Яков Сергиенко: в России настало время возможностей, которых не было 30 лет

Бизнес оправился от прошлогоднего шока и хочет заглянуть за горизонт 10-20 и даже 30 лет, говорит партнер, руководитель консалтинговой компании "Яков и партнеры" (партнеры бывшего подразделения McKinsey в России) Яков Сергиенко. В интервью РИА Новости он рассказал, как изменился рынок консалтинга за последний год, какие отрасли оказались наиболее уязвимы перед санкциями, и на сколько лет у них хватит запаса оборудования, компании из каких стран проявляют интерес к проектам с Россией, на чем нужно сосредоточиться, чтобы выйти на долгосрочный рост экономики более 2%, а также оценил потери международных компаний от ухода из РФ, перспективы отказа от Европы от российского газа и сроки внедрения цифрового рубля.

– По вашей оценке, во сколько обходится международным компаниям изоляция России?

– Надо учитывать, что многие еще не подали отчетность, и она бывает непрозрачна и разнится в методологии. Основываясь на том, что компании уже заявили сами, на сегодняшний день мы оцениваем их потери в 80-100 миллиардов долларов.

Важно понимать, что более 80% иностранных компаний в РФ все еще не отказались от своих активов в стране. Сумма упущенной выручки крупнейших компаний, объявивших о полном уходе или приостановке деятельности, по нашим оценкам, превысит 500 миллиардов долларов до 2025 года.

– Какие отрасли российской экономики оказались самыми уязвимыми перед санкциями последнего года, сколько времени потребуется на их восстановление?

– В первую очередь, это отрасли, которые были плотно завязаны на иностранных поставщиков, например, автомобилестроение. При этом в сфере микроэлектроники, есть интересный феномен: сама индустрия пострадала, но отечественные игроки, напротив, только выиграли за счет роста заказов.

Также надо понимать, что санкции не в полной мере коснулись тех отраслей, которые могут быть наиболее уязвимы для удара. Это, например, фармацевтика и сельское хозяйство. В случае введения полномасштабных блокирующих санкций, данные индустрии могут быть весьма уязвимы.

Еще одна категория компаний – игроки, которые уже были под санкциями, но не столь обширными. Они накопили определенные запасы оборудования и пока могут работать на нем. Но этот запас поддержит их еще два-три года, и, если они не найдут альтернатив или не разовьют собственные производства, им данная ситуация может создать неудобства. Это, например, наша нефтесервисная индустрия.

Но в целом урок таков: компаниям необходимо как можно быстрее адаптироваться к новой реальности и развивать производство в России или искать поставщиков в дружественных странах, если спрос на внутреннем рынке не может оправдать разворачивание его производства на нашей территории.

– Учитывая то, как поменялся рынок, изменились ли ваши клиенты?

– Наш клиент помолодел и стал более амбициозным. Но если серьезно, с приходом 2022 года запросы действительно поменялись. Если раньше большинство из них касались периода планирования в три-пять лет, то сегодня проекты как бы поляризовались. Часть клиентов ищут ответы на проблемы и вопросы крайне прикладного характера, которые возникли здесь и сейчас. А часть, наоборот, задумались о своем месте и роли в новой реальности и поэтому просят нас заглянуть "за горизонт", на отрезке 10-20 и даже 30 лет.

С точки зрения прикладных запросов, естественно произошло сильное смещение в зону увеличения устойчивости компаний, перестроения цепочек поставок, диверсификации рынков. Многие озаботились вопросами покупки бизнесов компаний, ушедших из страны, настолько, что это направление мы вывели в независимую компанию.

Интересно, что ряд игроков почувствовали во всей этой ситуации окно возможностей, и поэтому довольно значительная часть проектов сегодня у нас касается оптимизации продуктовой линейки и создания новых продуктов, развития региональных сетей и проникновения на рынки и отрасли, смежные с основным бизнесом.

– Как вы оцениваете перспективы России в этом году? Будет ли рост около 1%, как ожидают в правительстве?

