Татьяна Москалькова: русофобия – беспрецедентное нарушение прав человека

Последствия выхода России из Совета Европы, его влияние на уровень защиты прав россиян, проблема русофобии за рубежом, сотрудничество с ООН и обратный эффект запрета русской культуры – об этом и многом другом в интервью РИА Новости рассказала уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова на площадке Восточного экономического форума. Беседовала Дарья Павлова.

– Татьяна Николаевна, первый вопрос связан с приостановлением Россией своего членства в Совете Европы. После этого велись разговоры о необходимости создания наднационального органа, который мог бы стать альтернативой Совету Европы. Сейчас предпринимаются какие-то конкретные шаги или это только в планах?

– На площадке СНГ в 90-х годах, когда только создавалось это интеграционное сообщество, предполагалось создание комиссии по правам человека, но с самого начала она не предполагала рассматривать конкретные кейсы, а быть той площадкой, которая видит системные вопросы и предлагает унифицировать и гармонизировать законодательство с тем, чтобы создать единую правовую площадку и всем действовать по одинаковым правилам. Вот, собственно говоря, главная цель была комиссии по правам человека. На волне демократизации 90-ых годов, зарождения нового миропорядка, скажем так, а сейчас новейший миропорядок перестраивается, эта система была интересна, как защитный механизм, но она не заработала в практическом плане.

Появился Европейский суд по правам человека, в 1996 году мы вступаем в Совет Европы, соглашаемся с юрисдикцией Европейского суда по правам человека, платим достаточно большие деньги за этот механизм, поднимаем этот правозащитный лифт. Очень важно человеку давать возможность искать свою правду и доказывать свою правоту, искать справедливость не только на национальном уровне, но и наднациональном уровне. С уходом нас из-под юрисдикции Европейского суда по правам человека поиск таких механизмов, мне кажется, очень актуален. Мы, омбудсмены государств СНГ, объединены уже целым рядом процессов.

Во-первых, у нас есть модельный закон об уполномоченных по правам человека. Есть необходимость, на мой взгляд, нам интегрироваться на уровне, может быть, Совета уполномоченных по правам человека, как есть советы генеральных прокуроров, министров юстиций и других отраслей. Но он не будет заменой Европейскому суду по правам человека, поскольку не предполагает рассмотрения отдельных кейсов людей, не удовлетворенных решением либо в административно-правовой сфере, либо в сфере судопроизводства.

Мне кажется, что тот механизм, который был, пока он не политизировался, он был интересен для правозащитной системы, потому что у человека всегда оставалась еще возможность искать, доказывать свою позицию на уровне европейской конвенции прав и свобод человека. Сегодня после того, как мы вышли из-под юрисдикции Европейского суда по правам человека, из Совета Европы, это не только Европейский суд по правам человека, но это еще и Европейский комитет по противодействию пыткам. И для нас, на мой взгляд, серьезная задача и новые горизонты для повышения гарантий прав человека, я считаю, что перед нами сегодня стоит задача расширения системы защиты прав и свобод человека и гражданина, поиск новых механизмов, в первую очередь, на национальном уровне.

В России проводится судебная реформа, которая, в частности, разъединила кассацию по территориальному принципу, кассацию и апелляцию, и это повысило гарантии прав человека, по крайней мере, сторона защиты довольна тем, что у нее появилось больше гарантий для пересмотра судебных решений, которые они решают, что заслуживают этого пересмотра. Нужно искать и другие механизмы для повышения гарантий для пересмотра, всегда нужно сомневаться в том, что решение окончательное. Мы должны создать все возможности, чтобы проверить аргументы человека и убедиться в том, что они недостаточны для того, чтобы пересмотр состоялся, или наоборот нужно пересмотреть и вынести другое решение.

– С выходом России из Совета Европы уровень защиты прав россиян понизился?

– Я не могу так сказать: по крайней мере, по тем обращениям, которые поступают в мой адрес, я не вижу всплеска жалоб на то, что люди не могут добиться пересмотра решений. Вообще в этом году удивительно, но по многим позициям у нас наблюдается снижение количества обращений, даже по уголовно-процессуальной тематике, когда у нас традиционно больше всего поступает обращений, в области трудовых прав, несмотря на санкционную политику и трудности, которые переживают многие трудовые коллективы.

В сфере уголовного судопроизводства почти на тысячу пока меньше пришло обращений, пришло меньше по жилищным правам, и это результат тех государственных программ, которые реализуются по переселению из ветхого и аварийного жилья. Мы видим по медицинской помощи – у нас меньше стало поступать обращений. Но есть и увеличение количества обращений, например, защита прав человека в местах принудительного содержания.

