Валерий Фадеев: в пандемию нужен баланс безопасности с правами граждан

За год, который Валерий Фадеев занимает пост председателя Совета по правам человека при президенте РФ (СПЧ), правозащитники расширили спектр работы и стали уделять больше внимания социальным и экономическим правам россиян. В интервью РИА Новости Фадеев рассказал, на каких вопросах Совет сосредоточен сейчас, об опасении утечки личных данных граждан на "удаленке", о дискриминации российских СМИ международными компаниями и ограничении свободы слова в Белоруссии, о деле советника главы "Роскосмоса" Ивана Сафронова и создании закона о благоустройстве мест захоронения репрессированных. Беседовала Виктория Тархова.

— Валерий Александрович, прошел год с вашего назначения 21 октября 2019 года на пост председателя СПЧ. Как вы сами можете оценить свою работу? Что удалось сделать, что нет?

— За этот год удалось расширить спектр работы Cовета, больше внимания стало уделяться социальным и экономическим правам граждан. Что касается развития гражданского общества, особенно актуально это стало в период пандемии, когда многочисленные НКО оказались вне поля внимания правительства. Было много мер по поддержке малого и среднего бизнеса, семей с детьми. А вот на НКО довольно долго правительство вообще не обращало внимания. И коллеги в нашем Совете, в Общественной палате и в других организациях настойчиво добивались того, чтобы правительство вспомнило об этих НКО, где работают сотни тысяч людей. Тем более, что в период эпидемии роль этих НКО возросла: миллионы волонтеров бесплатно помогали пожилым людям, семьям с детьми и другим. И нам удалось добиться помощи со стороны правительства некоммерческому сектору. Это был очень сильный сигнал: несмотря на то, что отмечается усиление роли гражданского общества, в момент неординарный, драматический оказалось, что НКО еще не в актуальной повестке работы властей. Тем не менее результат есть.

Еще один аспект — трудовые права, на которые прежде обращали не так много внимания. В эпидемию от нас было много предложений, как быть с безработными, с пособиями, с малыми предприятиями. И значительная часть предложений в итоге была принята.

В то же время тема политических прав и свобод не была выведена на обочину. Я считаю, что главный результат работы Совета за этот год – то, что мы стали шире смотреть на свободы и права граждан в нашей стране.

— Какой статус в СПЧ у судьи Конституционного суда в отставке Тамары Морщаковой? Она сложила полномочия или в итоге осталась? Что будет с комиссией по гражданскому участию в правовой реформе, которую она возглавляла?

— Тамара Георгиевна еще в прошлом году публично заявила о том, что она выходит из состава СПЧ, но при этом заявление не написала. Мы считаем, что Тамара Георгиевна не является членом СПЧ, но тем не менее для фиксации этого состояния необходимо ее заявление. В прошлом году я дважды предлагал ей остаться в составе СПЧ, но у Тамары Георгиевны были свои соображения, в первую очередь, соображения возраста. Будет переизбрание главы комиссии.

— Какие темы поднимались на заседании президиума? Какие основные решения были приняты? Обсуждались ли ежегодные доклады СПЧ?

— Это было первое обсуждение возможной повестки встречи с президентом. Но это не означает, что все те предложения, которые прозвучали на заседании, войдут в окончательный перечень тем. Спектр проблем огромный — это все то, чем занимается СПЧ: общественные наблюдательные комиссии, проблема насилия в правоохранительных органах, проблема медиации, которая призвана сократить нагрузку на судебные системы, проблема здравоохранения, в том числе связанная с эпидемией, поиск баланса между мобилизационным сектором здравоохранения, который борется с эпидемией, и другими секторами здравоохранения, которые ослаблены в связи с этой мобилизацией. Что происходит с больными, как их лечат? Что происходит с плановыми операциями, со смертностью в других секторах?

По итогам нашего доклада "Уроки эпидемии с точки зрения соблюдения прав и свобод человека и гражданина" я направлял в профильные министерства соответствующие предложения и вопросы, но пока ответов не получил, потому что эти вопросы, видимо, воспринимаются как критика. Но речь идет не о критике, речь идет об анализе. Надо искать оптимальное соотношение этих секторов.

