Сирии.
— Говоря с британским политиком, нельзя не коснуться темы Brexit.
— О, да!
— Brexit отразится на самых разных сферах, но я бы хотела спросить вас о том, что вы думаете о его последствиях для британского высшего образования. Университеты бьют тревогу, ведь многие преподаватели — выходцы из европейских стран и студенты из ЕС составляют значительную часть.
— Я сторонник Brexit, агитировал за него и его поддерживаю. Единственное, на чем может отразиться Brexit, это программа обмена Erasmus (некоммерческая программа ЕС по обмену преподавателями и студентами — ред.), но есть все основания для сохранения этой программы и после выхода Британии из ЕС. Brexit не означает, что мы рвем все связи с ЕС.
Причин для волнения университетов я не вижу. У Британии больше высококлассных университетов, чем у какой-либо другой страны в Европе, и Brexit не означает, что мы не будем принимать людей на учебу. Вопрос в том, сколько они будут платить — сейчас студенты из ЕС платят столько же, сколько британцы, студенты из стран, не входящих в ЕС, — гораздо больше. Возможно, европейцам придется платить столько же, сколько неевропейцам. Это решать университетам, но преграды будут устранены. Мы рады, что к нам приезжают много студентов-иностранцев. У нас много российских студентов, и мы им тоже рады. Покидая ЕС, мы не стремимся осложнить приезд сюда для европейских студентов или преподавателей. Думаю, останутся программы обмена и прочее. Ну а визовые и миграционные вопросы — тут уж мы сами будем все решать, но я уверяю, мы не будем делать того, что не отвечает нашим интересам.
— Как сторонник Brexit, считаете ли вы, что премьер Тереза Мэй и ее правительство обладают всеми инструментами для обеспечения успешного Brexit?
— Я абсолютно поддерживаю позицию британского правительства. Переговоры с ЕС сложны, я только что был в Брюсселе, встречался с Мишелем Барнье (главный переговорщик от ЕС — ред.), есть ряд проблем, которые надо решать, и на это не так много времени. Но мы остаемся оптимистами. Я поддерживаю выход из ЕС, надеюсь, что мы добьемся хорошего соглашения, но даже если нет, я все равно за выход.
— Какова ваша точка зрения относительно переходного периода? Тереза Мэй хочет, чтобы он длился два года.
— Я бы хотел, чтобы он был коротким.
— Короче, чем два года?
— Ну сейчас речь идет о 21 месяце — до декабря 2020. Я бы не хотел, чтобы он был дольше двух лет, иначе это будет выглядеть как продолжение членства. Переходный период должен быть коротким. Во время периода мы должны будем следовать законам ЕС, платить взносы за доступ к единому рынку. То есть задачи Brexit (выход из единого рынка и таможенного союза — ред.) мы не выполним до конца переходного периода.
— Говоря о Мэй как о лидере партии, вы считаете, что она пользуется широкой поддержкой?
— Я считаю, что она пользуется массовой поддержкой в партии. У нее есть несколько противников, которые открыто об этом заявляют, у которых совсем другие взгляды. Но это меньшинство. Большинство поддерживают позицию премьера.
— То есть вы считаете, она сможет сохранить свой пост до следующих всеобщих выборов?
— Сейчас было бы очень нежелательно рассматривать вопрос о смене лидера, в момент, когда нужно добиваться хорошего исхода Brexit. В долгосрочной перспективе — другой вопрос, но это мы будем обсуждать, когда вопрос возникнет.