Данила Козловский: "Чернобыль" — история про выбор и самопожертвование

Фильм "Чернобыль" о ликвидаторах аварии на Чернобыльской АЭС, режиссером, продюсером и исполнителем главной роли которого стал Данила Козловский, вышел в широкий прокат. В интервью РИА Новости актер и режиссер рассказал, как преодолевал клише в представлении о Чернобыле и отбирал материал для своей картины, а также объяснил, почему его фильм и одноименный американский сериал – разные произведения.

– Данила, почему остановили свой выбор именно на Чернобыльской аварии? Ведь, если брать 80-е годы ХХ века, можно найти многочисленные примеры техногенных катастроф: от железнодорожных, до морских происшествий.

– На мой взгляд, не так много фильмов на сегодняшний день, посвященных аварии в Чернобыле. Помимо того, что это одна из самых трагических техногенных катастроф в истории человечества, в ней такое количество пронзительных историй разных судеб и человеческих драм. Помимо этого, само событие обладает невероятной кинематографической силой. Неудивительно, что кинематографисты по всему миру обращаются к этой теме.

– Выбор пал на Чернобыль из-за желания как можно шире представить историю в художественном плане?

– Меня очень тронул текст, я в нем сразу увидел фильм. Нечасто случается, что ты читаешь какую-то историю и моментально понимаешь, как ее рассказать в кино. В случае с "Чернобылем" вышло именно так. После того, как я начал погружаться в тему, заниматься исследованием как режиссер, понял, насколько мои представления о Чернобыле были одним большим клише, состоящим из архаичных, порой диких и ложных представлений. Да и вся история аварии на Чернобыльской АЭС обладает огромной мифологией, она обросла легендами и многочисленными байками. Мы с артистами сами учились произносить "Чернобыль", пытаясь даже на бессознательном уровне не вкладывать в это понятие что-то мистическое и страшное. Ведь Припять в свое время был молодым и развивающимся городом, средней возраст жителя которого, был 26 лет.

– Чернобыль и правда вызывает жуткие ассоциации. А какая ваша главная цель? Показать трагедию одних, ошибки других, халатность государства?

– Меня все время поражала роль пресловутого человеческого фактора – и в том, что произошло, и в ликвидации последствий аварии. Это по-настоящему трогало. Потому я захотел рассказать свою картину через призму человеческой судьбы, показать историю простых людей, которые жили своей обычной жизнью, местами сложной и странной, но своей. И вдруг в их привычный уклад ворвалось нечто. И все изменилось. Люди не могли просто взять и перейти улицу на другую сторону. Они были вынуждены иметь с этим дело. И кто-то стал героем поневоле, кто-то бежал, кто-то впадал в ступор и наблюдал. Мне, условно говоря, человек на фоне глобальной катастрофы гораздо интереснее, нежели чем говорить о причинах и искать виноватых. За всем стоит человек. И его человеческая драма из-за ворвавшегося в его жизнь события 1986 года – гораздо кинемотографичнее и интереснее для меня.

– Вы не были свидетелем тех событий. Сложно ли рассказывать историю, которую не видел своими глазами?

– Не могу сказать, что момент с тем, что я не был участником и свидетелем тех событий, представлял для меня сложность. Ознакомившись со сценарием, я построил в голове киноисторию. Сложность заключалась в отборе материала, собственно, это и было самым непростым. Важно было захватить то, что действительно может помочь в производстве картины, и отказаться от всего лишнего.

– Вы встречались с участниками аварии?

– Мы встречались с ликвидаторами, пожарными, санитарами, ветеранами, представителями современной атомной отрасли, которые разъясняли материал с технической точки зрения, вносили уточнения. Кроме того, помимо художественной литературы я прочитал многочисленные технические произведения, различные документальные исследования, воспоминания, просмотрел передачи на YouTube, которые, если честно, в один момент уже стали повторять друг друга. Встречаясь с ликвидаторами, мы просили рассказать их, как все было. Начинает человек описывать эпизод, проходит полчаса, возвращаешь его к тем событиям, а он уже отказывается от своих прежних слов и пересказывает по-другому. И это не значит, что он врет. Боже упаси. Нет. Просто почти 35 лет – это довольно много, воспоминания претерпели изменения, обросли личной историей каждого. И в этом смысле мне было сложно. Но, если у тебя есть внутренняя сверхзадача, ты четко для себя формулируешь высказывание, эти сложности, связанные с тем, что ты не был участником событий, преодолеваются.

– Ваше высказывание – показать трагедию человека на фоне глобальной катастрофы?

– Мы пытаемся рассказать о многих вещах: почему люди бегут друг от друга, почему они жестоки и боятся быть открытыми, проявлять доброту по отношению к другому, почему любовь – прекрасное и в то же время сложное и непростое чувство. Это история про выбор, про самопожертвование, про ответственность. Про то, что люди – не бронзовые персонажи без страха и упрека. Им свойственно ошибаться, бояться, убегать. Но это не значит, что они плохие. Они в первую очередь живые.

– Почему в России не так популярен жанр катастроф? Ведь в нашей богатой истории достаточно событий, которые можно осветить.

– Думаю, что одна из главных причин, которая касается не только катастроф, а всех жанров – отсутствие разнообразия качественных сценариев. Когда я раньше слышал истории о том, что у нас в стране нехватка сценаристов, считал это глупостью. Мне казалось, что у нас уж точно найдется много талантливых ребят. Когда же сам стал более серьезно заниматься этой темой, согласился. Талантливые есть, но хочется больше. Если говорить именно про катастрофы, этот жанр сам по себе тяжелый. Он моментально ставит сложнейшие производственные задачи, наравне с успешным решением которых должна быть не менее насыщенная личностная история. Например, думая о "Титанике", мы вспоминаем Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет, то есть драму людей. В-третьих, конечно, это очень дорого.