– В краткосрочной перспективе давать оценку роста довольно сложно ввиду того, что очень много факторов могут внезапно измениться. Но, если смотреть в чуть более долгосрочной перспективе, то мы ожидаем, что российская экономика будет расти в среднем примерно на 2,4% в ежегодном выражении до 2040 года. Предпосылки для этого простые: восстановление разорванных производственных цепочек, переориентация компаний, ведущих ВЭД, на новые рынки. Развитие локального производства взамен утерянным поставкам от западных компаний.

Кстати, мы работаем с компаниями из разных стран, и многие из них присматриваются к возможности наращивания сотрудничества с Россией. Однако надо понимать, что сегодня есть ряд ограничений, связанных с такими инициативами. Первое – это сложности в проведении платежей, второе – риск вторичных санкций, третье – общая осторожность с точки зрения возможных инвестиций. Сейчас многие компании внимательно наблюдают за продажей бизнесов, решивших покинуть страну, и за открывающимися нишами.

В свою очередь российский бизнес также ищет возможности диверсифицировать свое предложение в другие страны. Например, очень многие отмечают рынок ОАЭ как довольно свободную территорию, и я говорю не только с точки зрения легкости регулирования, но и с точки зрения конкуренции. Многие российские компании оказались на голову выше местных конкурентов и уже ощутили это, расширив свою географию и легко заняв выгодные позиции на рынке. Учитывая потенциал рынка и потребности наших клиентов, мы развиваем наше предложение в ОАЭ: Рас-эль-Хайма, Дубай, Абу-Даби. В ближайшее время мы расширим присутствие на рынке ряда эмиратов и начнем предлагать там услуги для компаний. В Саудовской Аравии также есть хороший потенциал с точки зрения двусторонних инвестиций.

Схожие тенденции видны и в Индии, откуда я только что вернулся из бизнес-миссии, которую мы организовывали для ряда российских компаний. Обе страны явно выиграют от развития торговли и экономических связей, и российский бизнес наконец начал серьезно воспринимать этот рынок.

– С Индией, кажется, немного другая история: она просто, пользуясь случаем, покупает российское сырье со скидкой. Или это не так? Есть другие проекты?

– Индия находится на пороге 20-30 летнего периода динамичного роста, что требует от них уже сейчас задуматься о мерах обеспечения энергетической и продовольственной безопасности. Как показал опыт нашего взаимодействия с индийскими партнерами, наиболее актуальными являются вопросы обеспечения стабильных поставок российского сырья, при этом, в первую очередь интересны все виды удобрений, нефтехимия и металлургический уголь.

Чтобы избежать ситуации, когда российские поставщики просто продают в Индию сырье с глубоким дисконтом, кажется разумным рассмотреть варианты создания совместных производств в Индии и интеграции российских производителей в следующие переделы производственной цепочки.

Для российских компаний это может быть особенно интересно, в свете большого объема ликвидности в рупиях, которая уже накопилась в объеме примерно 30 миллиардов долларов, и продолжает накапливаться со скоростью два-три миллиарда ежемесячно. Эти деньги могут и должны быть использованы для создания совместных производств в Индии, с целью последующего экспорта продукции в Россию, что позволит сбалансировать торговлю между странами и обеспечить совместным компаниям значительную долю на растущем индийском рынке.

Одним из таких проектов может стать создание специальной экономической зоны для российских компаний с доступом к портовой, железнодорожной и энергосетевой инфраструктуре. Мы со своей стороны уже ведем обсуждение данного вопроса с рядом российских и индийских игроков. В целом, по нашим оценкам, если правильно развернуть там бизнес, то потенциально положительный экономический эффект от взаимодействия двух стран может достигать 200 миллиардов долларов.

– А Китай?

– Если говорить о Китае, то компании оттуда сейчас очень внимательно приглядываются к наращиванию взаимодействия с российской добывающей отраслью с точки зрения замещения машин и других производственных элементов. Огромный потенциал есть в автопроме, авиапроме. Тут китайские коллеги готовы и уже активно развивают локальное производство. В целом компании из Китая, Ирана, Турции и других стран хотят работать в России и рассматривают возможности по покупке бизнесов.

– Учитывая такую трансформацию, как вы думаете, нужна ли сейчас России масштабная приватизация? Если да, то какие отрасли и компании могли бы принять в ней участие? Приведет ли она к структурной перестройке экономики?

