"Пытки пленных, убийства мирных": ЛНР собирает факты украинского геноцида

ЛУГАНСК, 24 янв — РИА Новости. В ЛНР Анну Сороку знают все — и военные, и гражданские: она со своей полевой командой одной из первых заходит в освобожденные города, ищет спонтанные и массовые захоронения мирных жителей, фиксирует факты пыток над военнослужащими и собирает огромный архив доказательств украинских преступлений против человечности.

Интервью РИА Новости с советником главы ЛНР, руководителем межведомственной рабочей группы (МРГ) по розыску захоронений жертв украинской агрессии, их идентификации и увековечиванию памяти Анной Сорокой.

— Расскажите, как получилось, что из бывшего украинского следователя вы превратились в непримиримого карателя украинского режима?

— В 2014 году, когда мое собственное государство пришло с войной в Донбасс, начало убивать мирных жителей Луганска и Луганской области, никаких других мыслей не возникло — где быть, какую сторону занять… Я всегда только за свою землю, за своих людей, поэтому все мои знания и опыт (Анна Сорока — юрист-международник, кандидат юридических наук, доцент в сфере гуманитарного права) были направлены именно в это русло.

Мы понимали, что война будет долгой, к этому были все предпосылки. При Украине в период проведения избирательных кампаний мы отчетливо видели, как западные политтехнологи нас искусственно разделяют языковым барьером, моральными преградами, идеологическими, религиозными.

Уже тогда я прекрасно осознавала, что в условиях непризнанности нам нужно будет каким-то образом защищать свои права и свободы и доказывать всему миру, что мое государство — Украина — приехало на танках, самолетах, с тяжелой артиллерией нас убивать — собственных граждан Донецкой и Луганской республик.

Мы скооперировались с юристами и бывшими следователями, которые здесь остались, и все это время пытались фиксировать все обстрелы, все жертвы. По сути, это и стало основой будущего уголовного дела, которое было возбуждено по статье "Применение запрещенных средств и методов ведения войны". Позже, в 2018 году, подключилась Генеральная прокуратура по факту преступлений и геноцида.

© РИА Новости / Нина Зотина

Перейти в медиабанк

Анна Сорока

— Чего вы добиваетесь этим уголовным делом?

— Вся наша деятельность направлена на то, чтобы не дать никому забыть и простить то, что на самом деле здесь происходило на протяжении восьми лет. Я на себе узнала, что такое геноцид народа. Мы кричим об этом со всех международных трибун, рассказываем американским и европейским независимым СМИ. Люди на той стороне очень удивляются, что война началась не 24 февраля 2022 года, а идет уже много лет, и что Россия на самом деле протянула руку помощи в безысходный момент. Украина ввела такие блокады против собственного же населения, что, если бы не Россия, здесь все люди могли бы просто умереть — от обстрелов, голода, заболеваний…

Наша деятельность обросла законодательно, все материалы преобразованы в иски и отправлены в Международный уголовный суд и Европейский суд по правам человека.

— Что изменилось с началом СВО?

— Две тысячи двадцать второй год принес нам положительные моменты — мы встроились в большую Родину, но в то же время Украина открыла нам другие свои маски, еще более жестокие и антигуманные. Они подчистую разрушают целые города, убивают людей на тех территориях, которые они считали своими, — называют этих людей гражданами собственного государства, но без зазрения совести направляют на них огонь своих орудий.

Сейчас мы большей частью работаем с захоронениями. В 2021-м подняли останки из четырех массовых захоронений, которые образовались еще в 2014-2015 годах. Там было 300 человек. Весь 2022-й собирались посвятить последующей работе с известными захоронениями. Но началась СВО и все свои силы мы перекинули на работу на освобожденных территориях — в Рубежном, Северодонецке, Лисичанске, Попасной, Кременной, Сватово. Здесь очень много стихийных захоронений — как индивидуальных, так и массовых. С августа по декабрь 2022 года подняли более 600 останков мирных жителей.

По возможности помогаем военным, собираем останки наших военнослужащих, в том числе реализуем задачу по обмену телами погибших военнослужащих с украинской стороной.

© РИА Новости / Валерий Мельников

Перейти в медиабанк

Перезахоронение останков погибших от обстрелов ВСУ в Рубежном

— Как технически организована эксгумация останков?

— Схема уже отработана. Приезжаем на место, определяем объем работы, устанавливаем палатки, секционные столы. Следователи составляют протокол осмотра места происшествия, криминалисты все это описывают, полевая команда приступает к поднятию останков. Все люди обучены, сертифицированы. Тут же проводится осмотр трупа, тело кладут на секционный стол, работает судмедэксперт. Проводится первичное исследование, и на его основании дается врачебное заключение.

