Светлый маг российского кино унес с собой главное

Сегодня страна прощается с Владимиром Меньшовым.

Его дебютом в кинорежиссуре стал "Розыгрыш", где протагонисты, школьники-десятиклассники Игорь Грушко и Олег Комаровский, в соперничестве выясняли, в чем же сила человека.

И сила оказывалась на стороне правды и справедливости. Грушко, считавший честность важнее благополучия, выходил защищать то, что ему, 16-летнему, было дорого.

Меньшов, как говорят, долго искал исполнителя роли главного героя, все перебирая и перекладывая стопки снимков, сделанных для фотопробы.

И в результате выбор остановил на голубоглазом провинциальном, чуточку угловатом еще подростке.

Увидел ли Меньшов в этом пареньке самого себя, такого же растерянного (но и упрямого) парня, который штурмовал актерский факультет чуть ли не четыре раза, пока не оказался принятым?

Когда, казалось бы, шансов уже не оставалось, он выдергивал у судьбы еще одну попытку, и она в результате приводила его к триумфу.

В момент, когда Владимир Меньшов принимался за "Розыгрыш", за плечами у него было пять ролей — облик спокойного, чуть грубоватого, не всегда располагающего к себе мужика вписывался идеально в тогдашнее очень востребованное амплуа "своего парня", но Меньшову хотелось большего.

Как и любому яркому таланту, ему хотелось рассказать о себе.

Точнее, не о себе самом, а о том, что он, Меньшов, считает важным.

А главным для Меньшова было добро. И было оно или с кулаками, когда Грушко защищал правду и честность, или несло перемену участи, как у Кати Тихомировой из "Москва слезам не верит".

И не потому, что та была "золушкой", а потому, что жизнь, по Меньшову, не может не быть справедливой.

Ему было едва за сорок, когда снова в стопке, но уже сценариев, Меньшов ухватил папку с названием "Дважды солгавшая" своего ровесника Валентина Черных и, как с фотографией Харатьяна, решил было поначалу его отложить.

Слишком мелодраматично, слишком слезовыжимательно, слишком хрестоматийно и заезженно.

Но в какой-то момент, при не первом уже чтении, реплики обрели смысл, а характеры героев — объем.

Штрихпунктирная линия фабулы превратилась в историю жизни.

И не столько самой Кати Тихомировой, сколько его, Владимира Меньшова.

Как заметил Флобер, говоря о мадам Бовари, "Эмма — это я", так, наверное, и с еще большим основанием Владимир Меньшов мог сказать — "Катя — это я". Он, как и его героиня, шел к успеху, как творческому, так и жизненному, раздирая в кровь и кожу, и душу.

Он расставался с иллюзиями, как и Катя Тихомирова, обретая мудрость принятия жизни. Какой она есть.

Именно поэтому столь точен абрис характера, что Меньшов рассказывал о себе. Именно поэтому столь оглушает искренность "Москвы", которая "не верит слезам", что она идет из самых потайных уголков сердца Владимира Меньшова.

И если переиначить формулировку Белинского о "Евгении Онегине", то "Москва слезам не верит" сегодня воспринимается как энциклопедия советской жизни.

Там все: и наша тяга к образованию и к знанию, наше стремление к верности, наши вечные поиски справедливости и желание ее добиться, наша тяга к уюту семейного очага и наша воля и умение начинать все сначала, безоглядно и жертвенно.

Чарующая теплота и нежность — это тоже наше, вот это плечо друга или подруги, на которые мы опирались, поддержка, идущая от естества характера, и, главное, наше умение делиться и счастьем, и несчастьем.

Весь этот культурный код был Меньшовым заложен, прошит, просверлен так убедительно и столь сердечно, что даже чванливые американские киноакадемики оказались обезоружены перед этим напором справедливых истин, воплощенных с блистательной, сегодня выглядящей почти еретической, простотой.

И присудили ленте "Москва слезам не верит" "Оскара" как "лучшему фильму года на иностранном языке".

"Снегами запорошена, листвою заворожена, найдет тепло прохожему, а деревцу — земли".

Это не только о Москве, это о всей России.

Десять лет спустя после выхода ленты пришло время и других ценностей, и других слов.

Тепло исчезло, деревца вырубили, место очарованности заняли расчет и прагматичность.

Мир, в котором честность почиталась доблестью, рухнул.

И лишь спустя еще десять лет, очень робко, почти шепотом, появились росточки новых ожиданий.

Что бы ни было вначале, печали были утолены, вернулись и надежды.

Все, как и было Меньшовым предсказано: "Жизнь только начинается", — пробросит 40-летняя победительная Катя своему все проигравшему бывшему возлюбленному.

Вот за это мы вам, Владимир Валентинович, тихо и благодарно кланяемся в пояс, мы скорбим о вашем уходе, но, наученные вашими фильмами надеяться на себя и защищать справедливость, мы утрем слезы и продолжим верить.

В любовь.

Все остальное приложится.