– После первого шока сейчас очевидно, что на российском рынке настало время новых инвестиционных возможностей, которых не было в последние 30 лет. То, каким образом Россия воспользуется этим окном возможностей, во многом определит технологичность и конкурентоспособность продукции российских предприятий, а также темпы роста экономики на горизонте 5-10 лет. Принципиальной отличительной особенностью этого периода может стать превалирование институционализированного частного капитала в инвестициях, снижение роли государственных банков и институтов развития, а также фокус на повышение инвестиционной доходности и эффективности активов при общем контроле государства за развитием стратегических отраслей. При этом я бы не сказал, что речь идет о приватизации государственных активов, скорее изменении и развитии частного сектора.

– Заставляет ли нынешний кризис компании отказываться от "зеленой" повестки и вопросов экологии?

– Тема стала менее популярна в том числе ввиду того, что появились задачи с очень коротким горизонтом: как вести внешнеторговые отношения, как привлекать квалифицированные кадры, как подстроиться под новый рынок и так далее. По нашим оценкам, менее 5% руководителей в России сейчас озабочены вопросами экологии. Интересно, что примерно столько же россиян обозначили данную тему как важную при рассмотрении того или иного работодателя.

– Вы, кстати, недавно выпустили отчет по будущему угля. Какой вы видите динамику энергопотребления в РФ в ближайшие пять лет? Какие отрасли или сектора экономики, на ваш взгляд, станут ключевыми потребителями? А какие, напротив, могут показать отрицательную динамику?

– Мы ожидаем, что энергопотребление в России будет расти примерно на 0,6% ежегодно до 2050 года, при этом более 70% первичного потребления энергии в России приходится на нефть и природный газ, уголь отвечает сейчас за всего около 11% генерации, и там будет незначительное снижение. С точки зрения структуры промышленность, транспорт и домохозяйства обеспечат в общей сложности 85% потребления энергии.

Основной рост, конечно, обеспечит промышленность, потребление там будет расти на 2,4-2,7% ежегодно, в целом она будет отвечать примерно за 37% потребления. Потребление энергии домохозяйствами будет расти в среднем на 1,4% ежегодно до 2030 года включительно, на них будет приходиться примерно четверть потребляемой энергии. Отрицательную динамику покажет автотранспорт, за счет распространения более энергоэффективных электромобилей.

– А что с энергетикой в Европе? Как вы оцениваете развитие газовых отношений с Россией?

– Европа нацелена отказаться от наших энергоносителей, и не только от газа, но и угля, и других видов топлива. Благодаря мягкой и короткой зиме и вливанию более чем 1,2 триллиона евро в различные меры и программы поддержки им удалось избежать катастрофического развития событий. Тем не менее мне кажется полностью отказаться от нашего топлива в ближайшие годы им все же не удастся.

– Многие на Западе ожидали, что санкции нанесут сокрушительный удар по российской экономике и финансовой системе. Этого не произошло – почему? И каковы перспективы новых инициатив, например, цифрового рубля в текущих условиях?

– Россия остается одной из передовых стран с точки зрения развития платежных систем как с точки зрения клиентского опыта, так и с точки зрения инфраструктуры. Уверен, что мы внедрим цифровой рубль в ближайшие годы.

Пожалуй, главным трендом будет открытый банкинг, когда банки активней обмениваются информацией о клиентах друг друга. ЦБ уже принял ряд важных шагов в этом направлении, например, с 2024 года открытие некоторых API (Application Programming Interface, программный интерфейс приложения – ред.) станет обязательным, это существенно поменяет ландшафт банковского рынка.

И мы ожидаем что банки начнут активней соревноваться за клиентов. Надеюсь, это будет борьба, которая только пойдет на руку клиентам как с точки зрения опыта, так и с точки зрения ценового предложения.

В целом мы наблюдаем растущий спрос на формулирование обновленных стратегий не только у крупных банков, но и банков среднего и небольшого размеров.

Если говорить о трансграничных платежах, по мере того, как будет формироваться все больше и больше региональных систем взаиморасчетов, для нас будет открываться все больше рынков и возможностей. Уверен, что передовой опыт России может оказаться полезен очень многим странам, а если так, то и реинтеграция страны в глобальные денежные потоки – не за горами.

– Как поменялась отрасль консалтинга с начала 2022 года?

