Франция перешла на (полу)военное положение

После теракта в Аррасе с сегодняшнего дня на улицы страны выведены тысячи армейских патрулей.

Учитель французского был убит, его зарезал террорист, еще три человека из школьного персонала тяжело ранены.

Последний раз такие меры безопасности были предприняты в январе 2015-го года после нападения террористов ИГ* братьев Куаши на редакцию "Шарли Эбдо". Убийство двенадцати человек открыло едва ли не самую черную страницу современной истории страны. Не в последнюю очередь череда терактов была связана с кризисом на Ближнем Востоке — в частности, с гражданской войной в Сирии, с войной против ИГ, с действиями коалиции против законных властей Дамаска.

Кровавая каша, заваренная политиками за тысячи километров от Парижа и Ниццы тогда, как и сегодня в Аррасе, перелилась через край и забрала новую жертву.

Доминик Бернар, 57-летний учитель французского и литературы, преподавал в скромном государственном лицее Арраса много лет, его обожали ученики (что во Франции большая редкость) и ценили коллеги (совсем небывалый факт). Практически все свободное время он посвящал тому, что сеял разумное, доброе, вечное, занимаясь с отстающими, поддерживая тех, кто не справлялся с программой в классе. В свой последний день и в свой последний час Доминик Бернар остался наставником и защитником тех, кого учил. Он преградил дорогу террористу. Погиб при исполнении долга, пусть и учительского, а не военного.

В этой трагедии отразилась не только французская трусливая внешняя и внутренняя политика тех, кто принимает решения, конечный результат которых оплачивается кровью обычных граждан, но и пронизывающее все общество, все его страты и этажи, лицемерие.

Семья террориста (его имя то называют, то нет, но зато охотно упоминают гражданство — российское), судя по всему, выходцы с Северного Кавказа. Перебрались они — родители и пятеро детей — во Францию в 2008-м. В надежде, как сообщается, получить политическое убежище. От кого убегало семейство — да еще по политическим мотивам — в тот момент из России, непонятно. И не будет понятно никогда, поскольку в беженстве спустя шесть лет рассмотрений и ходатайств было отказано. И всем семерым предложили страну покинуть. За дело взялись профессиональные "правозащитники" (те, кто сидит на зарплате разных НКО, которые, в свою очередь, получают госсубвенции), и в результате выслали только главу семьи, оставив мать и пятерых детей. Во Франции. В социальном жилье в этническом гетто — жить на пособие и без какой бы то ни было возможности интегрироваться в тот социум, который сделал "братство" с "равенством" главными лозунгами. Забыв при этом подкрепить громкие слова конкретным содержанием.

Итак, у семьи — вечный статус рассмотрения ходатайства с обязательными походами в префектуру при минимальных шансах получить ВНЖ, который дает возможность работать. Радуйтесь, что вы во Франции и хлебаете "европейскую мечту". Полной ложкой. С голода не умираете, крыша над головой имеется, одежонка тоже.

Но вы живете так, а мы — иначе. В других кварталах. Вы говорите так, а мы — иначе, при этом мы не упускаем случая показать вам наше превосходство. Старший брат террориста тем временем стал радикалом и отправился в тюрьму. Средний (именно он и зарезал педагога), как говорят его бывшие одноклассники, "замкнулся и предпочитал говорить только про оружие". Про разделение на "вас" и "нас" тот же одноклассник заметил: "Когда учитель не справился с произношением его фамилии, парень ответил: "Называйте меня просто Калаш".

Нет, разумеется, никто не утверждает, что каждый, чью фамилию не смогли правильно произнести, на чей акцент обратили внимание, кто живет на птичьих правах, тут же хватается за кухонный нож и идет убивать. Обидчиков или тех, кто ему обидчиком в тот момент кажется.

Но, с другой стороны, если вы все верите в равенство, в братство, в свободы и в права человека, то почему вы не в состоянии запомнить, как произносится фамилия одного из учеников, а в обычных бытовых ситуациях никогда не упустите возможности поинтересоваться происхождением акцента в таком вашем красивом французском? Или равны только те, кто говорит на языке Мольера без акцента?

Если вся нация умеет в единство, в общие ценности, в уважение к другим (так ровно за четырнадцать часов до убийства, до трагедии на школьном дворе сказал Макрон), тогда, может быть, имеет смысл пересмотреть способ приложения этих ценностей с учетом того, что кто-то имеет право не только на веру, но и на те ограничения, которые верой предполагаются. Например, в одежде. И может быть, уже перестать апеллировать к неким традициям культуры, которым отчего-то длинное платье с длинными рукавами может угрожать.

Если нация действительно едина и вне зависимости от религиозных верований, то она, по идее, идентифицирует себя с культурой. Французской культурой. Неужели фундаментальные идеалы Гюго и Вольтера столь хрупки, что их требуется защищать с помощью унизительных вопросов об акценте со столь же унизительным неумением выговорить иностранную фамилию? Неужели Бальзак, Золя, Флобер, Мопассан могут существовать, только если на улицах армейские патрули, охраняющие школы, библиотеки и учреждения культа?

Неужели, в конце концов, все забыли слова Альбера Камю о том, что неточность в словах только добавляет несчастий этому миру?

Ответ на вопросы — да.

Неточность и есть цена, которую потребовалось внести в кассу лицемерия и глобализма. Но кредит уже полностью потрачен. Из средств расчета остались только кровь и жизни обычных людей. Судя по всему, ими и французские, и европейские политики намерены расплачиваться за свои решения в обозримом будущем.

* Запрещенная в России террористическая группировка.