«Крысы на людей кидаются»
Жизнь в самой большой коммуналке России
Анастасия Гнединская
В душ здесь ходят со своим шлангом. Стиральные машинки запирают на замок. В туалете — одном на десять комнат — уже давно нет воды, поэтому по утрам тут — очередь из хмурых людей с ведрами и бутылками. Построенный в ХIX веке купцами Морозовыми в Твери фабричный городок, объединяющий ткацкое производство и жилые казармы, когда-то был передовым: собственная обсерватория, народный театр, больница. В советское время по комсомольским путевкам сюда приезжали из всех республик. Рабочих встречали ковровые дорожки, зеркала, белоснежные стены.
Сейчас образцовый микрорайон превратился в трущобы — в исторических зданиях из красного кирпича ютятся бывшие сотрудники текстильной фабрики. В ближайшие несколько лет людей должны переселить — уже готов проект реконструкции. Но обитатели казарм в чудо не верят: слишком долго их кормили обещаниями.
«Четыре дня с фонариком ходили»
По длинному темному коридору Людмила Вельмякина тащит стиральную машинку-полуавтомат. Со стены за усилиями немолодой женщины в синем фабричном халате наблюдает модель с постера «Шанель». Рекламные плакаты здесь клеят вместо обоев — закрыть грибок и облупившуюся краску на стенах.
Ходит Людмила Степановна тяжело, вперевалочку. Ноги, как она выражается, «оставила» на отделочной фабрике. «Я же ткани отбеливала. Каждый день чаны с химией таскала. Работала в три смены: неделю утром, неделю вечером, неделю — в ночь», — она останавливается отдышаться под пазлом с Тауэрским мостом. Мозаики здесь — вместо картин.
Машинку нужно переместить на несколько десятков метров, потом подождать, пока освободится одна из двух раковин. На них здесь претендуют двадцать человек. В ее крыле нет ни душа, ни ванной.
«Меня девочки со второго этажа к себе пускают, тысячу им плачу». Воды в туалете на четвертом тоже нет. Ходят со своей — набранной в бутылки.
В Морозовском городке — одном из самых больших комплексов общежитий в России — Вельмякина уже сорок лет.
В пятнадцатиметровой комнате на ковре висит портрет светловолосой девушки в розовой кофте — такой Людмила Степановна приехала в Тверь из Мордовии.
«Мне еще семнадцати не было. Подалась за лучшей жизнью, за квартирой. Помню, в первые дни чувствовала себя будто в музее: везде паласы, цветы, зеркала».
Вечерами между сменами девушки ходили на танцы. Белые кудри Люды Вельмякиной часто привлекали внимание конкуренток. «Однажды нас с подругой так напугали, что мы без обуви с танцплощадки убежали. Сняли туфли, чтобы не споткнуться. На следующий день хотели забрать их, но так и не нашли. Видимо, кто-то быстрее подсуетился».
Она была замужем, развелась, потеряла двоих детей: «Спина начала болеть. Врачи решили, что у меня проблемы с позвоночником, уколы делали сильные. А я беременная была. Двойней. С тех пор родить не смогла».
Комната, где умещается только диван, стенка, холодильник и стол, — немногое, что она нажила за эти сорок лет. Людмила Степановна загружает в «Малютку» одежду и идет убирать туалет, в котором пахнет хуже, чем в общественном. На эту неделю выпало ее дежурство.
Здесь, в коридорах Пролетарки (второе название комплекса), быт людей вывернут напоказ, будто внутренности экспонатов Кунсткамеры. Каждый знает, что сегодня у соседа на обед и как часто он стирает белье. «Раньше еще и продукты воровали. С кухни нельзя было отойти. Помню, сестры в гости приехали, сосиски привезли. Я их поставила на огонь, ушла по делам. Когда вернулась, в кастрюле была только вода».
В другой раз ей из деревни передали десять килограммов свинины. Рачительная Людмила решила сварить тушенку. Попросила у соседей казан. Простерилизовала банки и тоже отлучилась.
«Прихожу — пустая конфорка. Уволокли мясо вместе с тарой. Пришлось объявление написать: «Верните хотя бы казан. Он чужой». На следующий день под дверь подбросили».