Мне по-прежнему интересен механизм, который получил название национальный превентивный механизм, когда ситуация в пенитенциарной системе берется под общественный контроль. У нас есть Общественные наблюдательные комиссии (ОНК), которые имеют право прийти в следственный изолятор, на территорию колонии и проверить ситуацию в зависимости от жалоб, которые поступают, или просто превентивно посмотреть наполняемость, обеспечение продуктами питания и лекарственными препаратами, но ОНК формируется по территориальному признаку, а национальный превентивный механизм предполагает внетерриториальные сообщества общественных наблюдателей. Иногда они создаются при омбудсменах, иногда существуют как самостоятельная структура. Это касается не только учреждений пенитенциарной системы, но и учреждений, где содержатся лица с психическими заболеваниями. Это очень уязвимая категория: могут воспользоваться их имуществом, они бывают не согласны с комплексом назначенного лечения, поэтому в свое время законодательство говорило о необходимости создания независимой службы защиты прав пациентов, находящихся в этих учреждениях. Она так и не была создана, и по-прежнему мы получаем значительное количество обращений от родных этих людей и от самих этих людей. Нужно осмыслить эту ситуацию и искать новые компенсационные механизмы.

У Европейского суда по правам человека было право назначить компенсацию за нарушение прав человека, и мне кажется, что вот в этом направлении, на национальном уровне – расширение возможностей применять компенсационно-восстановительные механизмы. Мы сейчас проводим большой анализ решений Европейского суда для того, чтобы понять, что именно удовлетворяло человека при обращении в него. Надо сказать, что удовлетворялись ходатайства в очень небольшом проценте, меньше процента. Из всего количества обращений признавались приемлемыми очень небольшая часть, а из этих приемлемых выносились решения о компенсации за нарушения прав.

Европейский суд назначал компенсацию определенных сумм за то, что человек потерпел вред, преступник не был найден, а суд считает, что правоохранительная система не сработала полностью эффективно, или, например, за длительные сроки содержания под стражей. У нас тоже есть в законодательстве статья о разумных сроках. Если в отношении человека длительное время осуществляется расследование преступления, это наносит огромный моральный вред, это страдание, ты не знаешь о своей судьбе, ты не знаешь, чем закончится следствие, ты собираешь доказательства невиновности или виновности не в предъявленной мере. Мы сейчас тоже начали запускать эти компенсационные процессы, и Верховный суд по правам человека сегодня применяет закон о разумных сроках судопроизводства и выплачивает компенсации, если считает, что судопроизводство необоснованно осуществлялось слишком длительные сроки. Также у нас появился закон о компенсациях за нарушение условий содержания под стражей. Это стимулирует правоохранительную систему к совершенствованию, чтобы не было перенаполнения, например, следственных изоляторов, и соблюдалась норма, закрепленная и международными правилами, и нашим законодательством. Все европейское законодательство сегодня имплементировано в полной мере в конституцию и наши законы, практически, в полной мере.

Сегодня человек, который считает, что условия содержания под стражей не соответствуют соблюдающим человеческое достоинство, может обратиться в наш суд и получить эту компенсацию. Конечно, именно по этому пути нам нужно идти для повышения гарантий прав человека и искать затем интеграционные площадки. Для этого нужна воля государств делегировать свои полномочия, дать возможность интеграционному наднациональному органу, чтобы он мог вынести решение в пользу человека, а государство должно согласиться с этим на национальном уровне и понести ответственность за признанное нарушение.

Честно говоря, я на сегодняшний день пока не вижу такого уже сформированного хотя бы с точки зрения теоретической модели органа. Были предложения, и мои в том числе, рассмотреть такой наднациональный орган в рамках ШОС, но очень разные у нас законодательства, система защиты прав человека, набор, подходы к защите прав человека. Предстоит еще большая работа для создания площадки, на которой бы мы мыслили одними категориями. В этом направлении надо продолжать работать.

– Еще один вопрос связан с правами россиян, находящихся за границей. После начала специальной военной операции граждане нашей страны столкнулись с дискриминацией за рубежом. Насколько актуальна сегодня тема русофобии? Поступают ли к вам обращения на эту тему?

– Да, конечно, поступают обращения. По закону мы имеем право реагировать на грубые нарушения прав человека, независимо от обращения, и на массовые нарушения прав человека. То, что мы говорим о русофобии, это и массовое, и грубое, и беспрецедентное нарушение прав человека. Эти нарушения характеризуются как геноцид, как Холокост, если хотите, потому что исключительно по национальному признаку, по признаку гражданства людей поражают в правах.

