Григорий Добрыгин: придумывать мир будущего фильма – это самое ценное

Актер театра и кино Григорий Добрыгин уже во второй раз выступил в роли режиссера, представив вслед за дебютной картиной Sheena667 свой новый проект "На близком расстоянии". Фильм, действие которого разворачивается в период пандемии, сам оказался под ее влиянием, так как премьера, запланированная на 28 октября, перенеслась на неопределенный срок из-за новых пандемийных ограничений. В интервью РИА Новости Добрыгин рассказал, какой смысл закладывал в свое произведение, как сумел объединить на одной площадке опытную актрису и непрофессионального актера, а также поделился, как для создания фильма устроился в службу доставки и почему не заработал чаевые.

– Григорий, вот уже во второй раз премьера вашей картины откладывается на неопределенный срок. Дебютный фильм Sheena667, который должен был выйти в марте 2020 года, появился в кинотеатрах только спустя год. А теперь буквально за неделю до премьеры перенос и у "На близком расстоянии". Видится ли вам в этом какая-то закономерность? Как вы считаете, переносы наносят вред премьерам, например, в части зрительского восприятия?

– Это неприятное совпадение. Но мы живем в "неровное время", ничему удивляться не приходится.

Перенос релиза – это, конечно, стресс и дополнительный объем работы, свалившийся на всю команду. В части зрительского восприятия вреда я не вижу. Надеюсь выпустить фильм в ближайшее время и думаю, что своего зрителя фильм все равно найдет.

– Григорий, в вашем фильме "На близком расстоянии" не последнее место отведено пандемии. Почему решили отразить этот период?

– Пандемия – консервация времени, которая позволила нам наблюдать за героями "на близком расстоянии". Она подталкивает героев к решительным действиям, но кино совсем не об этом. Оно о тщательно лелеемом одиночестве, о том странном чувстве, когда мы одиноки и несчастны, и продолжаем при этом оберегать это состояние, потому что нам так комфортно.

– Ритм вашего фильма нарочито замедлен, герои действуют очень неторопливо. Но ведь сейчас многие, напротив, говорят о том, что ритм жизни ускорился и мы все время куда-то спешим. Откуда у вас эта размеренность?

– Понятно, что мы живем на больших скоростях и в бешеном ритме. Но, по-моему, в пандемию стало особенно очевидно, что быстрый ритм – иллюзия или искусственный конструкт, который пандемия ловко сокрушила.

Эта иллюзия живет за счет современных технологий, гаджетов и количества потребляемой с их помощью информации. Но стоит уехать в деревню или отложить в сторону телефон – время замедляется, и реальность воспринимается иначе. Иногда я откладываю телефон, например, в самолете, но удивительным образом даже без интернета начинаю его крутить в руках, чистить фотографии в альбомах, ковыряться в заметках. И, наверное, так делают все. Мы привыкли в обычной жизни ежесекундно получать новую информацию и впечатления.

В фильме я хотел воссоздать тот ритм, в котором мы находились на карантине, когда остались наедине с собой. Ритм фильма призывает зрителей замедлиться и направить свой исследовательский интерес на героев. Я не хотел перегружать фильм информацией о прошлом героев или давать их подробные портреты. Важно, что происходит с героями здесь и сейчас. А чтобы это понять, необходимо сбавить скорость.

– Это одиночество в картине выражено еще и молчанием героев. Понятно, что у них языковой барьер, но и без него они, кажется, не вели бы активные беседы. При этом смс-переписки присутствуют. Вы не верите в живое общение?

