"Обычные лекарства бесполезны":
ВОЗ впервые за 22 года не внесла Россию в список стран с высоким бременем туберкулеза. Заболеваемость достигла исторического минимума. Но радоваться рано: все больше пациентов — с особой формой, нечувствительной к лекарствам. Лечиться сложно и дорого, выздоравливает только половина инфицированных. РИА Новости разбиралось в ситуации.
"Я видела, что посевы на бактерии отрицательные, но отпускать меня домой на выходные отказывались, хотя я жила одна, — вспоминает Анна. — Только иногда медсестра разрешала отлучиться на пару часов, чтобы я могла хотя бы приготовить домашней еды на неделю и нормально принять душ. Ездила только на такси. Понимала, что не могу никого заразить, но все равно чувствовала себя опасной".
"Раньше мутации были связаны в основном с применением препаратов по некорректной схеме: пациенты самовольно бросали лечение или врачам приходилось отменять его из-за побочных эффектов и подбирать другую терапию, — говорит фтизиатр тубдиспансера и автор блога о туберкулезе "Старина Кох" Ольга Винокурова. — Теперь все чаще встречается еще и первичная лекарственная устойчивость. То есть такой формой туберкулеза заболевают те, кто никогда не сталкивался с этим раньше".
"Они как-то спокойнее относились к туберкулезу. Лечением мало интересовались, зато придумывали множество способов добыть наркотики", — рассказывает Ксения.
"В диспансерах нет наркологической помощи, а пригласить специалиста из профильного учреждения для консультации невозможно — системы не встроены друг в друга, — объясняет Винокурова. — В итоге человек продолжает принимать вещества в стационаре, а все, что врачи могут сделать, — или закрывать на это глаза, или выписать его. Но в таком случае недолеченный пациент выходит в общество".
"Я не могла поверить, что это происходит со мной. Мне было 26, я работала сначала в общепите, потом администратором, кассиром, барменом, управляющей. График, конечно, ночной, но я не думала, что это такой стресс для организма, — признается Ксения. — Я плакала, умоляла оставить меня лечиться дома, но отказали".
"Переполненные палаты, ограничение на передвижение, решетки на окнах, — описывает ситуацию провизор Виталий Осетинский, которого после диагностирования МЛУ поместили в отделение, где раньше лечились хронические больные. — При малейших жалобах угрожали прекратить лечение. Не терять силу духа помог психолог. К нему при госпитализации в обязательном порядке отправляли каждого. Продолжать ли дальнейшие консультации, пациенты решают сами".
"Обычно если лечение проводят по всем правилам, то буквально через месяц человек не представляет опасности для окружающих, — говорит Ольга Винокурова. — У нас же есть пережитки советской системы: пациенты остаются в стационаре дольше, чем могли бы".
"Врач должен предоставлять полную информацию о заболевании, устанавливать контакт с пациентом, объяснять, почему он должен принимать те или иные препараты и какие могут быть последствия, — подчеркивает Винокурова. — А ко мне до сих пор приходят люди, которые лечатся уже несколько лет, но удивляются, что пропускать прием таблеток нельзя".