Право пользоваться своим имуществом – банковские карточки во многих государствах не работают на каком основании? У наших бизнесменов – сегодня этот вопрос звучал неоднократно на ВЭФ – имущество бизнесменов без достаточных оснований и в нарушение международных норм права было ограничено в пользовании, а то и просто изъято, не говоря уже об имуществе государства, о деньгах граждан РФ, которые сегодня заморожены без соблюдения норм права и морали. Вот такая коллективная ответственность, наверное, когда-то будет вспоминаться как самые черные периоды в истории человечества.

– ООН не отвечает на обращения РФ, блокирует предложения, возникает проблема с выдачей виз дипломатам. Как вы считаете, может стоит поднять вопрос о том, чтобы реформировать эту организацию?

– ООН была создана после окончания Второй мировой войны, и очень важно, наоборот, сохранить уставные органы и те начала, которые были сформированы и объединены в устав ООН. И не подменять их некими действиями по понятиям, по неписанным правилам. Мне кажется, наоборот, надо добиваться того, чтобы ООНовские органы работали.

Надо сказать, что мы взаимодействовали и взаимодействуем с комиссаром ООН по правам человека, и на мои обращения по поводу дискриминации и русофобии, и не только на мои, но и на те заявления, которые звучали в ее адрес и в адрес ООН, она, пожалуй, одна из немногих, кто отреагировал и в марте сделала соответствующие заявления. Так же как и летом этого года заявление, связанное с преследованием граждан Украины в Украине за пророссийские настроения, не то что за действия, но за мысли, за высказывания. Надо сказать, что это требует большого мужества со стороны человека и органа как верховного комиссара по правам человека.

Вместе с тем мы видим, что комитет по противодействию всем формам дискриминации ООН никак не отреагировал на грубейшие нарушения прав человека, связанные с его национальностью, ни одного заявления, специального доклада на этот счет нет. Мы видим, что запрещается русская классическая культура, которая важна для всего мирового сообщества. Даже в самые трагические дни никто в СССР даже в мыслях не держал запретить, например, Моцарта или Шекспира, изъять из библиотек английских, американских, немецких классиков.

А сегодня мы наблюдаем, как из библиотек западных государств изымается русская литература, мы видим, как отчисляются наши студенты, закрываются русские школы, запрещается русский язык даже на бытовом уровне. Конечно, это даст обратный эффект, потому что справедливость всегда пробьет дорогу.

– В последнее время участились случаи слива личных данных людей, например, из служб доставки продуктов или даже из медицинских центров. Насколько сегодня в России защищены права людей в цифровом пространстве?

– Надо признать, что в последнее время серьезные усилия государства направлены на то, чтобы защитить персональные данные. Закон о персональных данных совершенствуется каждый год в зависимости от запросов общества, но мы знаем одно, что о человеке можно свободно собрать любые данные. Мы знаем, что можно купить базу ГИБДД очень легко и просто через интернет, можно купить базу поликлиники со всеми заболеваниями, это крайне опасное явление, и те наработки, которые сегодня нам предлагают законодатели, нужно реализовать в правоприменительной практике очень жестко. Сегодня ответственность просто смешная за разглашение персональных данных. Очень трудно изъять негативный контент о человеке из социальных сетей, это тоже большой резерв для совершенствования нашего законодательства, связанного с защитой персональных данных. Причем это необязательно негативно, человек должен распоряжаться своим личным пространством, и никто ни при каких условиях без его согласия не может даже достоверные данные о нем предать публичности.

Это с одной стороны, а с другой стороны, мы должны, наверное, научиться жить в этой реальности, и научиться сами распоряжаться данными о себе. По крайней мере, научиться читать то, что нам подсовывают для подписи, написанное мелким почерком в поликлиниках, больницах и в других местах. Как правило, никто не читает, что фактически он сам дает разрешение на то, чтобы распоряжаться данными о человеке, о его личной жизни.

– Поступают ли к вам обращения от работающих пенсионеров, связанных с неиндексацией им пенсии?

– Огромная дискуссия развернулась после поправок в Конституцию об индексации пенсий. Вообще это, конечно, серьезный прорыв и серьезный шаг вперед по укреплению социальных гарантий, по укреплению социальных прав человека. Когда президент внес эту норму, что пенсии индексируются, мы очень были рады, поскольку, конечно, каждый год инфляция вносит коррективы в заработную плату и в социальные ЕДВ, пенсии, очень важно, чтобы она корректировалась в зависимости от инфляции. Но когда появилась норма об индексации пенсии, то ее решили распространить только на неработающих пенсионеров. Я и мои коллеги неоднократно поднимали этот вопрос в докладах, представляли наши рекомендации в органах государственной власти, доклад представляли президенту и считали справедливым, когда все пенсионеры буду в одинаковых условиях. Пенсия должна индексироваться независимо от того, работает пенсионер или он не работает. И только в этом году, может быть, мы получили уже серьезные подвижки, когда индексация пенсий и работающим пенсионерам осуществляется, причем с июля этого года так называемые накопленные баллы не выплачиваются пенсионеру, но, когда он перестает работать, он получает эти деньги. Если раньше он мог получить их через четыре месяца после того, как ушел с работы, то сейчас получает через два месяца. Мне кажется, что он должен был бы сразу получить все эти накопленные баллы, потому что они тоже, наверное, теряют свою номинальную стоимость.