На заседании обсуждали проблему среднего образования и дистанционного обучения, вопросы в сфере экологии, репатриацию соотечественников, давление на журналистов, тему сплошной кассации, помощь НКО в эпидемию.

— Недавно вы заявили об идее создания кодекса "цифровой защиты". Расскажите о нем подробнее. Чем вызвана необходимость его создания? Какие положения могли бы войти в такой кодекс, на ваш взгляд? Насколько это реально – контролировать на законодательном уровне развитие цифровых технологий?

— Это заблуждение, что эту среду сложно поставить в рамки. Просто это новая среда, очень необычная, энергичная, мощная. И кажется, что к ней трудно подступиться. Но по крайней мере проанализировать ситуацию можно. Возможно, "цифровой кодекс" будет единым документом, возможно, комплектом поправок в существующие законы, которые регулируют эту сферу. Здесь слово за юристами. Но наша задача – указать на узкие проблемные места в сфере регулирования цифрового пространства, а их очень много.

Одна из тем, на которую мы обратили внимание, — это тема цензуры в интернете. Речь идет в первую очередь об американских платформах, которые закрывают десятки аккаунтов российских СМИ. Безусловно, это цензура. IT-гиганты типа Google и Facebook делают это и в США, но нам от этого не легче. При этом деятельность этих компаний находится вне российского правового поля, в то время как деятельность промышленных или финансовых компаний или банков всегда во всем мире находится в рамках права той страны, где они работают.

Я считаю, что надо переводить деятельность таких компаний в российское национальное правовое поле. Это будет очень сложно, долго, но поступать надо именно так.

Следующие аспекты связаны уже с деятельностью государства — например, слежка. И ладно бы, если информация с камер слежения, распознавания лиц оставалась бы в глубине этих компьютерных пространств, но ведь происходят утечки. Мы видим, как легко утекают данные из тех организаций, которые ведут этот мониторинг через камеры. И у меня вопрос к этим организациям и властям: вы в состоянии обеспечить безопасность хранения данных? Если нет, так и скажите, тогда мы будем обсуждать другой вопрос. Теперь вся личная информация будет общедоступная или нет? Если общество решит, что общедоступная, давайте внесем в конституцию поправки: тайны личной жизни нет. До тех пор, пока тайна личной жизни прописана в конституции, давайте будем пытаться ее соблюдать. И нарушения со стороны частных и государственных компаний должны пресекаться. Это необходимо прописать в "цифровом кодексе".

— Почему именно во время пандемии коронавируса вы заговорили о законодательном регулировании цифровизации, что подтолкнуло вас к этой идее?

— Отчасти приложение "Социальный мониторинг". Ведь здесь проблема не в том, что государство, местные власти пытаются внедрять подобные методы. Проблема в том, что "Социальный мониторинг" система очень ненадежная, с ошибкой порядка 1%. Кажется, какая ерунда, но 1% — это много сотен людей в Москве, которые незаконно получили штрафы. Они ничего не нарушали, а штрафы получены. Считаю, что надежность подобных систем, затрагивающих права людей, должна быть несопоставимо выше и ошибки должны быть редчайшие. Если бы в химической промышленности или в ядерной энергетике была бы такая же ошибка в 1%, все бы давно взорвались или отравились. Это недопустимая ошибка.

— Ранее IT-ассоциации пожаловались главе Минцифры на решение мэра Москвы Сергея Собянина, обязавшего работодателей предоставлять номера телефонов сотрудников на "удаленке". Насколько правомерной вы считаете такую меру властей?

— Я считаю, что это довольно сложно сделать технически. Если работник не хочет предоставлять работодателю информацию о своем автомобиле или давать номер мобильного телефона, то с ним ничего сделать нельзя. И вынуждать работодателей угрожать работникам, вымогать у них номера автомобилей и телефонов неправильно. Это распоряжение ставит работодателя в очень неудобное положение. Правда, московские власти сказали, что эта информация не будет привязана к фамилии и имени этого человека. Может быть, с точки зрения правовой это правильно. Но поскольку мы знаем, как легко связываются разные базы данных даже не профессиональными хакерами, а просто квалифицированными пользователями, то, боюсь, здесь будут нарушения.

— Будет ли СПЧ как-то реагировать на это?