– Высшей лигой управленческого консалтинга всегда считались всего три компании. Они вместе занимали около 50% рынка. Остальное в основном приходилось на профильные фирмы в различных добывающих отраслях, таких как нефть, газ или горнорудная индустрия. Отдельный сегмент занимали компании большой четверки со своим предложением в области стратегии. В целом в 2021 году рынок управленческого консалтинга можно было оценить в 50-55 миллиардов рублей. Несмотря на уход компаний "большой тройки" (McKinsey, BCG, Bain – ред.), спрос на профессиональные услуги не исчез. Изменились стратегии клиентов, географическая направленность и темы, но потребность в профессиональных сервисах осталась. Сейчас мы – крупнейшая компания стратегического консалтинга в стране. Наш оборот составил примерно пять-шесть миллиардов рублей, это примерно в два раза больше, чем Bain до их ухода, и на порядок выше остальных компаний отрасли в России.

– А как шел процесс трансформации у вас?

– Еще когда я руководил офисом McKinsey в СНГ, я чувствовал определенные рамки и ограничения, которые формировала большая фирма. Исторически консалтинг перестраивается раз в 30 лет в ответ на изменения мира. Но если раньше отрасль менялась довольно плавно, сейчас, как мне кажется, – период революционных изменений. То, что произошло, стало стимулом для того, чтобы переизобрести консалтинг в России и в целом. Я собрал группу партнеров, которые разделяют эти идеи, и каждый из которых внес что-то свое в новую компанию. Мы вступили в диалог глобальной фирмой и уже в середине мая изменения в структуре собственности зафиксировали формально. В результате в новой компании остались те, кто плотно связал свою судьбу с Россией и при этом хотел построить международный бизнес.

– Судя по вашим оценкам, вы очень позитивно смотрите в будущее?

– Знаете, я живу и работаю в России, потому что хочу жить здесь и строить лучшую жизнь для себя, своих родных и всех нас. Мне кажется, это ощущение разделяют и остальные коллеги.

До событий февраля нас было около 700 человек – в какой-то момент нас осталось всего 120. Сейчас нас уже почти 300. В основном, это опытные сотрудники из международных консалтинговых компаний, ведущих инвестбанков, юридических фирм, иностранных компаний, покинувших Россию. А сейчас еще добавляются и сотрудники из крупных промышленных организаций, нефтедобывающих компаний и так далее. Так что да, я оптимистично смотрю на будущее нашей страны.

– Подобное изменение структуры сотрудников как-то отразилось на том, как себя видит компания сейчас?

– Мне кажется мы уже шире, чем консалтинг в классическом его восприятии. Если раньше большую часть экспертизы мы получали от большой фирмы, то сейчас мы выстраиваем собственную экспертную сеть партнерств с аналитическими центрами, исследовательскими агентствами, консалтинговыми компаниями в более чем 180 странах и на всех континентах. Мы постоянно добавляем контакты с новыми экспертами по интересующим нас темам и географиям. Это получается зачастую эффективнее, чем просто переосмысление других проектов, как было раньше в рамках глобальной компании.

– Еще вы много пишете про рынок труда, в том числе о том, что люди готовы вернуться, на себе ощущаете этот тренд?

– Да. Уже есть те, кто вернулся, возвращается и собирается вернуться. Например, недавно к нам из Азии вернулся один из партнеров, который долгое время руководил направлением больших данных и искусственного интеллекта в СНГ, странах Ближнего Востока и Африки в McKinsey. Вместе с ним мы начали развивать собственные продукты, связанные с большими данными и искусственным интеллектом.

В моменте нам приходится сейчас запускать по семь-десять проектов в месяц, в связи с чем мы активно растем в том числе за счет найма людей с большим опытом в ключевых индустриях. Кстати, мы много работаем напрямую с акционерами. И наша фабрика талантов начала работать не только на нас, но на них, и мы стали в том числе поставщиком лучших управленческих кадров высшего звена. Поэтому, как говорится, мы находимся "в активном поиске" новых людей, в поисках разнообразных задач и быстрого роста.

– Если сказать одной фразой, чем вы занимаетесь в вашей компании?

– Я бы сказал, что мы строим международную компанию с русским сердцем.