— Какие сейчас самые частые заключения о смерти? Пытки фиксируете?

— В основном пулевые, осколочные, взрывные и тупое придавливание тела под завалами. Следы пыток мы чаще фиксируем на телах наших военнослужащих. В процессе обмена с украинской стороной мы получали много тел, у них в заключении о смерти написано одно (например, умер от сердечной недостаточности), но даже первичный осмотр эксперта позволяет сделать вывод, что человека просто убили — свернули шею или забили металлическими прутьями.

Были и такие случаи, когда на телах наших военнослужащих находили явственные следы применения прижизненных пыток: отрезанные ушные раковины, ожоги спины и ягодиц паяльной лампой и электрическим током, переломанные пальцы, нога, простреленная в упор в районе крупных сосудов, чтобы человек просто истек кровью.

— Среди гражданского населения много естественных смертей?

— Это очень существенный процент от общего количества, но мы их тоже относим к понятию "жертвы украинской агрессии". Люди могли бы жить дальше, если бы была медицина, питание, вода.

У нас есть пример, когда дочка была вынуждена пойти за пропитанием для своих престарелых родителей: мама в глубокой деменции, папа лежачий. Город Рубежное в тот момент был разделен ровно по центру, и на улицах велись такие ожесточенные бои, что она не могла прорваться домой десять дней. Когда вернулась, папа еще был жив: он догадался пить собственную мочу, а мама умерла от истощения. Для нас это тоже жертва украинской агрессии.

Все это — эпизоды одного большого уголовного дела. До начала СВО в нем было собрано более двух тысяч погибших, а за 2022 год эта цифра увеличилась еще на 2500. Только на территории Северодонецкой агломерации мы подняли 600 человек — и это мы еще не занимались массовыми захоронениями.

© РИА Новости / Мария Марикян

Разрушенные дома в Северодонецке

— В каждом освобожденном городе есть массовые захоронения? Как они образуются? И как вы их находите?

— Когда пошла первая информация об освобождении Рубежного, мы загрузили четыре автомобиля и поехали туда. Где-то в районе Новой Астрахани понимаем: что-то пошло не так… Обстрел за обстрелом. Въезжаем в Рубежное, а в городе под контролем всего две улицы, вокруг продолжаются ожесточенные уличные бои. То есть мы приехали фиксировать погибших, а здесь совсем не до погибших — живых бы спасти! У меня эти кадры до сих пор перед глазами: тела просто лежат на улицах, а большие собаки — алабаи — их разрывают. Ситуация была безвыходная, никто не мог по-человечески предать останки земле. Но нашлись неравнодушные местные люди: мы им привезли перчатки и мешки — и они начали собирать… Договорились с трактором, выкопали два рва и стали сюда свозить тела, хотя город еще весь гремел. Морг был заполнен до отказа, людей бросали у входа. Только на улице мы нашли около 80 останков погибших, кого-то хоронили прямо под окнами жилых домов. Где-то даже фамилии были указаны, где-то маленькие безымянные крестики стояли.

Вот так и формируются массовые захоронения — от безысходности. Аналогичное происходило в Северодонецке, Лисичанске, Попасной. Во всех этих городах есть крупные массовые захоронения мирных жителей, которые надо будет поднимать, нельзя делать из них братские могилы.

Постепенно поднимаем, ищем родственников, устанавливаем историю возникновения конкретного захоронения. Помогает сарафанное радио: в каждом освобожденном городе заводим большую тетрадку, в которой люди оставляют информацию о погибших — кто кого видел, кто где хоронил.

Любой факт в нашем мире оставляет след — этим и пользуемся.

© РИА Новости / Виктор Антонюк

Перейти в медиабанк

Разрушенный жилой дом в городе Попасная, который перешел под контроль войск Луганской Народной Республики

— Как вы это выдерживаете? Разрушенные города, разбитые судьбы, горы трупов…

— Знаете, я до 2014 года боялась по кладбищу ходить, а сейчас массовые захоронения раскапываю. Уже не относишься к этому, как к чему-то страшному. Это человек. Он остается человеком даже после смерти, и его честь и достоинство должны быть соблюдены.

Вот сегодня мы забирали военнослужащего… У меня нет ощущения, что я везу труп: я везу человека, везу родной семье, которая его ищет и ждет. Эта мысль очень спасает.