— Если работники и работодатели поднимут эту тему, мы подключимся к диалогу с властями. Ситуация экстраординарная, поэтому я не стою на позиции: "Ах, ужас, московские власти нарушили права и свободы человека". Не надо паниковать, надо аккуратно работать и искать решение. Искать баланс между тем, как обеспечить правила функционирования города в период эпидемии и в то же время не нарушать права и свободы человека, искать юридические решения. Если надо — новые законы принимать.

— Ранее вы обратились в американский офис компании Google в связи блокировкой аккаунтов сетевого издания и телеканала "Царьград", информационных агентств Anna News и News Front и удаления аккаунта телеканала "Крым 24". Получили ли вы ответ от них?

— Ответа не получили, ждем. Надо переводить эту дискуссию в правовое поле. Прокурор Москвы уже обратился в суд в связи с ограничением доступа к фильму "Беслан" на Youtube. Я считаю, что те СМИ, которые подверглись дискриминации со стороны Google, также должны подавать иски. Для начала — иски в России, потом — в Европейский суд по правам человека. Надо заставлять американских IT-гигантов оправдываться.

— Обращались ли родственники Алексея Навального или сотрудники, сторонники ФБК в СПЧ?

— Нет, Навальный, как мы знаем, демонстративно не доверяет российским государственным и общественным институтам и даже системе здравоохранения. Какие же обращения могут быть от Навального?

— Как вы оцениваете заявления немецких специалистов, представителей МИД о якобы отравлении оппозиционера боевым веществом и сообщения о новых санкциях в отношении России в связи с ситуацией с Навальным?

— Никаких доказательств нет. Я не специалист, я слежу за этим как обыватель, это не моя сфера ответственности и деятельности. Наши врачи и специалисты говорят прямо противоположное. И, в отличие от немцев, они готовы предъявить свои данные.

— Как вы оцениваете ситуации с задержанием с применением силы российских журналистов в Белоруссии в августе во время активных протестов в республике, в том числе тех, у кого была аккредитация, выданная МИД Белоруссии, и тех, кто был в опознавательных жилетках и с удостоверениями?

© РИА Новости / Евгений Одиноков

Перейти в медиабанк

Сотрудники правоохранительных органов у Дворца независимости в Минске, где проходит акция протеста

— Мы сразу выступили с заявлениями с требованием освободить российских журналистов. Их освободили довольно быстро.

— Это идет вразрез с пониманием свободы слова?

— Безусловно. Когда у людей есть смартфоны, распространение такой информации остановить невозможно. Это просто ошибка руководителей Белоруссии. Наоборот, с журналистами надо работать, объяснять и показывать, что происходит.

— Как вы в целом относитесь к тому, что участились громкие дела, в которых все чаще фигурируют журналисты – Голунов, Сафронов, Прокопьева, опять же задержания в Белоруссии? С чем, на ваш взгляд, это связано? Можно ли это уже назвать тенденцией?

— Коллеги подняли этот вопрос на заседании президиума Совета и я предложил им подготовить материалы на эту тему. Действительно ли мы видим новую тенденцию, и если она есть, то чем она вызвана? Ведь все эти случаи разные. Дело Голунова закончилось благополучно. Те, кто подбросил наркотики, находятся под следствием и, видимо, будут наказаны.

Дело Сафронова — о шпионаже, на момент задержания он уже работал советником главы Роскосмоса. Это очень сложная история, потому что дело закрытое. Когда я был главным редактором журнала "Эксперт", мы были оштрафованы за разглашение тайны. Слава богу, что никого не задержали. К сожалению, мы так и не узнали, какую тайну мы разгласили, потому что суд по тайнам проходит в закрытом режиме. Мы даже не узнали, кто из журналистов выдал тайну. Не думаю, что дело Сафронова связано с его публикациями. Полагаю, что будет что-то другое. Конечно, обвинение каким-то образом должно предъявить это обществу, не раскрывая тайны следствия и своих оперативных разработок. Но они должны что-то предъявить, чтобы общество поняло, в чем дело, хотя бы без деталей.

Что касается псковской журналистки Прокопьевой — да, возможно, штраф велик. Отношение к ее колонке о совершенном в Архангельске фактически теракте в обществе разное: кто-то говорит, что это невинная колонка, а кто-то считает, как и суд, что это оправдание терроризма. Здесь все неоднозначно. Но лично я бы такую колонку, когда был главным редактором, не опубликовал.