Казарма, где живет Людмила Степановна, — в самом запущенном состоянии. Первый этаж смело можно использовать в качестве съемочной площадки для триллеров. Двери в общие помещения выломаны или держатся на одной петле, стены увиты паутиной проводки.
Нестерпимо пахнет сыростью и кошачьей мочой. Но жильцы говорят: когда есть свет, существовать можно. Правда, лампочки периодически кто-то выкручивает. «В прошлом году проводка горела, — Людмила Степановна указывает на огромную черную проплешину на стене, — так мы четыре дня с фонариком ходили. Звонили в управляющую компанию, но им все равно. Плюнули на нас давно».
«В душевой вместо двери — занавеска»
Еще одна казарма, номер 156. Третий этаж. На стенах, загаженных следами окурков, яркие рисунки: Лунтик, Кунг-фу-Панда, волк из мультика «Жил-был пес». Это граффити воспитательницы детсада. Она с детьми снимала здесь комнату — хотела создать для них хоть какой-то уют. Под изображением Шрека курит одну за одной высокий сухопарый мужчина в очках и свитере с геометрическим орнаментом. Игорь (имя изменено) здесь всего два месяца — переехал к жене. Говорит, несмотря на суровый быт, жить можно.
«Утром примерно знаешь, кто во сколько встает, и подстраиваешься, чтобы помыться. Например, в 6:45 в ванной никого не бывает. Люди уходят на работу либо до семи, либо ближе к девяти». Душ здесь — один на двадцать комнат. Туалет тоже. Два других «посадочных места» закрыты на ключ: кто-то из расторопных жильцов подсуетился. Но очередей нет, уверяет Игорь.
«У нас такого не бывает, чтобы кто-то с криками «Когда выйдешь» барабанил в дверь».
Впрочем, и двери в душевой нет. Ее заменяет занавеска. «Каждый приходит со своей. Если висит шторка, значит, занято, нужно подождать», — инструктирует Игорь. Шланг с лейкой тоже у каждого индивидуальный. Видимо, традиция сохранилась еще с советских времен, когда их воровали. «Да, я тоже первое время был в шоке. Но такие порядки, ничего не попишешь».
Мы беседуем напротив двух ящиков. Это, как выясняется, автоматические стиральные машинки. «Те, кто попроворнее, подключили их и закрыли на ключ — чтобы соседи не пользовались».
Игорь — инженер-механик. Всю жизнь по командировкам. По его словам, в Морозовском городке не самые жуткие условия: бывало хуже. «В 90-е месяц я работал в Брянске, так там в общежитии — ни отопления, ни душевых. Вода только холодная. Спали на голых кроватях. Готовить не на чем — костры разжигали».
Комнату Игоря и его супруги делит на два «этажа» настил. На первом — гостиная, наверху — спальня. Так распоряжаются квадратными метрами большинство обитателей Морозовских казарм. Четырехметровые потолки позволяют. И именно поэтому некоторые переезжать не хотят. «А что нам дадут взамен? Каморку с картонными стенами? Да еще на окраине города, откуда без машины не выберешься. У меня одна комната, 12 метров. Сын спит на втором «этаже», мы с мужем — на первом. Как мы разместимся в «однушке» площадью 20 метров?» — рассуждает женщина, склонившаяся над кастрюлей супа на общей кухне.
В каждом из "морозовских общежитий" свои порядки. На первом этаже в 156-м корпусе на плите нет конфорок. Готовить приходят с собственными.
«Одно время мужики повадились сдавать их на металлолом. Давно уже никто не ворует, но у нас это в привычку вошло», — рассказывает Светлана, у которой, как и у многих фабричных, давние проблемы с ногами. У них с дочерью совсем маленькая комната — десять «квадратов». Счета за коммуналку при этом астрономические: по четыре тысячи. «Это потому, что нам еще общую площадь приписывают».
Светлана замечает, что раньше соседи скидывались, красили, подновляли штукатурку в коридорах. «А теперь на все плюнули: устали. Не живем — существуем».