– Сейчас все поголовно говорят, что время для проката не самое удачное, вы переживаете на этот счет?

– Конечно. Но нам хочется быть в одном ряду с режиссерами, которые решились выпустить свои фильмы, которые понимают, что кинотеатральная отрасль может не выжить, если мы все свои картины начнем переносить на следующий год. Итак индустрия несет серьезные потери из-за эпидемиологической ситуации, если еще переносить релизы, у нас просто не останется кинотеатров. Мы в одной лодке. Большие фильмы должны выходить, чтобы прокат жил и развивался.

– Рассматриваете вариант показа на онлайн-платформе?

– Безусловно, в том числе и на иностранных, но только после кинотеатрального проката. Потому что это кино создавалось для большого экрана.

– Изначально фильм назывался "Опасная вода", почему было принято решение изменить на "Чернобыль"?

– Это было еще на бумагах, когда мы только-только разрабатывали проект. Я бы сказал, что первое название фильма – "Когда падали аисты". У нас даже такой эпизод в фильме есть, и мне ужасно нравится это название. Трогательное, красивое. Но мы провели маркетинговое исследование, и только 1% людей пошли бы смотреть фильм с таким названием, за "Чернобыль" проголосовали 36%. Все же такое название фильма более правильно. В наше время важно лаконично доносить информацию, о чем картина.

– Когда вы узнали, что к релизу готовится американский сериал "Чернобыль" на ту же самую тему, о чем подумали?

– Узнал об этом за полтора года до съемок. Мои агенты за границей, узнав, что я собираюсь снимать фильм про Чернобыль, тут же показали проект HBO – каст, сценарий и так далее. И я обрадовался. Мне кажется классным, что на такую тему снимают фильмы и сериалы. У меня не было такого: "Блин, ну, все". Вопрос в качестве и подаче материала. Верю, что, если ты серьезно подошел к реализации темы как с художественной, так и с производственной точек зрения, если ты вложил свои силы, это обязательно будет видно на экране. Я видел свой фильм раз 800, смотрел сериал – это разные произведения. Каждый по-своему дополняет тему аварии на Чернобыльской АЭС. Одно дело, когда ты повторяешь, другое дело – принципиально другой рассказ. Но, наверное, если бы не было бесконечного сравнительного анализа наших проектов, было бы чуть легче. Мы выходим сейчас в несколько более острой среде. Но я очень надеюсь, что кино обладает той силой и возможностью, чтобы сказать само за себя.

– Вам не кажется странным и, возможно, немного обидным, что нашу историю зачастую первыми рассказывают американцы?

– Нормально к этому отношусь, если это делается с уважением и с должным качеством. Когда же из нас лепят идиотов, смотришь на это со скепсисом, понимая, что у них такие правила. Разговаривал с одним довольно авторитетным кинематографистом в Америке, поднимали эту тему в ходе разговора. Я попросил его объяснить, почему русские в их фильмах до сих пор ходят в ушанке, пьют водку и так далее. Вот, говорю, перед вами сижу я – представитель своего поколения, опрятно одетый, образованный. На что он мне сказал интересную вещь: "А чем тогда ты будешь отличаться от того же шведа, датчанина, англичанина или другого западного европейца? Вы нам такие, если говорить про сюжет, неинтересны". Западная аудитория не привыкла, условно говоря, видеть интересного, талантливого, интеллигентного, красивого русского. А, если и видит это на экране, то играет такие роли не русский актер. Обратите внимание, что в западноевропейских фильмах такие роли исполняют американские или английские актеры. В сериал "Викинги" у нас пробы шли около года. Мы с моей сильной командой хотели переломить это правило. И меня утвердили. Но это было очень непросто и соревновался я с западными артистами.

– И не столкнулись ни с каким трудностями?

– Там тоже были свои особенности. Изначально эту роль должен был сыграть американский или австралийский актер. Когда один из продюсеров Metro-Goldwyn-Mayer увидел, что утвердили меня, он проявил некую озадаченность, мол, почему у нас такую большую роль играет русский артист. Но потом, увидев в монтаже две серии с моим участием, взял свои слова обратно, сказав, что у него нет вопросов. Понимаете, есть определенный набор художественных качеств, которым должен обладать представитель нашей нации в американских фильмах, в противном случае, этот персонаж "from Russia" не работает.

– Вам этот опыт был по душе?

– Конечно, у меня была прекрасная и талантливая команда. Они как семья. Они умеют снимать большие фильмы, так что с ними ужасно интересно работать. Да и кастинг интернациональный. Опыт перенимал: организация, какие-то моменты съемочного дня, этапы кинопроизводства.

– После "Чернобыля" что дальше?

– Проект "Карамора" – большая, сложная история. Совсем недавно завершили съемки. Сейчас монтаж. Это производство полностью нашей студии. Мне интересно и дальше развиваться как режиссер и продюсер, развивать собственную кинокомпанию. Именно так я вижу свою дальнейшую профессиональную жизнь, но это не значит, что я забыл теперь про актерскую деятельность и больше не снимаюсь у других режиссеров. Совсем недавно я начал съемки у Валерия Тодоровского, где я просто артист. И надо сказать, получаю от этого огромное удовольствие.