Федор Юрчихин: в Хьюстоне после терактов царила несвойственная тишина

Двадцать лет назад, 11 сентября 2001 года, произошел один из страшнейших терактов в истории человечества. Террористы направили два захваченных пассажирских самолета в башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, третий авиалайнер ударил в здание Пентагона в Вашингтоне, а четвертый упал в штате Пенсильвания. По официальным данным погибло около трех тысяч человек. В эти дни в Космическом центре имени Джонсона в Хьюстоне проходил тренировки к полету на американском шаттле российский космонавт, Герой России Федор Юрчихин. Своими воспоминаниями о тех трагических днях он поделился со специальным корреспондентом РИА Новости Дмитрием Струговцом.

– Свой первый полет в космос вы осуществили на американском шаттле в 2002 году, а перед этим в сентябре 2001 года начали тренировки в Космическом центре имени Джонсона. Какого числа вы прилетели в США – до или после терактов?

– До терактов. С 3 сентября я начал обучение. Одиннадцатое сентября помню очень отчетливо. Мало кто, будучи свидетелем этих событий, мог бы его забыть. В тот день я находился на занятиях. С утра телевизор не смотрел, новостей не знал. Первым в расписании стоял урок английского языка. Обучение английскому было первостепенной задачей. Я приехал в США с небольшими знаниями языка, а хороший английский – подтверждение возможности работать в экипаже шаттла. Преподаватель Джейн Кларк – профессионал высшего класса. Когда нам сообщили о терактах, она не прервала урок. Мы включили телевизор, смотрели новости и заучивали слова: "небоскреб", "катастрофа". Самое удивительное, что русского языка она не знала, но могла пояснить значение любого проходимого нами слова. Тот урок английского языка навсегда закрепил в моей памяти различные значения слов "катастрофа": природного, техногенного характера или в значении теракта. Все занятия на вторую половину дня были отменены. Центр Джонсона – это очень большой конгломерат различных зданий: тренажерная база, лаборатории, Центр управления полетами. В день теракта и последующие дни во всем центре остался работать только Центр управления полетами, да и тот в достаточно усеченном режиме. Управление станцией передали в Москву. В памяти отложилось, что в таком состоянии мы в США находись дня четыре, возможно, дольше. На занятия не ездили, сидели у себя в апартаментах. Над Хьюстоном ввели запреты на полет авиации. Надо понимать, что рядом с Хьюстоном несколько аэродромов: два больших – международный и национальный, аэродром НАСА и несколько малых. То есть над Хьюстоном всегда кто-то летает. Но эти дни небо было непривычно пустым. Царила несвойственная для этого места тишина.

– Что в эти дни думали американцы?

– Меня поразило, насколько этот теракт сплотил нацию. Не потому, что они американцы. Так было бы с любой страной. Аналогичная трагедия заставила бы сплотиться людей любой нации. Первые выводы из случившегося были сделаны очень оперативно, в первые же дни. Космический центр Джонсона располагается далеко от мест терактов, все друг друга знают, никаких посторонних там и так не было, несмотря на это служба безопасности тут же ввела новые анкеты, которые заполняли все сотрудники Центра Джонсона, в том числе и российская делегация. Потребовали обновить пароли на компьютерах, причем, принципиально на новые, более сложные и длинные. Меры усиления безопасности внедрялись несколько месяцев подряд.

Если говорить о состоянии американцев, то произошедшее с ними было воспринято как шок. Но при этом я бы не сказал, что у них царили панические настроения. Чувство трагедии было. Чувство растерянности и непонимания, как такое могло произойти именно с ними – тоже. Это ударило по их самолюбию. Но меня впечатлило, насколько они хорошо держали удар.

– Не планировалось ли прервать вашу подготовку и эвакуировать российскую делегацию в Москву?

– Этот вопрос не ставился. Наши ребята из оперативной группы управления, которые работают в Хьюстоне, все эти дни продолжали ездить на работу малым составом. Я вернулся к подготовке через несколько дней.

– Какое-то усиление мер безопасности в районе вашего проживания было?