– Происходит подмена видов коммуникации. Я не помню, когда бы я писал что-то рукой. У меня просто нет почерка. То есть каждый раз, когда я что-то пишу, я делаю это разными почерками. Либо это диагноз, либо это просто отсутствие практики, но ощущение странное. Ценность слова уходит. Когда я родился, мой отец ушел в плавание в Индийский океан на год, и оттуда писал маме письма. Читать их – большое счастье, в них есть ценность слов. Или, например, когда мой прадед подписывал свою фотографию своей будущей супруге, он написал какие-то простые по форме и смыслу слова, но они имели ценность тогда и имеют ценность сейчас, благодаря им мы понимаем, что это были за отношения. А сейчас в потоке ненужных слов, которые мы адресуем друг другу, обесценивается слова "верность", "любовь", "сострадание", они стерты. Раньше этим стиранием занимался театр, кинематограф, телевидение, а сейчас появилась упрощенная коммуникация.

– Когда вы это озвучиваете словами, звучит немного назидательно. А в фильме этого не чувствуется…

– Я думаю, это не назидательный тон, а просто констатация факта. Когда я произношу, я нажимаю на эти слова, а в фильме у меня больше инструментов, чтобы не звучать многозначительно громко, потому что любое назидание, к сожалению, вызывает отторжение. Когда ты пытаешься просто показать, сохранив самоиронию, наверное, это легче воспринимается.

– Вы впервые работали со сценаристом Антоном Ярушем, как обязанности распределяли?

– Это была совместная кропотливая и увлекательная работа. Можно, наверное, сравнить ее с пинг-понгом: Антон напишет сцену, перекинет наработки мне, я внесу правки и верну записи Антону, и наоборот, я придумываю сцену и делюсь с Антоном.

Для меня сочинительство – это один из самых интересных процессов, я не могу себе представить, чтобы я сказал кому-то: "Напиши мне сценарий". Придумывать мир будущего фильма – это самое интересное и ценное.

– Вы говорили, что ради фильма устроились на работу в службу доставки, как это было?

– Я поработал курьером совсем недолго в период локдауна, когда там работали не только люди, для кого это ежедневный хлеб, но и те, кто внезапно из-за пандемии остались без заработка, а также люди, просто желавшие получить легальное разрешение на передвижение по городу.

– Долго вы проработали?

– Всего пару недель, в течение которых у меня было несколько рабочих смен.

– Исполнителя главной роли Нурбола Кайратбека вы именно там нашли. А что с ним приключилась после съемок фильма?

– Он после съемок не выходит на связь. Он и фильм не видел, просто решил не продолжать с нами общение.

– И в этом видится определенная связь с героем фильма.

– Точно, и связь эта меня пугает. Надеюсь, что с Нурболом все в порядке (на момент выхода интервью Нурбол вышел на связь, с ним все хорошо – ред.).

– А Ксения Раппопорт как оказалась на съемочной площадке?

– Я встретился с Ксенией и понял, что это та самая актриса, которая может реализовать мою режиссерскую задумку. У Ксении, как и у Нурбола, было несколько проб, в том числе друг с другом. После утверждения актеров сценарий дорабатывался. Мы переписывали отдельные сцены и дорабатывали их с учетом образа, стиля, биографии Ксении. Сценарий безвозвратно деформировался от столкновения с реальными людьми и актерами.

– На площадке было комфортно с такой разнообразной командой?

– Да, вполне. Несмотря на то что Нурбол – непрофессиональный актер, его поведение на съемочной площадке не отличалось от поведения почти любого молодого артиста.

– У него заимствовали черты героя?

– Идея была в том, чтобы реальный человек влиял на то, каким характером будет обладать герой. Поэтому мы не заимствовали чьи-то черты, а пригласили Нурбола "исполнить" в фильме роль курьера, а камера, которая куда более внимательнее человеческого глаза, просто наблюдала и смогла уловить очень естественное проживание не актером ситуаций в кадре. Так что без Нуброла этой истории бы не было, как и без Ксении.

– Поскольку вы выступаете еще и в роли продюсера, расскажите про дальнейшую судьбу картины

– Сейчас все в руках прокатной компании "Белые ночи". Я рад, что они поверили в это тихое, хрупкое кино. Я надеюсь, фильм найдет зрителя. Мы рассчитываем на небольшой прокат в России. И также попробуем податься еще на пару международных кинофестивалей, позже станет известно, каких.