— В июле в контексте природной катастрофы с разливом топлива в Норильске вы упомянули о том, что штраф "Норникеля" можно было бы направить на переселение жителей северных городов в более южные регионы. Планируете ли вы поднять эту тему на встрече с президентом и, возможно, предложить выделить на это бюджет? Как, по вашему мнению, это можно было бы осуществить, ведь речь пойдет о массовом переселении? Как использовать освободившиеся города и регионы, что будет с этими территориями?

© РИА Новости / Пресс-служба МЧС по Красноярскому краю

Перейти в медиабанк

Ликвидация последствий розлива нефтепродуктов из резервуара ТЭЦ-3 под Норильском

— Пока нет. Эту сложную тему надо прорабатывать, и я вбросил ее для обсуждения. Она время от времени всплывает: а что, собственно, делать с людьми, которые живут на Севере? Одним там нравится, другим — нет. Жители некоторых поселков остались вовсе без работы. Переселение из экстремальных районов все равно будет продолжаться и надо искать ресурсы, чтобы помочь людям купить жилье.

Мы начали взаимодействовать по вопросу Севера с министерством по развитию Дальнего Востока и Арктики. Если Дальний Восток в фокусе политического и общественного внимания, то Север пока нет. Возможно, внутри СПЧ я буду создавать рабочую группу по проблемам Севера, куда войдут заинтересованные в решении этих проблем члены Совета и эксперты.

— Как идет работа СПЧ по вопросу реализации поправок в российское законодательство? Как вы говорили, консультации с экспертами идут в первую очередь по темам реформирования системы органов местного самоуправления, судебной власти, цифровизации. Есть ли уже какое-то консолидированное мнение относительно существа необходимых изменений в законы? Какие поправки в законопроекты вызывают больше всего вопросов и почему?

— Есть риск, что новые нормы Конституции РФ могут быть использованы для внесения законодательных инициатив, влияющих на конституционные права и свободы. В связи с этим позиция Совета проста: мы поддерживаем инициативы, основанные на такой трактовке поправок к конституции, которая предполагает дальнейшее развитие гарантий прав и свобод человека.

Помимо трех названных тем в фокусе внимания Совета — законопроект об усилении патриотического воспитания в школах и вузах, резонансные поправки в Семейный кодекс от Елены Мизулиной с группой сенаторов, с одной стороны, и Павла Крашенинникова с Андреем Клишасом, с другой. Мы подготовили заключение по законопроекту Мизулиной, оно отрицательное.

Основная мысль заключается в том, что столь значительные изменения законодательства нельзя проводить впопыхах, без широкого экспертного и общественного обсуждения. Тема отобрания детей очень тонкая. И как здесь не сделать хуже? Надо искать баланс, надо очень деликатно относиться к семье и точно понимать, есть ли в этой конкретной семье опасность для жизни и унижение ребенка или нет. И это понимание должно приводить к каким-то решительным действиям, для чего необходимо привлекать общественные институты и НКО. Тут тоже возникает вопрос: а как глубоко общественные институты могут влезать в семью? Все это надо сбалансировать. А в центре, конечно, должны быть права ребенка.

— Подготовит ли СПЧ общий доклад по двум избирательным процессам этого года со своими предложениями и выводами президенту?

— Мы, наверное, сделаем общий доклад. Он будет подготовлен к декабрю, а дальше будем решать.

Я не вижу здесь особых проблем. Очень много эмоциональных возражений против растягивания одного дня голосования на неделю, как это было по конституции, и на три дня, как это было в бывший единый день голосования, теперь единую трехдневку голосования. Было очень много возражений, но я, честно говоря, не вижу здесь проблем. Почему-то считается, что за три дня можно учинить больше фальсификаций, чем за один день. Наверное, регион от региона отличается. Я сам был в Архангельской области, за три дня не поступило ни одной жалобы. При этом Архангельск – очень активный город, с окрепшим гражданским обществом на фоне известной проблемы мусорного полигона в Шиесе. Если говорить о наблюдении за голосованием, то в Архангельске были в основном общественные наблюдатели. От оппозиционных партий их было мало. Но это проблема не избиркомов, это проблема партий. Готовьте больше наблюдателей и выставляйте их на выборы.