Тверской Нотр-Дам
В Морозовском городке часто снимают исторические фильмы. Фотографы используют стены из красного кирпича для атмосферных снимков. Самым «молодым» корпусам больше ста лет. Исследователь казарм Дмитрий Груздков объясняет, что в России это единственный объект промышленной архитектуры, который дошел до наших дней почти без переделок. «Аналогичные мануфактуры есть в Орехово-Зуево, в Ногинске. Но там многое снесли в советское время, единого комплекса нет. Здесь же все почти как при Морозовых».
Большинство корпусов построил Иван Абрамович Морозов — правнук основателя купеческой династии. «Он был большим ценителем искусства. Потому и фабрику решил сделать образцовую, в уникальном стиле. В декоре много элементов готической архитектуры. А силуэт казармы «Париж» (самой благоустроенной) в сумерках напоминает Нотр-Дам».
В одном из корпусов даже была обсерватория. За телескоп Иван Морозов заплатил 20 тысяч рублей серебром. Для сравнения: возведение казарм обходилось в среднем в 60-100 тысяч. «Сейчас это здание, единственное расселенное из всего комплекса, разрушается: на некоторых участках нет кровли, перекрытий. В обсерваторию попасть нельзя: кто-то срезал и продал на металлолом уникальные литые чугунные лестницы», — недоумевает Дмитрий. Он не историк — главный металлург на заводе. Но в Морозовские казармы влюбился еще в детстве, когда с мамой спешил к отцу в больницу по территории комплекса. «Было ощущение, что попал в другой город».
Четырнадцать лет назад Груздкова занесло сюда снова. Говорит, что тогда все еще было не таким заброшенным, но ощущение безнадеги не покидало долго. «Я не мог понять, как можно так запустить уникальные здания». С тех пор он занимается исследовательской работой и водит сюда экскурсии — чтобы жители Твери не забывали об этом месте. Дмитрий с другими активистами даже хотят попытаться включить казармы в Список наследия ЮНЕСКО. Но пока это только планы.
«Даже туалеты на замках»
Надежда Полетаева застала лучшие годы Пролетарки. Жила в самой дружной комнате женской казармы. «Мы все в складчину покупали — и холодильник, и телевизор. Причем если у других девочек было принято отдавать вещи в качестве приданого первой вышедшей замуж, то у нас — последней. Кто не спешил, оставался богачом».
Надежда Александровна вспоминает, как в подвале одного из корпусов устраивали танцы, — «теперь там смрад и крысы, которые на людей кидаются». Как не закрывали двери в комнаты. «А сейчас даже туалеты на замках».
Приехала она в 19 лет из Старого Оскола по комсомольской путевке. Работала ткачом.
«Да, именно так. Не люблю я эти «ткачиха», «повариха». Ткач — мужская специальность, адский труд», — она идет, опираясь на палочку.
У нее давно инвалидность, положен переезд. «Сейчас у меня нет ни душа, ни туалета нормального. Мы оставили здоровье на этой фабрике, а о нас просто забыли».
Трущобы станут конгресс-центром
Проект реновации Морозовского городка разработали еще в прошлом году. Казармы планируют отреставрировать и превратить в многофункциональный комплекс — с жилыми строениями, выставочным и концертным залами, офисами, конгресс-центром с гостиницей и апартаментами.
Людей же переселить. Ориентировочный срок сдачи домов, как сказано в ответе на запрос РИА Новости, IV квартал 2022-го — II квартал 2023-го. Уже выбран участок, «идет согласование проекта между правительством Тверской области и застройщиком». Что касается содержания домов, в департаменте ЖКХ и строительства объяснили: с 2007 по 2015 год из бюджета Твери были выделены без малого сорок миллионов рублей на ремонт и устранение аварийных ситуаций в шести казармах. Для сравнения: столько стоит квартира в центре Москвы.
В то же время в ведомстве напомнили: согласно Жилищному кодексу, «собственники помещений в многоквартирном доме несут бремя расходов на содержание общего имущества».
Ясно одно: еще как минимум год люди будут таскать стиральные машинки по темным коридорам и ходить в душ со своей лейкой. За десятилетия они уже привыкли к таким странным для XXI века условиям.