– Еще один вопрос связан с единым днем голосования. У вас в аппарате работала горячая линия, были ли жалобы и сложности у россиян с пониманием процедуры электронного голосования, и как вы к нему относитесь? Можно ли такой системе доверять?

– Мы всегда должны исходить из презумпции, что мы презюмируем – добропорядочность государственных органов или презюмируем возможность фальсификации в органах. Я несколько раз участвовала в выборных кампаниях, я избиралась в Государственную думу от партии "Справедливая Россия", это оппозиционная партия. И я знаю, что оппозиционным партиям всегда достаточно сложно осуществлять контроль за процессом голосования, но с каждым годом эта система все-таки находит новые механизмы для усиления этого контроля, и этот контроль должен быть максимально эффективным от фальсификаций. Это очень важно. Без этого механизма невозможно обеспечить волеизъявление народа и быть уверенным в том, что власть сформирована на основании принципов законов, на основании принципов законности и нравственности.

Цифровизация всех процессов и электронного голосования – это данность, мы должны понимать, что это прогресс, от которого не уйти. Вопрос в контроле за электронным голосованием. Я презюмирую добропорядочность ЦИК и органов, которые заинтересованы в развитии нашего российского цивилизационного пространства, соответствующего всему историческому пути и природе человека, поэтому сегодня мы максимально наблюдаем за этой новой системой, и мы в прошлом году услышали как положительные отзывы, что людям это удобно – не выходить из дома или находиться в любом месте и реализовывать свое право избирать и быть избранным. Слышали и противоположные мнения: что проконтролировать и узнать, как занесен твой голос, сложно. В этом году ЦИК разработал методику контроля и методику проверки и предоставления новых возможностей человеку, чтобы он убедился в том, что его голос реализован согласно его волеизъявлению, как он хотел.

– Последний вопрос связан с началом учебного года: поступают ли в ваш адрес обращения о нарушении образовательных прав? Невозможности устройства в детские сады, перевода в российские вузы из-за рубежа, из Донбасса и освобожденных территорий?

– Разделим ваш вопрос на две части. Это защита образовательных прав для граждан РФ и образовательных прав тех, кого мы приняли из ЛНР, ДНР и Украины. Это граждане другого государства, но как правило они получают статус временного убежища.

Что касается наших граждан, да обращения к нам есть. Есть обращения об обучении в три смены, есть о больших переполненных классах, о невозможности реализовать инклюзивное образование в полной мере и найти вот этот баланс интересов между детишками с отклонениями и здоровыми. Все эти обращения мы дифференцируем на несколько групп, мы их проверяем и по возможности делаем все, что в наших силах, для того, чтобы права наших граждан были реализованы. В частности, они связаны и со строительством новых школ. У нас есть обращения, связанные с правами студентов, обеспечением их общежитием, невозможностью в связи с пандемией и другими ситуациями, в том числе санкционного характера, уровнем заработка родителей, невозможностью оплатить обучение. Мы вырабатываем рекомендации, в том числе о возможности предоставления так называемого образовательного кредита, который мог бы человек, получивший образование, погашать сам, а не его родители.

Что касается эвакуированных, у каждой, пожалуй, второй семьи был вопрос об устройстве детей в школы, детские сады или высшие учебные заведения. Я не знаю ни одного случая, чтобы не удалось решить этот вопрос. Расширена квота в вузы, причем не за счет наших российских студентов, а дополнительно квота на бюджетные места была выработана, новая система сдачи экзаменов для этих ребят, потому что они не могли, как наши ребята, конкурировать по баллам ЕГЭ. По детским садам тоже интересно решена проблема: те эвакуированные, которые размещаются в пунктах временного размещения (ПВР), нередко именно там образовывались непосредственно детские сады. Им выделялось помещение, к ним приходили педагоги, аниматоры и занимались с этими детьми. Мы видим, что сегодня в Мариуполе, в Донецке, в Луганске ведется строительство, восстанавливаются дома, и люди потихоньку начинают возвращаться.