© РИА Новости / Кирилл Каллиников

Перейти в медиабанк

В информационном центре ЦИК РФ в Москве в Единый день голосования в субъектах Российской Федерации

— В начале своего назначения на пост глав СПЧ вы говорили, что сейчас многие политические партии в России слабые, они не могут представить избирателю интересную программу или идею. Не поменялось ли ваше мнение? Например, на региональных выборах в этом году неплохо себя показали некоторые новые партии, которые прошли в региональный парламент и преодолели пятипроцентный порог. Как вы думаете, есть ли у новой небольшой партии шансы на борьбу с думскими партиями?

— Это не моя тема, но я как наблюдатель могу сказать, что многие избиратели устали от старых партий, и как раз эта усталость дает шанс новым партиям. На этом фоне у них есть возможности пройти в Государственную думу.

— Над какими проектами сейчас идет работа в области увековечивания памяти жертв политических репрессий? Были ли созданы в регионах так называемые места памяти, удалось ли договориться о создании таких на бывших территориях лагерей, массовых расстрелов и захоронений?

— Во многих регионах такие памятные места есть, кое-где их очень много, например в Республике Коми, где мы были зимой, там больше 20 памятников и памятных знаков. В Иркутске больше десятка таких памятных мест. Там благоустраивают урочище Пивовариха, где захоронено около 17 тысяч жертв террора 30-х годов.

Есть проблема, связанная с благоустройством мест захоронений жертв политических репрессий, она была поднята на встрече с президентом России в декабре прошлого года и пока не решена. Например, в Перми местного отделение "Мемориала" пыталось благоустроить место захоронения, а против него возбудили административные дела, назначили штрафы за вырубку деревьев. Нужен закон о том, как благоустраивать места захоронения, что если кто-то вырубил два кустика, то не приходили бы лесники со штрафами. Мы сейчас активизируем эту тему вместе с Госдумой. В ближайшее время выйдем на проект решения.

— Если единая база жертв политических репрессий будет создана, то, по вашему мнению, как она будет доступна и кому, какие сведения в ней будут содержаться, может, места захоронения или какие-то иные данные?

— Она будет создана и механизм понятен – этой работой будут заниматься НКО. Из наших коллег — директор Музея истории ГУЛАГа Роман Романов. Мы обсуждали эту тему с представителями ФСБ, здесь есть один спорный момент: некоторые коллеги и активисты считают нужным рассекретить все документы, из-за чего возникают деликатные моменты. Одно дело – это информация о репрессированном, расстрелянном человеке, а другое дело – информация о тех, кто его приговорил. Тут может всплыть много неприятных обстоятельств. Некоторые активисты считают, что надо обнародовать списки всех "троек". Я против, потому что даже Сталин говорил: "Сын за отца не отвечает". Боюсь, что в нашей среде, тем более в интернете, может начаться травля потомков тех, кто приговаривал к расстрелу.

Главная задача — зафиксировать имена всех репрессированных, желательно найти места захоронений, создать мемориалы, стены скорби, чтобы человек не сгинул бесследно, чтобы на его могилу могли прийти потомки. Вот, что нужно. На это, конечно, потребуются годы.

— Ранее Минтруд подготовил проект постановления правительства РФ о переносе выходных дней в будущем году. Ведомство хочет сделать выходным 31 декабря, новогодние каникулы продлятся с 1 по 10 января. Выходные дни 2 и 3 января предлагается перенести на 5 ноября и 31 декабря. Поддерживаете ли вы такое предложение?

— 31 декабря многие и так не работают или стремятся пораньше уйти домой. Но пафос постоянного поиска новых выходных мне не нравится. Пафос Минтруда должен быть в другом: как обеспечить больше высокооплачиваемых трудовых рабочих мест, как сделать так, чтобы человек мог трудиться и заработать на достойную жизнь, а не как ему побольше отдыхать. Конечно, отдыхать тоже хорошо. Но если у человека зарплата 20 тысяч рублей в месяц, то длинными выходными на Новый год такого человека не сделаешь счастливым. Я не против выходных. Я за то, чтобы министерство подумало бы о другом.