– Мы жили недалеко от Центра Джонсона, но ничего такого я не помню. Все было тихо, спокойно, в прежнем режиме. К слову, ни у кого из местных мысли даже не было воспользоваться полученными выходными, чтобы куда-то отправиться на шашлыки. Максимум мы собирались на встречи узким составом. В эти дни страна замерла. Она была как бы в нокдауне. По самолюбию американцев эта трагедия ударила очень сильно.

– Что-нибудь ваши американские коллеги говорили по поводу терактов, обсуждали их?

– Я никогда не любил лезть в душу. В разговорах с американскими коллегами мы обсуждали то, что терроризм не знает границ, не знает национальностей и религий. Командир нашего шаттла Джефф Эшби показывал нам фотографии разрушенного Пентагона. Самолет врезался в здание лишь в нескольких метрах от рабочего кабинета его родственника. Джефф – военный летчик, Памела Мелрой – тоже. Они обсуждали как это могло случиться, насколько неподготовленный человек действительно мог бы взять управление в свои руки и направить большой самолет в здание.

– В эти четыре дня вы чем занимались?

– В свободное время старался общаться с ребятами – членами экипажа и нашей российской группой, ходил по району, штудировал материалы по английскому.

– Первое время после терактов управление МКС обеспечивал российский Центр управления полетами. Вы до того, как стать космонавтом, работали в ЦУПе. Наверное, общались как с американскими сотрудниками ЦУПа, так и со своими друзьями. Как обеспечивалась работа по управлению станцией?

– Управление станцией устроено следующим образом: Хьюстон – это центр управления номер один, где собирается вся информация для интеграции в единый план работ по станции, но ЦУП Москвы управляет российским сегментом. В Москве круглосуточно работает большая консультативная группа Хьюстона. Надо понимать, что в 2001 году на станцию отправилась только третья экспедиция, основное управление МКС и так велось с российского сегмента, а, соответственно, российским ЦУПом. Понятно, что для консультативной группы Хьюстона в Москве это были слегка сумасшедшие дни, потребовавшие от них интенсивной и объемной работы.

– В то время отношения между Россией и США были намного лучше, чем сейчас. Не кажется ли вам, что трагедия 2001 года показала, что международное разделение труда и возможность подставить плечо – это лучше, чем соперничество и национальные космические амбиции?

– Как бы мы ни хотели, но космонавтика подвержена влиянию политики. 1973 год – СССР и США подписали соглашение о программе "Союз-Аполлон". 1975 год – осуществили стыковку. Были планы на дальнейшие совместные полеты, в том числе полеты будущих шаттлов к советским станциям. Шаттла тогда еще не было, станции "Мир" тоже, но намерения уже имелись. 1976 год – мы разошлись. Не по нашей вине. Не знаю подробностей, но я об этом узнал только в 1995 году во время стыковки шаттла "Атлантис" к станции "Мир". Во время этой миссии я работал в российской оперативной группе в Хьюстоне. После работы мы вместе с американцами провозгласили тост за стыковку. Среди нас были участники программы "Союз-Аполлон": Виктор Благов и руководитель полета шаттла Билл Ривз. Билл тогда сказал тост: "Мы столько времени потеряли, работая раздельно. Я рад, что стою рядом с Виктором, и несмотря на прошедшее время мы снова работаем вместе. Вместе мы сделаем многое". Вспоминаю, что во время моих первых экспедиций на МКС у нас был интегрированный экипаж. Это значит, что российские космонавты были специалистами по американскому сегменту, а американские астронавты могли обслуживать российский сегмент, выходить в скафандрах друг друга в космос, имелся единый рацион питания, мы помогали друг другу в экспериментах. Взаимодействие разных культур и инженерных подходов приносит интересные результаты. Но с каждой последующей экспедицией я стал замечать, что мы и наши коллеги отдаляемся друг от друга, уходим от такого понятия как интегрированный экипаж. Хорошо это или плохо? Это вопрос не ко мне. Но то, что мы уходим от того, что называлось партнерством на МКС, к сожалению, свершившийся факт.