Каждый год я ездил на три главных европейских фестиваля: Берлинский, Каннский и Венецианский. Знаю эти города уже почти наизусть. В 2020-м в немецкой столице смотр пройти успел. Но когда отменили Канны, оказалось, что эти излишне гламурные мероприятия составляли все же очень важную часть жизни и критиков, и других сподвижников кинопроцесса.

Поэтому когда Венецианский фестиваль, старейший из всех (его основал еще Муссолини), вдруг решил состояться наперекор эпидемии и карантину, я почувствовал, что не прощу себе, если не побываю на нем.

С пересадками в Лондоне и Риме (а обратно я полечу через Верону и почему-то Кишинев) мне удалось добраться до самого странного кинофестиваля в моей жизни, а по дороге впервые познакомиться с Вечным городом — так, как, возможно, еще никто не знакомился.

По туристической визе, пусть даже открытой до начала карантина, в Италию по-прежнему не попасть. Но для иностранных журналистов сделали специальные правила въезда. Да, нужно сдавать тесты на коронавирус: до и после перелета, еще раз — через пять дней после прибытия и напоследок — по возвращении в Россию. Обязательно также все время носить маску, потратить много денег на билеты с пересадкой и много нервничать. 

Я летел через Рим, и у меня не было уверенности, что местные пограничники знают о венецианском исключении для журналистов. Организаторы фестиваля утверждали, что в столице мне выходить нельзя. Иначе рискую оказаться под охраной властей как иностранец, потенциально угрожающий местному населению. Добавляли, что мне нельзя пользоваться общественным транспортом, и единственный мой шанс попасть в Венецию — заказать личный самолет.

Понимание не отразилось также на лице пограничника, который, прихватив все мои справки, отвел меня в застенок и устроил в соседней комнате совещание примерно всей карабинерии аэропорта. Потом меня все же выпустили в Рим.

В Вечном городе было тепло даже ночью: около 30 градусов.

Мне пришла в голову идея обойти город по местам Каракаллы — римского императора, героя нового романа Виктора Пелевина «Непобедимое солнце». Этому монарху в книге приписывается любовь с некоей богиней Луны, что приходит к нему во снах. Опасливо озираясь на полицейские автомобили, я двигался от Термини в своей каракалле с капюшоном (прозвище императора — от названия его любимой накидки).

Рим, в котором почти нет не только гостей (страна открыта для европейцев, но они, видимо, тоже не торопятся кататься по чужим городам), но и местных жителей — ночь все-таки, — действительно оказался совсем иным, чем с обычными туристическими толпами.

Рим без экскурсоводов, которые громко проговаривали бы энциклопедическую чепуху, будто бы сам заговорил со мной. Это был совершенно эзотерический опыт: я, как один из многих духов этого города, бродил по каменным улицам в постковидные времена.

У фонтана Треви было всего несколько человек. Никто не бросался монетками. Без туристического ореола стал наконец заметен поразительный архитектурный гений этого места с его эпической барочной композицией и Нептуном в центре.

Но наибольшее впечатление на меня произвел Пантеон — благодаря одной неслучайной случайности. На абсолютно пустой пьяцца делла Ротонда стоял он — храм всем богам. Вдохновившись, я даже начал декламировать вслух какую-то околесицу про империю духа.

И тут случилось чудо: в ту же минуту я услышал гром, а за ним последовал проливной дождь. У этого дождя был запах — и иной, нежели в Москве. Дождь всегда пахнет пылью, но здесь пыль была вековая, помнящая, быть может, еще того же Каракаллу…

Промокнув до нитки, я уехал в Венецию.

А вот по поводу Венеции не будет преувеличением сказать, что этот город не меняется никогда. Он будто бы всегда готовился к смерти. Даже больше того, он непрерывно умирает — с годами уходит под воду. Да и к эпидемиям здесь готовы давно. Само слово «карантин» — итальянского происхождения, переводится как «сорок дней». Во время эпидемии чумы в Венеции даже выделили целый отдельный остров под лепрозорий — Лазаретто Веккьо.

Италия, если судить по двум увиденным мною городам, так и не оправилась после того жесткого периода, когда была столицей COVID-19. Отсюда приходили самые печальные вести о заболеваемости и смертности. Сейчас вирусный график выровнялся, но люди все равно не отказались от карантинных привычек. На Венеции это отразилось сильнее всего: местные так и не стряхнули болезненный морок.

Здесь сами, а не по принуждению, носят маски везде, даже на пустынных улочках курортного острова Лидо, где и проходит фестиваль. Владельцы самых мелких лавчонок гневно требуют натянуть «намордник», едва завидев посетителя, еще даже не переступившего порог их заведения.

Любопытно, что та же самая фобия всех болезней стала главной темой фильма, которым открылась Мостра (так местные называют кинофестиваль). В качестве разминки для итальянских критиков показали документалку «Венецианские молекулы» (Molecule), посвященную во многом теме смерти. Режиссер приезжает сюда, потому что недавно ушел из жизни его отец из-за врожденного порока сердца. Он ощущает явное созвучие между отцовским вечным осознанием собственной смертности и предчувствием близящегося конца, которое есть у венецианцев.

Местные жители в интервью храбрятся, вспоминая о ноябрьском рекордном потопе, попавшем во все новостные заголовки. Они рассказывают режиссеру, что если у них затопит первый этаж, то они будут жить на втором и никуда отсюда не переедут. Но по их глазам видно, что и им понятно: Венеция — это не навсегда.

Закопавшись со своим документальным исследованием, режиссер застрял в городе на весь карантин. Венеция опустела, и местные жители переживали примерно то же, что я в Риме: повторное воссоединение с городом, где бесконечные корабли больше не поднимают гигантские волны, где никого нет.